Д.Подушков

ГРИГОРИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ СОРОКА - творческий символ Удомельской земли. 180 лет со дня рождения

Сорока Г.В. Автопортрет.Вторая половина 1840-х гг.

Григорий Васильевич Сорока родился 15 ноября 1823 года. В “Метрической книге родившихся, браком сочетавшихся и умерших по церквам Вышневолоцкого уезда Тверской области. Церковь села Поддубья” запись: “1823 год. Ноябрь. Число рождения 15. Число крещения 19. Вотчины ротмистра Петра (Ивановича) Милюкова деревни Покровского у крестьянина Василия Савельева родился сын Григорий. Святаго крещения сподоблен. Молитвословил приходской священник Иоанн Васильев и крестил он же с пономарем Адрианом. Восприемник был той же вотчины села Поддубя дворовой человек Степан Яковлев”. Отец новорожденного – Василий Савельев, крепостной крестьянин помещика Петра Ивановича Милюкова, 33 года; мать – Екатерина Иванова, 34 года. Григорий второй ребенок в семье. Старший - Илья (1818). Судя по годам рождений, между ними мог быть еще один ребенок, но, вероятно, не выжил. После Григория родились: Федосья (1826), Евдокия (1829), Емельян (1831), Измаил (1836). В начале ХIХ века в д. Покровское насчитывалось 26 дворов и около двух сотен жителей.

Храм Покрова Пресвятой Богородицы в с. Поддубье, в котором крестили Г. Сороку, для которого в последствии он писал иконы.
Фотография начала 1900 гг.

Храм Покрова Пресвятой Богородицы, в котором крестили Григория, был освящен в 1781 году. Он был построен на средства дворян Рыкачевых и Милюковых и находился с южной стороны усадьбы Поддубье. В нем хранилась особо чтимая икона Святителя Николая Чудотворца. По одну сторону от него был изображен Спаситель, по другую – Матерь Божия. Икона была в высоту 1 аршин 8 вершков и шириною 1 аршин (т.е. прим. 120 см х 70 см). Каждый год 9 мая (Никола-Вешний по простонародному) с этой иконой от Поддубья совершался крестный ход в Деревяжиху (ок. 20 км на северо-восток), к камню-следовику, на котором по преданию оставил отпечатки своих ног явившийся Николай Чудотворец (см. “УС” № 11). Храм был разобран на кирпич в 1942 году, но его остатки, остатки кладбища и надгробий видны до сих пор.

Прозвище “Сорока”, позже перешедшее в фамилию, Григорий, вероятно, получил еще в детстве. Оно говорит о бойком, любознательном характере мальчика. “В народных повериях слово “сорока” (от наименования птицы) ассоциируется с непокорностью, способностью к неожиданным преображениям и волей к свободе” (Алексеева, с. 331).

Хозяева Сороки дворяне Милюковы происходили из крещеных татар. Они получили земли в районе оз. Молдино в удомельских пределах в XVI веке. В начале 1836 года в Поддубье стараниями Николая Петровича Милюкова, который был к тому же почетным смотрителем вышневолоцких училищ, открылась одноклассная школа для крестьянских детей. Можно предположить, что произошло это под влиянием (а может быть и по настоянию) А.Г. Венецианова, у которого такая школа существовала уже несколько лет. Учителем в школе стал священник Василий Матвеевич Владимиров – духовник А.Г. Венецианова. Деревня Покровское была ближайшая к Поддубью, а, следовательно, основные ученики школы - дети из семей покровских крестьян. Поэтому можно с высокой долей вероятности предположить, что Григорий посещал в детстве эту школу и получил в ней первичные знания по Закону Божьему, чтению, письму и арифметике.

В 1838 году состоялся раздел владений Петра Ивановича Милюкова между сыновьями. Усадьба Островки и д. Покровское со ста крестьянами отошла старшему сыну Николаю Петровичу, а Поддубье среднему, Павлу Петровичу, служившему в Санкт-Петербурге в гвардии. Так Николай Петрович Милюков стал хозяином семьи Григория Сороки. Крестным отцом Николая Петровича был сам император Александр I, крестной матерью – императрица Мария Федоровна. В отличие от братьев, служивших в гвардии, Николай Петрович служил по Межевому ведомству и к тридцати годам имел чин надворного советника. Невысокий, черноволосый, темноглазый – следы татарского происхождения рода. В начале 1830 года он женился на Аграфене Кононовне, дальней родственнице, также урожденной Милюковой. В семье родилось семеро детей: Петр (1830), Лидия (1832), Николай (1833), Конон (1835), Елизавета (1836), Михаил, Арсений.

Усадебный дом в Островках был построен в XVIII веке. Он был деревянный и отштукатуренный. Фасад был покрашен в розовый цвет, крыша - в зеленый. Главный фасад украшала лоджия, или открытая галерея, поддерживаемая двумя колоннами. Перед домом была разбита круглая клумба, ее огибала дорожка, которая спускалась к озеру Молдино и парому. Дом в Островках, обстановку парка в дальнейшем, став художником, Сорока писал неоднократно. В конце 19-го начале 20-го века в усадьбе и вокруг нее много работал художник С.Ю. Жуковский. В 1930-х годах дом был перевезен в с. Овсище, где использовался под больницу. Сегодня в нем располагается сельская библиотека.

Получив наследство, Николай Петрович вышел в отставку и обосновался в Островках. Зиму семья проводила преимущественно в Петербурге или в Москве, имела также дом в Твери. В Островках Милюков создал из крепостных хор и предпринял попытку создать театр.

В 1840 году Григорий Сорока по Исповедным книгам прихода еще числится крестьянином д. Покровское. В состав дворовых людей Островков он попал в промежуток между 1840 и весной 1842 года. Всего усадьбу в то время обслуживало ок. 40 человек.

Каким образом Н.П. Милюков выделил способности Григория Сороки и отдал его в обучение А.Г. Венецианову - неизвестно. По времени это произошло, вероятно, весной 1842 года. Расцвет творчества Венецианова и его художественной школы уже позади. Большинство учеников давно уже окончили академию, стали самостоятельными.

Между Венециановым и Н.П. Милюковым была довольно интенсивная переписка. Первое упоминание о Сороке находится в письме А.Г. Венецианова из Сафонково от 24 апреля 1842 года: “Письмо ваше получил и вести давал о явке ко мне Григория… Не предсказывал ли я вам или, лучше сказать, опасениями моими не остерегал ли я вас от того, что случилось с вашим Григорием. Он не виноват, а вы виноваты, - вы ему дали направление, а потом остановили, вы ему дали почувствовать удовольствие внутреннее, тронули его душу из склепа положительного и остановили”. Речь, вероятно, идет о развитии художественных способностей Сороки, о возможном освобождении от крепостной зависимости и о возникших препятствиях.

Второе известное письмо от августа 1842 года: “С удовольствием, мой почтеннейший Николай Петрович, принимаю вашего Григория… По обыкновению моему, я ему дам написать какую-нибудь внутренность, что он у вас может повторить…” Как видно из письма, Милюков периодически отправлял Сороку на проживание и обучение в Сафонково. Спустя 6-7 месяцев Венецианов возвращает Сороку хозяину: “Сафонково. 1843 г. в Январе. Вот, мой почтеннейший Николай Петрович, возвращаю вашего Григория с приростом, прирост этот вы сами увидите. Долго моему Мише надобно итить, чтобы до этой станции дойти, а Плахову уже и не попасть… Вы можете Григорию позволить написать у вас какую-нибудь внутренность, но отнюдь не комнат ваших, а то, что он по своему инстинкту найдет для себя приветливым”. Это письмо очень содержательно. В нем Венецианов дает оценку творческих способностей Сороки. Он сравнивает его с двумя своими учениками – Михаилом Эрасси (1823-1898) - своим двоюродным племянником и Лавром Плаховым (1810-1881). Если превосходство над Эрасси, который был ровесником Сороки (они обучались у Венецианова одновременно) было вполне возможно (всегда ведь есть более талантливые и менее талантливые ученики), то сравнение с Плаховым – дорогого стоит. Плахов, окончивший Академию художеств, прошедший стажировку в Берлине - был сложившимся мастером. И вот всего за несколько месяцев обучения (в деревенских условиях!) Сорока перерос, по словам Венецианова, мастера! Оценка учителя – свидетельство несомненного природного таланта и огромного трудолюбия Григория.

Василий Щербаков
Рисунок из альбома Г.Сороки (1842г)

Первые известные 16 рисунков Сороки находятся в альбоме от 1842 года. С 1925 года альбом хранится в Русском музее Санкт-Петербурга. Этот альбом интересен тем, что на рисунках изображены люди, которые окружали Сороку в Островках: повар Гаврила Евстифеев, выполнявший также обязанности помощника старосты в храме с. Поддубья, ключница Татьяна Иванова, Варвара Титова, Наум Васильев из Всесвятского, Дмитрий Вышковский (вероятно Дмитрий Макаров, староста сельца Вышкова помещика Косаговского), управляющий Всесвятским Василий Федотов и жена его Пелагея Алексеевна, родители Иринарха Васильева - последнего ученика А.Г. Венецианова, их старший сын столяр Михаил. Еще один всесвятский столяр – Глеб Борисов; кум Дмитрий; горшечник из Островков восемнадцатилетний Степан; старик Василий Щербаков, отец Сергея Васильева, управляющего в Поддубье; отставной капитан Зверев семидесяти лет от роду; молодая крестьянка в сарафане. Был утерян портрет А.К. Богданова, но сохранилась интересная запись под ним: “Эх Батюшка! У каждого свой хрящик. Ни кто ни кому не укащик”. Можно предположить, что это было (возможно первое) домашнее задание, которое дал начинающему художнику А.Г. Венецианов. В истории русского искусства известна лишь одна столь же уникальная портретная серия дворовых людей и, как предполагается, также крепостного художника. Она хранится в Галичском районном краеведческом музее Костромской области.

Г.Сорока "Гумно" (1843)

Первой крупной картиной Сороки (постоянно приходится оговариваться “из известных”, “из сохранившихся”) была “Гумно”, которая написана в начале 1840-х годов. По сюжету и композиции она явно перекликается с одноименной картиной Венецианова 1822-1823 годов. Хотя картина учителя давно уже находилась в Императорском Эрмитаже, можно предположить, что Сорока мог видеть в Сафонково какие-то наброски к ней, авторские малоформатные повторения или репродукции на открытках. Сюжет и изобразительный язык картин учителя и ученика различны. Если Венецианов поэтизирует крестьянскую жизнь и труд, то Сорока пишет эту жизнь изнутри – натужную, в темных тонах земли и крестьянских изб.

В это же время Сорока по воле Милюкова становится садовником. Логика помещика понятна. Талантливый крепостной художник – это престижно, но должна же быть и практическая польза от дворового. Крепостному заниматься только творчеством? Это непозволительная роскошь. А художник и садовник – вполне гармоничное сочетание. Очередная картина Сороки “Вид на палисадник” - лучшее тому подтверждение. С картин “Гумно” и “Вид на палисадник” начинается официальная жизнь Сороки в истории русского искусства.

В Сафонково Сорока кроме М. Эрасси и Л. Плахова общается с еще одним учеником Венецианова – Федором Михайловичем Славянским (1817-1876). Судьба этого художника была для Сороки, несомненно, особенно притягательна. Федор Михайлов был земляком Сороки, крепостным помещицы А.Н. Семенской из сельца Вышково, которое находилось (и находится сегодня) всего в шести километрах от Покровского. Венецианов обратил внимание на художественные способности Федора Михайлова в 1833 году, а в 1839 году после длительных переговоров он смог выкупить его из крепостной зависимости. Венецианов сыновей не имел и несколько раз пытался передать свою фамилию кому-нибудь из учеников. Очередную попытку он предпринял и на этот раз, но сделать это снова не разрешили, и ученик получил при освобождении фамилию “Славянский”. Уже с начала 1840-х годов Славянский становится студентом Академии художеств. Очень вероятно, что Федор и Григорий могли знать друг друга еще с детства и отрочества. И вот встреча через несколько лет и в совершенно разных статусах – свободного человека и крепостного холопа.

Еще одна из первых картин Сороки – зимний пейзаж “Флигель в Островках”. Искусствовед Г.С. Островский отмечает близость этой картины пленэрной живописи художников конца 19-го начала 20-го веков (Поленов, Левитан, Грабарь и др.), нежели живописи современников. В 1844 году он пишет “Кабинет в Островках” и “Отражение в зеркале”. Как предполагают, “Отражение” написано во Всесвятском, принадлежащем двоюродному брату Николая Петровича Милюкова Владиславу Ивановичу.

Г.Сорока. "Рыбаки"

Самые известные картины-пейзажи Сороки, “в наибольшей степени определившие его место в истории русской живописи”: “Вид на плотину”, “Рыбаки”, “Вид в имении Спасское”, “Вид в имении” (все не позднее 1847 года, последняя пропала в годы Великой Отечественной войны). Очень долго считалось, что эти пейзажи были написаны Сорокой на оз. Молдино. Исследователи полагали, что всю свою жизнь художник провел на берегах этого озера безвыездно. Но после обстоятельных исследований и сопоставления всех деталей (топография места, одежда крестьян), пришли к выводу, что картины были написаны художником в селе Спасском Козловского уезда Тамбовской губернии (сегодня – Староюрьевский уезд Тамбовской области), принадлежащем дворянам Лепехиным. (Мать Николая Петровича Милюкова Прасковья Васильевна была урожденная Лепехина). В 1850-е годы имением владел дядя по матери, впоследствии оно перешло Зворыкиным (Софья Петровна (1809-1842), сестра Николая Петровича, была в замужестве Зворыкина). Эта поездка через половину европейской части России, через Москву, несомненно, сильно расширила кругозор Сороки. Вероятно, в ходе поездки он имел возможность видеть и картины других художников. “В спасских полотнах, - утверждает Г.С. Островский, - Григорий Сорока не просто пейзажист, но крупный и зрелый мастер русского живописного пейзажа”. Не просто картины – русский эпос, великое обобщение: “Не быт, но бытие, не миг, но Вечность”. Эти картины продолжают ряд картин-эпосов Венецианова: “На пашне. Весна”, “На жатве. Лето”, “Спящий пастушок”. Можно предположить, что после написания эти картины были вывезены в Островки (вероятно, для этого художника и возили в такую даль – привести виды с родных мест матери), но в дальнейшем они в какой-то период оказались в имении Зворыкиных Воздвиженское Вышневолоцкого уезда (от Островков до Воздвиженского ок. 45 км по Котлованскому тракту на северо-запад). В Воздвиженском они находились до 1920 года, откуда были вывезены в Тверской краеведческий музей.

Документы о Сороке крайне скупы и обрывочны: исповедные книги, пара фраз в письмах Венецианова. В основном его жизненную канву приходится прозревать через сюжеты и настроения его полотен, через контекст происходящих вокруг событий. Между 1843 и 1847 годами имя Сороки в переписке Венецианова и Милюкова не встречается. 26 июня 1847 года, что называется на глазах Сороки, происходит невероятное событие, потрясшее, надо думать, в очередной раз все его естество. Тринадцатилетний ученик Венецианова Иринарх Васильев (см. “УС” № 18), с которым Сорока жил вместе в Сафонково, из рук Владислава Ивановича Милюкова (владельца усадьбы Всесвятское) получает “вольную”. В эти же годы Сорока пишет портрет Венецианова. Кроме самого портрета сохранилось еще три копии. Этот портрет – самое позднее изображение Венецианова, и тем он особенно ценен для истории искусства.

В письме от 7 апреля 1847 года после долгого перерыва Венецианов снова пишет Милюкову о Сороке: “Сего дня, 7 апреля, следовательно, два с половиной, два месяца до того, как я скажу Григорию: в Островки!” В это время Венецианов работает над большим заказом – пишет двадцать икон для иконостаса храма в Тверском пансионе для дворянского юношества по заказу губернского предводителя дворянства И.Н. Кожина. Работу предваряет подготовка эскизов. Сорока помогает учителю. В письме 15 мая: “Григорий ваш у меня подвизается. Рождество подмалевал (Корреджиево), теперь подмалевывает Благовещение с Альбана, а там будет писать Взятие в небо богоматери Муриллы, там поедет в Торжок подмалюет Воскресенье и Покров с оригиналов Боровиковского и привезет их ко мне, а там будет проходить начатое у меня в Костовском, а там поедет в Торжок и кончит начатое, а там опять приедет ко мне и довершит, а там? – это вы знаете”. Как можно предполагать, поездка Сороки в Торжок состоялась. В храме Борисоглебского монастыря он копирует иконы В.Л. Боровиковского 1795 года письма. “В понедельник, сиречь 1-го сентября, я отправил Григория в Костовское. Рождество готово, а Благовещение – нет. Поспешил я его туда отправить для того, чтобы воспользоваться прекрасной погодой”. Центр Костовского прихода - с. Костовское находилось в 10 километрах на северо-восток от с. Дубровское. В селе – церковь Святой Троицы.

Смерть Венецианова 4 декабря 1847 года оборвала последние надежды Сороки на освобождение из крепостной зависимости. К этому же времени относится совсем небольшой “Автопортрет” (44 см х 36 см) Сороки, написанный, скорее всего, для себя. Это единственное за всю жизнь его изображение. Конец 1840-х гг. – наиболее плодотворный период в творчестве Сороки. В Островках им написаны полотна: “Вид на озере Молдино в усадьбе Островки”, “Часовня в парке”, “Вид в Островках”. В этих полотнах уже нет эпичности, но есть быт. Надо отметить, что местность, изображенная на полотнах, со времен Сороки почти не изменилась.

Еще одна группа картин этого периода – портреты членов семьи Милюковых: портреты сестер Милюковых Лиды и Лизы, Конона Милюкова, Анны Петровны Милюковой, владельца Поддубья и первого хозяина Сороки Петра Ивановича Милюкова, а также Аркадия Ивановича Поздеева - соседа Милюковых по имению и портрет тверского историка Василия Алексеевича Преображенского (между 1851 и 1854 гг.)

Согласно деревенской легенде, между Григорием Сорокой и Лидией Милюковой возникла взаимная любовь, ставшая причиной гибели обоих. Якобы, эта любовь стала одной из причин, почему Милюков не давал “вольную” Сороке – боялся, что, став свободным, Сорока женится на Лидии. Развязка сюжета – Лидия кончает с собой (чего не было) после самоубийства Сороки. Никакой документальной основы эта легенда не имеет, как нет и документов, опровергающих ее. Опыт исследований показывает, что совсем на пустом месте крестьянские легенды и предания не возникали.

Портрет
Елизаветы Николаевны
Милюковой

Искусствовед Г.С. Островский считает, что “Портрет Елизаветы Милюковой” “достойно выдерживает сравнение с лучшими женскими портретами не только 1840-х годов, но и во всей русской живописи прошлого столетия”.

В 1852 году, в возрасте 28 лет Григорий создает семью. В “Метрической книге родившихся, браком сочетавшихся и умерших по церквам Вышневолоцкого уезда Тверской губернии. Церковь села Поддубья” (цит. По Г.С. Островскому) содержится запись об этом событии: “Июль 18. Помещика Статского Советника Николая Петровича Милюкова, деревни Покровского крестьянский сын Григорий Васильев, православного вероисповедания, первым браком. Того ж помещика крепостная дворовая девка, сельца Островков Александра Нестерова, православного вероисповедания, первым браком. Таинство венчания совершал священник Василий Владимиров с диаконом Михаилом Малеиным. Поручителями были по женихе того же помещика сельца Островков крепостные дворовые люди: Кузьма Петров и Петр Силин, а по невесте, того ж помещика и того ж сельца крепостные дворовые люди: Александр Васильев и Андрей Афанасьев”. По меркам того времени брак очень поздний. Жизнь и быт дворового всецело зависит от воли помещика. Возможно, брак был заключен не по любви, а по помещичьему расчету.

В 1853 году “сельца Островков помещика Николая Петровича Милюкова дочь девица Лидия Николаевна” становится крестной матерью первенца Сороки – сына Константина. В том же году Лидия выходит замуж за поручика Сергея Васильева Сафонова. В 1853 году в исповедных книгах Сорока снова проходит как дворовой. (Собственно говоря, не так уж мало аргументов в пользу деревенской легенды о взаимных симпатиях между Григорием и Лидией: поздняя женитьба Сороки, замужество Лидии сразу после женитьбы Сороки, крестная мать первенца Сороки, с большой симпатией написанный портрет Лидии).

Последняя из известных прижизненная запись о Сороке в Исповедных ведомостях относится к 1860 году: “В деревне Покровском помещика статского советника Николая Петровича Милюкова крестьяне… Григорий Васильев 37 (лет), жена его Александра Нестерова 35, дети их Константин 7, Александр 6” (цит. по Островскому).

В это время основным источником существования Сороки и его семьи становится иконопись. Есть свидетельства о писании икон и расписывании стен в храмах Николо-Теребенского монастыря на реке Мологе, в с. Маковище, в с. Дубровском, в с. Поддубье (в т.ч. иконы “Воскресение”, копия с Боровиковского, и “Святая ночь” - с Корреджо). О неплохих доходах от иконописи говорит то, что у его семьи единственный в Покровском двухэтажный дом со светелкой, превращенной в иконописную мастерскую. Милюкову Сорока платит 25 рублей серебром оброку в год. (Как показывают старожилы, сегодня на месте дома Сороки в центре деревни находится пруд). У него ученики и подмастерья. Собрав вокруг себя крестьянских детей, он пытается заниматься с ними и живописью. Но развитие это не получило. Сохранилось имя одного из учеников-подмастерьев Сороки – Яков Иванович Русичев (см. “УС” № 31) – “Яшка-живописец” из деревни Язвиха. Став иконописцем, Яков был замечен Тверским епархиальным управлением и получал в дальнейшем регулярные заказы. В Тверской картинной галерее хранятся его произведения: икона “Спас нерукотворный” и портрет отца художника Ивана Максимовича Сычова.

Семья Сороки растет. У него рождаются два сына и дочь. По свидетельству внука Н.П. Милюкова Николая Кононовича Милюкова “отношения Сороки к его владельцу сильно обострялись; как множество русских талантливых людей, он начал сильно пить”. Ближайший кабак и постоялый двор находились в д. Граново (сегодня часть Молдино). Держал их мужик Кондрашов.

Манифест об освобождении крестьян из крепостной зависимости объявили в Твери 6 марта 1861 года. 11 марта он был опубликован в “Тверских губернских ведомостях”. Среди ярых противников освобождения крестьян – Николай Петрович Милюков. Мировые посредники зачитывали Манифесты и договоры о выкупе земли на сельских сходах. В договоре о выкупе земельных угодий крестьянами у Н.П. Милюкова значится и подпись Григория Васильева. Кабальные условия выкупа земли провоцировали волнения среди крестьян. Озера, реки, леса оставались в собственности помещиков, которые накладывали запреты на ловлю рыбы, сбор грибов и ягод… Из шестнадцати деревень, где имел крепостных крестьян Милюков, крестьянские сходы двенадцати из них уставные грамоты принять и подписать наотрез отказались; мировые посредники вводили условия договоров своею властью. На этой почве только в 1861 году в Тверской губернии состоялось 103 выступления крестьян против помещиков, в 1862 – 101, в 1863 – 64. Многие помещики, и среди них Милюков, продолжали относиться к крестьянам как к своим крепостным. Крестьяне писали жалобы, посылали в Тверь и в Санкт-Петербург ходоков. Вероятно, как человек, владеющий грамотой, Сорока, в случае разногласий с Милюковым, писал от имени крестьянской общины прошения по инстанциям. Н.К. Милюков в своих заметках пишет, что “Сорока явился агитатором против моего деда, которому он, конечно, не мог простить того, что он его, художника, не отпустил на волю. Была ли успешна агитация Сороки среди крестьян, я не знаю. Но, кажется, он был судим за что-то и приговорен к телесному наказанию”.

Отношения Сороки с Милюковым обострились до предела к апрелю 1864 года. Сорока писал жалобы на помещика от крестьянской общины, Милюков - на Сороку “за подстрекательства”. Неоднократно, как можно предположить, выяснение отношений происходило на сходах публично. Община клокотала и высказывала помещику всю накопившуюся в веках злость и претензии, помещик пытался сохранить рычаги власти и общественный статус. Исполнительная власть и в центре, и на местах, как правило, поддерживала сторону помещиков, т.к. продолжала оставаться сословной. В ходе очередного конфликта Сороке было назначено наказание, что, согласно молве, и привело его к самоубийству. Обстоятельства его смерти подробно зафиксированы в “Определении Вышневолоцкого Уездного Суда 11 мая 1864 года по Записке об удавившемся крестьянине деревни Покровской Григории Васильеве”: “Из дела видно, что Пристав I Стана Вышневолоцкого Уезда вследствие донесения старшины Займищенского Волостного Управления от 11 Апреля за № 16 об удавившемся крестьянине Васильеве по прозванию Сорока в горшечной обжигательной избе прибыв на место происшествия нашел: в конце деревни находится с обжигательной для горшков печкой изба, без потолка крытая дранью и верхняя перекладина называемая “князек” — от пола 41/2 аршина к которому по показанию родного брата удавившегося была передернута три раза веревка длиной 111/2 аршин вдвое а посередине сделана петля от пола 2 арш. 8 верш., в которую посредством лежащих тут небольших камней Григорий Сорока всунул шею и повис недостигая пола 1/2 вершка. На теле никаких знаков насильственной смерти не найдено, кроме что на шее виден синебагровый рубец в толщину веревки, по-видимому покойнику от роду лет 40. По произведенному Приставом дознанию оказалось, что покойный с малолетства самоучкой выучился рисованию, а потом женившись занимался живописью у разных живописцев и такими трудами содержал свое семейство. Спиртные напитки употреблял часто. 5 Апреля был он вызван в Займищенское Волостное правление, коим был приговорен за сделанные грубости и ложные слухи в волости к трехдневному аресту но по болезни был отпущен старшиною. Это обстоятельство, как надо полагать и было причиною его смерти, потому что он 10 числа ходил задумавшись по деревне и не пьяный, а потом около вечерен ушел оттуда и куда то скрылся. Жена его видя отсутствие мужа, пошла искать его и нашла в обжигательной избе повесившегося, взявши его руку и чувствуя, что она еще тепла, она тот час побежала к живущим напротив братьям умершего и объявила о случившемся, прося их помочь вытащить мужа из петли и хотя один из них отвязал веревку и Сорока упал на пол, но уже мертвый. Отчего Сорока лишил себя жизни никто ничего не знает и полагают по приключившейся безумной задумчивости от пьянства. Поведения покойный был тихого и скромного. Подозрения в нанесении насилия в жизни Сороки, как родные так и соседи и сторонние люди никакого не заявили, а положили, что смерть Сороки последовала от неумеренного пьянства и произшедшей от того грусти и с помешательством рассудка вследствие нажитого дела...” (цит. по Г.С. Островскому). Горшечный сарай, в котором повесился Сорока, как показывают старожилы, находился метрах в двухстах на восток от деревни. На этом месте и сегодня находят много битых черепков. По православной традиции Сороку, как самоубийцу, не отпевали и похоронили за церковной оградой около сарая под кустом сирени. Сегодня место его захоронения утеряно, но т.к. руины храма и остатки кладбища сохранились, его можно определить с точностью до 50 метров.

Как видно из дела, наказание было наложено, но не реализовано. Однако очередной капли унижения оказалось достаточно, и Сорока наложил на себя руку. Досадить этим бывшему хозяину он не мог, скорее напротив. Это было очевидно и для него самого. Скорее всего, он пошел на этот шаг от усталости, просто от утомления жизнью. Этот шаг свидетельствует, помимо всего прочего, и о слабой укорененности Сороки в Православии. Ему на момент смерти было всего 41 год! С точки зрения формальной логики еще можно многое успеть, если знаешь к чему стремишься. Долгожданная свобода от крепостной зависимости получена. Очевидно, что ожидаемые плоды от нее были слишком велики. Но вместо этого - отнимающее большие силы многолетнее противостояние с бывшим хозяином. Путь к свободному творчеству открыт, но как его реализовать? Нет ни официального образования, ни статуса. Будь жив Венецианов – он бы помог войти в круг столичных, на худой конец губернских художников. Но учитель давно в могиле. Своими силами эту дорогу не пройти. Лучшие картины - в прошлом, и они хранятся в чужих домах. Стало быть на них, при утверждении себя в статусе художника, не опереться. Писать что-то новое – сил нет, да, видимо, и кисть уже не та – долгое иконописное ремесленничество наложило свой отпечаток. Обременен ответственностью за семью, воля подорвана вином. Остается статус богомаза, простого деревенского богомаза, который, чтобы прокормить семью, гонит десятками и сотнями на заказ иконы. Долгие годы жизни в усадьбе на положении холопа и иконописца в настоящее время в какой-то степени оторвали от крестьянской земледельческой среды. В представлении крестьянского мира живопись, хоть и иконопись – забава, блажь, свидетельство о не умении, либо о не желании работать на земле. (Мол понятно, когда монах пишет иконы в монастыре, на то он и монах, поэтому и из мира ушел, чтобы посвятить свою жизнь Богу. Но чтобы крестьянин променял землю на такое ненадежное ремесло? Чудит, односельчанин). Ну и что все эти обстоятельства? Свой дом, семья – слава Богу. Доходы - на кусок хлеба хватает, а то и поболее. В ноги никому кланяться не надо (земледельцам труднее: нужно арендовать дополнительную землю у помещиков, просить лес, сенокосы и т.д.) Живи, как можешь, и получается, как живет большинство народа. Но нет. Гордыня, сожаление об упущенных в юности возможностях, застарелые обиды - делали потихоньку свое черное дело. И в конце концов, петля, как последний аргумент, чтобы не терзать больше свою душу сомнениями…

“С гибелью Сороки, – констатирует Г.С. Островский, – в русском искусстве окончилась эпоха крепостных художников. Наверное, он был последним – во всяком случае, последним крупным художником, который до самой реформы, а по существу и после нее, пребывал в крепостной зависимости. Смерть Сороки приходится на этот переломный момент, в ней видится особый знак, и она остается в летописи отечественного искусства своего рода символической вехой”.

В Покровском осталась жить жена, семья сестры Евдокии с мужем Савелием и сыном Тихоном. Старший сын художника стал сапожником; внук Емельян умер в глубокой старости в 1960-1970-х годах. Дочь Екатерина Сорокина (прозвище Сороки перешло в семейную фамилию), сообщает Г.С. Островский, выучилась на портниху. Вышла замуж за унтер-офицера Захарова и жила, по одним сведениям, в Петербурге, по другим – в Туркестане. Младшего сына Сороки Александра Конон Николаевич Милюков взял в барский дом казачком. Он оказался способным к наукам и рисованию, и его определили в Набилковское училище в Москве, в котором имелась стипендия, учрежденная Петром Ивановичем Милюковым. Затем он продолжил образование в Катковском лицее памяти императора Николая I. В 1871 году во время учебы в лицее он взял фамилию Новосильцев. Впоследствии он дослужился до чина статского советника, много лет был смотрителем гимназического отделения того же лицея, преподавал в младших классах математику, греческий и латинский языки. Умер от тифа в годы революции, оставив трех сыновей, пять дочерей, внуков и внучек, одна из которых, Варвара Григорьевна Новосильцева, стала известной балериной.

Первое упоминание о Сороке в печати появилось только в 1894 году в одном из выпусков “Русского художественного архива”. В журнале была помещена фотокопия “Портрета А.Г. Венецианова” подписанная “Сорока”.

Г.С. Островский подробно описывает, как формировался фонд картин Сороки. Первым в 1902 году в Тверской музей поступил “Портрет В.А. Преображенского”. Затем в 1910 году в собрании Исторического музея в Москве появился “Портрет А.П. Милюковой”. В том же году Русский музей получает в дар “Портрет А.Г. Венецианова”, а в 1913 году приобретает “Кабинет в Островках”.

В начале 1900-х в Островках, во Всесвятском, в Поддубье подолгу жил и работал художник С.Ю. Жуковский. На его картинах-интерьерах усадьбы отчетливо видны на стенах картины Сороки, в т.ч. “Флигель в Островках”. Но открытия не произошло. Жуковский никаких записей о Сороке не оставил. И только в 1914 году Н.К. Милюков впервые опубликовал заметки о Сороке (но он даже не знал ни его имени-отчества, ни годов жизни).

Как уже было сказано выше, в Воздвиженском у дворян Зворыкиных (последняя владелица Наталья Федоровна Зворыкина) также хранились четыре картины Сороки: “Вид в имении Спасское”, “Вид в имении”, “Рыбаки”, “Вид на плотину”. В 1893-1895 году на оз. Островно (5 км от Воздвиженского!) и оз. Удомля (10 км) работал художник И.И. Левитан. Он наверняка посещал усадьбу Зворыкиных, но о картинах Сороки его воспоминаний нет. Наконец, уже после Левитана в окрестностях озер Островно и Удомля подолгу жили и работали художники В.К. Бялыницкий-Бируля, Н.П. Богданов-Бельский, А.С. Степанов, А.В. Моравов, тот же С.Ю. Жуковский, с 1918 года К.А. Коровин и А.Е. Архипов, и многие другие. Но никто из них не обмолвился ни единым словом в своих воспоминаниях о картинах крепостного художника. Почему? Ведь наверняка Зворыкины обращали внимание гостей на эти замечательные пейзажи. Не оценили? Нечего было сказать? Поленились записать? Не сохранились записи? А что если эти картины оказали какое-то влияние на творчество этих художников и их впечатления записаны в их полотнах? В картинах Левитана “Над вечным покоем”, “Март”, “Золотая осень”, “Озеро”? У Бялыницкого-Бируля в “Часе тишины”? В картинах усадебных видов Жуковского?

В 1920 году эти картины конфискует (?) из имения (большинство Зворыкиных еще живут в Удомельском крае, из Удомли в Ленинград окончательно они уедут только в 1929 году) сотрудник Тверской губернской коллегии по делам музеев художник А.В. Скалон и передает их в Тверской краеведческий музей. Скалон работал в Удомле еще до революции, поэтому, вероятно, знал о картинах и ехал за ними целенаправленно. Две первые картины вошли в 1937 году в собрание Калининской областной картинной галереи, а две другие были переданы в 1929 году Русскому музею.

Г.Сорока. "Отражение в зеркале"

Чуть ранее, в 1918 году, Наркомпросс РСФСР покупает картину “Отражение в зеркале” и передает ее Русскому музею. В последующие годы были собраны и остальные известные картины Сороки.

Важными этапами в открытии имени Сороки для искусствоведов и изучения его творчества стало издание И. Мончадской в 1928 году альбома его рисунков и публикация в 1931 году А.М. Эфросом и А.П. Мюллером переписки Венецианова и Милюкова. Перед Великой Отечественной войной биографию Сороки по крупицам собирали Н.В. Журавлев и Е.К. Мроз, сотрудница Русского музея, впоследствии ставшая директором Калининской областной картинной галереи. Но подлинное открытие Сороки, не только для специалистов, но и для широкой общественности состоялось лишь на выставке 1974 года, показанной сначала в Ленинграде, а затем в Калинине и Москве. Впервые воедино были собраны картины и рисунки художника, изданы художественные каталоги, буклеты, наборы репродукций. В последующем неоднократно картины Сороки вывозились для показа за рубеж.

Если говорить о значении Григория Сороки именно для Удомельского края, нужно совершенно четко признать: Сорока – подлинный творческий символ удомельской земли (хотя его самоубийство ставит на этом символе большой знак вопроса). На удомельской земле родилось много людей, составивших славу и гордость России, сюда за вдохновением и отдохновением приезжало много талантов, в Удомле ими были созданы сотни шедевров общерусского и общемирового значения. Но только Сорока от первого до последнего дня своей жизни прожил на удомельской земле. Он родился из ее крестьянской народной почвы, его творчество питалось ее соками, он похоронен в этой земле. К сожалению, этот символ до сих пор не востребован ни Удомлей, ни Тверью. Его картины присутствуют в крупнейших музеях России, в Тверской картинной галерее, они постоянно вывозятся на выставки за рубеж, на них зарабатываются большие деньги. Но за все эти годы ни один уровень власти, ни один творческий союз так и не проявил инициативу по увековечиванию памяти Сороки на удомельской земле. (Нельзя же, в самом деле, считать достойным памятником мемориальную доску на разрушенном клубе в Покровском). Сегодня ничего на его родине не говорит о нем, хотя удомельская краеведческая общественность неоднократно предлагала это сделать.

PS: Невероятно, но сюжет с Сорокой повторился на молдинской земле 140 лет спустя! В своем кабинете в молдинской школе в мае 1999 г. повесилась учительница Г.С. Галкина (!) (Сорока-Галка, Сорокин-Галкин). Причина та же – конфликт с “сильными мира сего”, с властью. К сожалению, жива недобрая “традиция” и в д. Покровское. За последние 2-3 года 4 односельчанина Сороки последовали его примеру.

Литература:

1.Алексеева Т.В. Художники школы Венецианова. М., 1982. С. 420.

2.Островский Г.С. Григорий Сорока. СПб, 1993. С. 215.

3.Милюков Н.К. Мелкие заметки о Григории Сороке / “Старые годы”, 1916, № 1-2.

4.Алексей Гаврилович Венецианов. Статьи. Письма. Современники о художнике. Составитель, вступительная статья А.В. Корниловой. Л., 1980. 392 с.

http://starina.tverlib.ru/us-331.htm