Софронова Антонина Федоровна

 

Sofronova Antonina

 

(1892 - 1966)

 

 

Антони́на Фёдоровна Софро́нова (14 марта (1 марта по старому стилю) 1892, село Дросково Орловской губернии – 14.05.1966, Москва) – русская художница, прошедшая путь от сезаннизма «Бубнового валета» через конструктивизм - к собственному стилю лирической живописи и графики, развивающему традиции французского постимпрессионизма.

 

 

Антонина Софронова родилась в селе Дросково Орловской губернии в 1892 в семье земского врача Фёдора Васильевича Софронова (1859-1936). Мать – Александра Николаевна С., урождённая Кулакова (1862-1919). Сёстры: Елена (1884, Киев-1960, Москва) - педагог; Лидия Фёдоровна Софронова (1888-1980) – актриса (псевдоним Ирина) и переводчица; Евгения (1890-?) – агроном-растениевод. Написание фамилии через А (Сафронова) в некоторых источниках равнозначно написанию с О (Софронова).

1902-1909 - учёба в Коммерческом женском училище Н.Н.Володкевича, Киев, окончила с Золотой медалью. В 1908 семья переезжает в Орёл, где Софронова учится в музыкальной школе. 1910-1913 – живёт в Москве и учится в Художественной школе Ф. И. Рерберга (1863 - 1938), затем в 1913-1917 в Студии живописи и рисования И. И. Машкова (1881-1941). В 1914 участвовала на выставке группы "Бубновый валет", в 1917 – на выставке объединения «Мир искусства». 1917 – вступает в профессиональный Союз художников-живописцев в Москве. В Студии Машкова познакомилась в 1913 с художником Г. М. Блюменфельдом (в крещении Андрей) (1893-1920), за которого вышла замуж осенью 1915, а затем родила дочь Ирину, ставшую впоследствии её продолжательницей и популяризатором творчества Софроновой и художников её круга – в историю искусств она вошла как И. А. Евстафьева (1917, Орёл – 2001, Москва).

В 1919-20 преподаёт живопись и рисунок в школах Орла и Орловской губернии, в 1920-21 – в Государственных свободных художественных мастерских в Твери вместе с М. К. Соколовым (1885—1947). С 1920-ых годов сотрудничает с издательствами в Москве, исполняя в основном ретушёрскую и техническую работу, ведёт уединённый образ жизни, а творческие замыслы осуществляет практически без публичных показов. Исключением стало краткое участие в объединении «Тринадцать». В 1931 Софронова участвует в 3-ей выставке «Тринадцати», сближаясь с художниками этого направления, особенно с Татьяной Алексеевной Мавриной (1902-1996), её супругом Николаем Васильевичем Кузьминым (1890 – 1987), Даниилом Борисовичем Дараном (1894 - 1964) , позднее общалась с кругом Фёдора Васильевича Семёнова-Амурского (1902-1980).

В 1935-37 по заказу издательства “Academia” делает иллюстрации к «Восстанию ангелов» Анатоля Франса, оформление обложек для произведений Оноре де Бальзака. 1938-58 – работа по договорам ретушёром в издательстве Медгиз вплоть до пенсии.

Совершает поездки на Украину летом 1938, на Кавказ в Гудауты летом 1939. В 1941 с семьёй дочери эвакуируется в Миасс Челябинской области, затем в Башкирию до 1943.

В 1945 принята в члены МОСХ (Московская организация Союза художников). В 1947-50 работает летом в деревне Джунковка под Москвой, затем в 1952-65 в Звенигороде. В 1956 – путешествие и работа в Крыму (Бахчисарай). 20 апреля – 5 мая 1962 – первая персональная выставка в Центральном доме литераторов, Москва, организованная при поддержке писателя Вл.Лидина.

В Москве жила: сначала в мансарде особняка 1825 г. на Большом Афанасьевском переулке, дом 9, квартира 6 (в советское время переулок назывался «улица Мясковского»), затем в 1937-66 в полуподвале напротив особняка Лаврентия Берии на Малой Никитской улице (в советское время называлась «улица Качалова»), дом 29. А.

Софронова похоронена в Москве на Востряковском кладбище.

___________________________

 

Софронова, Антонина Федоровна (1892-1966) В 1915 году ученица студии И.Машкова А.Софронова сделала для себя следующую запись: " Я верую, что своим источником искусство должно иметь природу. Но я верую также, что искусство слагается по своим собственным, ему присущим законам, иначе оно перестанет быть искусством". На поиски "законов", а потом на отстаивание найденного понадобилась целая жизнь. Молодая Софронова ищет путь вместе со своим поколением. Через бубнововалетскую упрощенность формы (в 1914 году ее работы экспонировались на выставке "Бубновый валет"), через стремление к пластическому лаконизму в живописи ("Ирина", "Два деревца", "Душистый табак", все — 1919) и графике (серия "Сельские мотивы", 1919, уголь) она приходит к более радикальным конструктивистским опытам. Мало кто из начинающих тогда остался незатронут левыми движениями. Тем более что в Государственных свободных художественных мастерских в Твери, где Софроновой в 1920 году пришлось преподавать, сложился коллектив умных единомышленников.

 

М.К. Соколов. Портрет А.Ф. Софроновой. Начало 1920-х гг.

 

График М.Соколов, переживавший в ту пору свой кубистический период; искусствовед Н.Тарабукин — к его книге "От мольберта к машине" (1923), во многом обязанной как раз тверским беседам, Софронова сделала обложку. Всем им предстояло вскоре преодолеть рационалистичность слишком жестких формальных и теоретических схем. С Софроновой это произошло по возвращении в Москву (1921).

В текучке наступивших будней, в нормальной для времени художнической "поденке" (иллюстрации для газет и журналов, плакаты, работа инструктором ИЗО, преподавание в студии Пролеткульта) она обретает свою тему, а тема диктует пластический язык: "природа" нуждается в "законе". Так возникает обширный графический цикл под условным названием "Типы улицы" или "Уличные жанровые сцены.

Годы нэпа" (1924-25); датировка столь же условна, поскольку первые работы такого рода появляются еще в 1922 году ("Мужик с костылем"). Сама тема не была открытием. Острохарактерная, летучая хроника двадцатых годов — времени, когда настоящее осознавалось причастным истории, — рождалась по свежим впечатлениям усилиями многих рисовальщиков (трудоемкая живопись для этого не годилась) — Д.Митрохина, В.Лебедева, К.Рудакова, В.Конашевича. Софронова и прежде не избегала рисунка; конструктивистские композиции исполнялись углем или тушью. Но теперь ее графика делается по-новому реактивной, лаконичной, легкой. Легкой настолько, что бестелесные штрихи угля, кажется, можно сдуть с бумажной поверхности. Любое сгущение линии выглядит резким пластическим акцентом — однако чаще дрожащему, "фантомному" контуру грозит опасность затеряться в бледном пятне растушевки или в исходной белизне листа. Полупрозрачные-полупризрачные, рисунки эти насыщены особого рода атмосферой — зыбкой, неотчетливой. Будто в воспоминании возникли фигуры беспризорников, нищих и инвалидов, будто вовсе не очевидцем запечатлены толкучки, лавки, очереди за керосином. Бедный быт не располагает ни к иронии, ни к гневу. Неуютная жизнь, конспективно зафиксированная "на память"; физиономии ее героев, подчас на грани физиологической зарисовки ("Безбровый", "Пригорюнился") — и вместе с тем почти эпос. Столь двойственная интонация выделяет рисунки Софроновой из потока бытовой графики тех лет — как правило, зорко-внимательной к плоти и запахам "сегодняшнего", ясной в отношении к событиям. Есть и еще одно отличие: разделяя общую чуткость к типажу и острой ситуации, художница слишком пристально вглядывается в отдельные лица ("Мужской портрет", "Азартная игра", "Старая женщина на толкучке"), порой противостоящие ярко выраженной индивидуальностью массовидному "рою" ("Человек в очках на фоне толпы"). Из "стоп-кадров", пойманных в городской толчее ("Уличные музыканты", "Трио", "Беспризорные у котла", "Мальчики с папиросой", "Нищие") прорывается к жизни активное портретное начало.

Начиная с тридцатых годов портрет навсегда станет существенной темой творчества Софроновой. Портрет, а еще пейзаж и в меньшей степени натюрморт. От натуры, требующей мобильной реакции, она переходит к тому, что устойчиво и нуждается в длительном познании. Это сопровождается и переходом от графики к живописи. Многодельными ее портреты не назовешь. Просты композиции, подвижна фактура, легок красочный слой — глубина в нем скорее ощущается, нежели материально присутствует. Под сурдинку звучит тонко разработанный цвет; в работах сороковых-пятидесятых годов он, правда, сделается плотнее, весомее (портреты Л.Софроновой, 1940; Н.Баженовой в театральном костюме, 1941; "Дама с туканом", 1941; "Дама с кошкой", 1950-е). Но неизменными останутся камерность подхода, умение уловить безотчетную гармонию жеста, запечатлеть движение жизни в человеческом лице ("Андрей Пумпянский", 1930; "Грустный гражданин", 1930-е; "Адька", 1930-е; "Д.Б.Даран", 1949; "Молодая женщина в платке", 1957; "Г.Дунаев", 1960).

Не ставя перед собой специальной задачи добиться сходства (и тем протестуя против натурализма и плоского жизнеподобия), Софронова писала быстро и смело, почти не глядя на модель, — но модель представала в своем "духовном воздухе", в своей неповторимости. Столь же неповторимы московские пейзажи, собранные в условный цикл "Москва 30-х годов". Отчетливых примет времени в них нет. "Тихий переулок" (1929), "Пустынная набережная" (1931)... Любимые места (Балчуг, Арбат, Остоженка) пишутся по многу раз — маслом, гуашью, пером или палочкой с тушью, и в живописи чувствуется опыт графика, знающего цену паузе и умолчанию. Почти безлюдный город кажется затянутым влажной дымкой — палевой, жемчужно-серой, с конструктивно безошибочными вкраплениями черного; много воздуха, неба, открытого пространства. Самый будничный, непритязательный натурный мотив обнаруживает скрытую в нем красоту ("Дым МОГЭСа", 1930; "Двор. Сумерки", 1931; "Голубой забор, розовый дом", 1935). Несмотря на лаконизм средств и повторяющиеся мизансцены (кулисы зданий, окаймляющие простор площади, уходящая перспектива улицы или аллеи), пейзажи разнообразны: в каждом по-своему претворена поэзия одиночества, выражена легкая печаль, так свойственная софроновскому видению Москвы.

Московские ландшафты небольшой частью экспонировались на третьей выставке группы "Тринадцать" (1931); впоследствии искусствовед Э.Голлербах посвятил строки стихов их "свинцово-серой грустной гамме" и обратился к художнице со словами: "А Вы, Софронова, Марке приемлющая как собрата..." Многое могло навести знатока на эту параллель: и использование черных контуров, и конструктивность ритмов, и сама по себе живописная свобода. Художники "Тринадцати" любили Марке, тяготели к импрессионистам и в собственном творчестве культивировали "французскую легкость". Невзирая на кратковременность выставочного союза (третья выставка оказалась и последней), круг В.Милашевского, Н.Кузьмина, Т.Мавриной надолго сделался своим для Софроновой. Стержнем, на котором держалась общность "Тринадцати", было разработанное Милашевским положение о темпе натурного рисунка — только по непосредственному впечатлению, на едином эмоциональном порыве, без поправок, нивелирующих свежесть первого чувства. Софронова не всегда следовала этому правилу: дорожа подвижностью живого почерка, она вместе с тем работала по памяти, искала синтеза. Ее акварели тридцатых годов (серии "Обнаженные", 1935; "Московский зоопарк", 1937; "Абхазцы", 1939) более соответствуют групповой стилистике, нежели живописные работы, — те же "Фазаны" и "Лебеди" из московского зоопарка, исполненные в масле, интенсивны по цвету, плотны по красочной кладке, последовательно и вдумчиво "выстроены". Но с участниками объединения ее роднило отталкивание от набиравших авторитет натуралистически-описательных тенденций. И когда деятельность группы прекратилась, а входящие в нее художники были объявлены "формалистами", по Софроновой это ударило больнее, чем по многим.

Выход в книжную графику, так многое открывший Кузьмину или Милашевскому, для нее не оказался столь органичным. Работы для издательства "Academia" (О.Бальзак "Шагреневая кожа", "Новеллы"; А.Ленский "Воспоминания") были эпизодическими, а акварели к произведениям А.Грина ("Алые паруса", "Бегущая по волнам", 1947-50), А.Белого ("Петербург", "Вторая симфония") и А.Блока ("Незнакомка") исполнялись "для себя". И почти все — в основном портреты и натюрморты ("Полевые цветы", 1950-е; "Розовые астры, красные циннии", 1962; "Цветы вечером", 1962) — начиная с середины тридцатых годов делалось уже "для себя". Не было выставок, не было зрителей. В результате персональная экспозиция, устроенная в Центральном Доме литераторов в 1962 году, открыла публике неизвестного художника. Потом состоялся — уже посмертно — творческий вечер с показом работ в Доме художника (1975); последовали публикации М.Немировской, благодаря которым имя Софроновой утвердилось в истории искусства 1920-30-х годов. Настоящее углубленное изучение ее наследия, можно считать, только начинается.

Г.Ельшевская Сто памятных дат. Художественный календарь на 1992 год. М.: Советский художник, 1991.

http://www.art-100.ru/text.php?id_texts=3537

____________________________

 

Антонина Софронова:

 

«Господи! Помоги мне быть только художником!»

 

(к 120-летию со дня рождения)

 

 

 

О том, что Орёл  «вспоил на своих мелких водах» множество известных русских писателей, сказал ещё в XIX веке один из них - Николай Семенович Лесков. С художниками же орловскому краю повезло меньше. Но не в том плане, что бедна ими земля орловская. Совсем нет. Наверняка, любителям искусства знакомы имена выдающегося художника-«передвижника» Григория Мясоедова, исторического живописца, академика Вячеслава Шварца, мастера батальных картин Николая Струнникова, на  слуху пока  ещё творчество нашего современника, Народного художника СССР, автора диорамы «Орловская наступательная операция», Андрея Курнакова (к сожалению, недавно скончавшегося).  Специалисты назовут ещё несколько  имён современных живописцев, которые уже оставили свой неповторимый след на живописных полотнах, изображающих Орловщину.

 

 Но так уж получается, что об этих деятелях культуры мы говорим гораздо реже, нежели о писателях. Если же вмешивается в дело политика, то о некоторых именах выдающихся земляков мы вспоминаем только после их ухода в мир иной.

 

Почти 40 лет об Антонине Фёдоровне Софроновой ничего не сообщала советская пресса. Этой художницы как будто не существовало. И хотя, в отличие от некоторых её товарищей, её не посадили, не сослали в места отдалённые, но жилось ей не на много лучше. Отлучение публичного человека (а художник всегда является таковым) от зрителя всегда страшно: ты не видишь результатов воздействия своих произведений на конкретных людей.

 

Начало творческой биографии

 

Живописец, график, книжный иллюстратор, плакатист и педагог Антонина Фёдоровна Софронова родилась 1 (14 марта по новому стилю – А.П.) 1892 года в селе Дросково Малоархангельского уезда Орловской губернии (ныне – Покровский район). Её отцом был земский врач Фёдор Васильевич Софронов – личность во всех отношениях неординарная. Он, кроме основной профессии, в которой приобрёл непререкаемый авторитет у местных жителей, успевал заниматься и другими  делами: писал стихи и статьи для научных журналов, ставил как режиссёр любительские спектакли в Дросково, а на деньги от продажи билетов приобрёл оборудование для местной пожарной дружины, которой сам и руководил.

 

Разносторонность интересов Федор Васильевич Софронов привил четырём своим дочерям. Третья по старшинству, Антонина (близкие чаще называли ее Нина), тоже участвовала в любительских спектаклях, писала стихи (хотя при жизни никогда никому их не показывала), занималась музыкой, но училась первоначально  в женском коммерческом училище (в Киеве), которое закончила в 1909 году с золотой медалью. Однако дальнейший выбор профессии Антонина осуществляла уже не в сфере коммерции, а выбирала между музыкой и живописью.

 

В 1908 году  земский врач Софронов был заподозрен в сочувствии к революционерам и отстранён от заведования Дросковской больницей, которой он отдал 20 лет своей жизни. По этой причине семья в 1909 году переехала в Орёл, где Фёдору Васильевичу удалось найти частную практику. Тогда же, завершив обучение в Киеве, приехала к родителям и Антонина.

 

В 1909 – 1910 годах она училась в Орловской музыкальной школе, но, не закончив ее, уехала в Москву и поступила в художественную школу Ф.И. Рерберга. Обучаясь в ней, в 1911 году получила свидетельство Московского учебного округа о прохождении испытаний на звание домашнего учителя по ряду предметов школьной программы. К этому периоду относится и первое её участие в выставках – ученической в Москве (1912 год)  и организованной Обществом изящных искусств в Орле (1914 год).

 

Это была первая полноценная выставка Софроновой, на которой её полотна (орловские пейзажи, портреты родных, натюрморты) соседствовали с картинами такого известного мастера, как Константин Коровин (он был почётным членом Орловского Общества изящных искусств – А.П.).

 

Разочаровавшись в «скуке академических рамочек» Рерберга, Антонина Софронова в начале 1913 года перешла  в студию живописи и рисования И.И. Машкова. Проведя в ней четыре с половиной года,  молодая художница  многому научилась. Легко и крепко она рисовала обнаженную натуру, натюрморты, один из которых («Натюрморт с пирожными») в 1914 году был принят на выставку «Бубнового валета»  (это был единственный рисунок, отобранный представительным жюри из большого количества работ учеников Машкова – А.П.).

 

 

 

Антонина Софронова и Гарри Блюменфельд

 

В первый же год занятий у нового наставника Нина познакомилась с молодым преподавателем его студии – Генрихом (Гарри)  Блюменфельдом, а через два года  вышла за него  замуж. История их любви и короткой совместной жизни достойна большого романа (причём, в письмах – А.П.), но я  ограничусь коротким рассказом.

 

Студийцы Ильи Ивановича Машкова часто собирались  у музыканта Иды Хвасс, на её квартире на Садово-Каретной улице. «Закусывали и пили чай прямо в портняжной мастерской, за длинными столами». Пока Ида играла отрывки из модного в том году «Лебединого озера», за столами разгорались ожесточённые споры студийцев с поклонниками классической живописи. На 20-летнего Блюменфельда, учившегося у лучших мастеров в Париже и Мюнхене и после возвращения в Москву сразу же, как равного, вошедшего в круг «Бубнового валета», обратили своё восхищённое внимание сразу две лучшие подруги, красавицы, ставшие поклонниками Гарри – Вера Шлезингер и Антонина Софронова. Лиля Брик, хорошо знавшая обеих подруг и Блюменфельда в те годы, так описала его: «Всё, начиная с внешности, было в нём необычно. Очень смуглый, волосы чёрные, лакированные, брови-крылья, глаза светло-серые, мягкие и умные. Где бы он ни оказался, он немедленно влюблял в себя окружающих. Разговаривал он так, что его, мальчишку, часами слушали бородатые люди»… Почти два года продолжалось  тесное общение троих (чаще - в рамках общих встреч студийцев, на выставках и диспутах о современном искусстве – А.П). Но когда Гарри стал оказывать Антонине знаки внимания уже не как друг, а как мужчина по отношению к красивой женщине, то старой дружбе тут же пришёл конец.

 

 В сентябре 1915 года, перед призывом  Блюменфельда на военную службу, он и Софронова обвенчались. Произошло это в Пименовском храме в Нововоротниковском переулке Москвы. При венчании новоиспечённая жена сохранила девичью фамилию. Медовый месяц их длился всего лишь три дня. А потом Гарри уехал в Саратовскую губернию, где находился его запасной полк. И с тех пор у молодых были  лишь короткие встречи, перемежавшиеся длинными-предлинными разлуками.

 

 Они очень любили друг друга. Вот отрывок из письма Гарри, отправленного из Москвы в Орёл  12 мая 1915 года: «…Как тебе может показаться, что я о тебе не думаю? Я тебя люблю всем существом. Теперь, когда в одиночестве и разлуке я понял сердцем, что ты - незабвенная и дорогая, любовь и подруга. Мы будем вместе в этой жизни, вдвоём, друг для друга!»

 

Однако счастливой семейной жизни не получилось. Гарри Блюменфельд был давно  и хронически  болен, по причине чего периодически лечился – то в Крыму, то в Финляндии. Изредка к нему в дальние края приезжала Антонина. После одного из таких месячных визитов в крымский Судак, где они, как никогда, были счастливы, 24 июля 1917 года, в Орле, у Антонины Фёдоровны родилась  дочь Ирина. Вот тогда впервые проявились странности в поведении отца ребёнка. Гарри к рождению дочери отнёсся спокойно, если не сказать, равнодушно. В одном из писем к Антонине он спрашивает, как здоровье девочки и как её зовут (словно речь идёт о чьём-то чужом ребёнке, а не о его собственном – А.П.), тратя на расспросы о дочке всего семь слов. Зато своей живописи он далее посвятил две страницы. А в другом письме, вообще,  просит жену не писать пока об Ирине.

 

Для Гарри Блюменфельда всю его короткую жизнь главным в ней было искусство, вокруг которого вращалось всё. И даже любовь к Антонине не изменила для него смысла  существования, а появление дочери казалось ему чем-то отвлекающим от любимой живописи.

 

21 мая 1918 года он пишет из Москвы в Орёл: «Нина, забудь обо всём, и я обо всём забуду. Работай обязательно, работай с новыми силами, новыми мыслями, идеями, надеждами. Тебя уже начала давить и портить среда, ребёнок и т.д. Не дай погибнуть таланту, противься всему. Думай больше всего о своём таланте и своей работе».

 

Во многом Антонина Софронова была согласна с мужем. Во многом… Но считать дочь объектом помех для творчества она согласиться не могла. Да и родители её не одобряли такое отношение зятя к их любимой внучке. Поэтому, когда весной 1918 года Гарри приехал в Орёл к жене, все Софроновы надеялись, что Блюменфельд, наконец-то, обратит внимание на дочь. Однако он как будто не замечал Ирины, да и в трудное материальное положение родственников жены не вникал – только «запоем» писал пейзажи, видимые из окна мезонина дома на Левашовой горе, где жили тогда Софроновы. Такое отношение зятя обидело Фёдора Васильевича и Александру Николаевну, отношения их с мужем дочери (и так натянутые) обострились. Произошла размолвка, в результате которой Гарри Блюменфельд покинул Орёл раньше намеченного срока.

 

После этого отъезда Антонина и Гарри только переписывались. 4 марта 1920 года из Пензы, где Блюменфельд  в то время  преподавал в Государственных художественных мастерских, он прислал в Орёл письмо, в котором просил Нину простить его и приехать: «Мой дорогой друг, моя Нина! Я телеграфировал тебе в январе, ответа не получил. Я снова прошу тебя о том же. Только ты действительно до конца близка мне, только ты нужна мне, только ты знаешь и понимаешь всё во мне. Я всё время думаю о тебе и о нашем ребёнке, которого я особенно полюбил за последние дни, какая-то она стала теперь моя Ирина!» А в конце этого предпоследнего своего обращения к жене Гарри, как будто прощаясь, просил Антонину поцеловать и обнять за него тёщу, Александру Николаевну (Гарри не знал, что её уже около года нет в живых – А.П.), и поклониться тестю, Фёдору Васильевичу.  А закончил  своё исповедальное послание  раскаявшийся муж так: «Дочку мою целую нежно. Твой Гарри».

 

На следующий день, 5 марта, как будто вдогонку, Блюменфельд отправил жене последнее письмо, закончил которое пророческими словами: «Вот уж, действительно, душа с телом расстаётся».

 

Оба письма пришли в Орёл одновременно и с большим опозданием. К этому времени к больным лёгким Гарри прибавились сыпной тиф и тяжелейшие осложнения после него. Провалявшись четыре месяца в больнице, пригвождённый к постели, художник Гарри (после принятия православия  получивший имя Андрей) Блюменфельд скончался в Пензе 29 апреля 1920 года и был похоронен у стены Пензенского мужского монастыря. Его рукописи и последние картины Антонина Фёдоровна после посещения могилы мужа в Пензе привезла потом в Москву. Гарри Блюменфельд  в истории русской живописи остался как талантливый художник, написавший несколько замечательных полотен, но не успевший раскрыть свой талант до конца: он умер в 27 лет!

 

 

 

Антонина  Софронова и Орловщина

 

Антонина Фёдоровна Софронова, пожалуй, единственная из крупных художников, творивших в XIX-первой половине XX века, кто не только родился на нашей благословенной земле, но и долгие годы был связан с нею крепчайшими узами. В волостном селе Дросково (Малоархангельского уезда) она родилась, постоянно проживала первые десять лет, а потом неоднократно сюда возвращалась. Знаковыми местами Орловщины для Софроновой стали также сам губернский центр, города Малоархангельск, Мценск, Ливны и село Покровское, в которых она или жила некоторое время, или регулярно их посещала. И – самое главное – после пребывания в них, уезжая снова в Москву или Питер, увозила с собой художница с родины  десятки набросков, эскизов или готовых к выставкам картин – пейзажей, натюрмортов, портретов.

 

Особенно  памятным среди всех орловских периодов стал для Антонины Фёдоровны промежуток с 1917 по 1920 год, включивший в себя  тяжелейшие испытания гражданской войны.

 

После рождения дочери Ирины художница только раз покидала Орёл: в декабре 1917 года отвозила свои орловские пейзажи на очередную выставку «Мира искусства». Но отбор картин уже был закончен, и Антонина Фёдоровна ограничилась тогда вступлением в недавно организованный профсоюз художников.

 

Вернувшись в Орёл, Софронова провела зиму 1918 года в заботах о дочери, семейных хлопотах, чтении и рисовании. С весны она начинает прогулки с дочкой по городскому парку и пишет пейзажи. Но экономическая ситуация в Орле, как и во всей России, становится катастрофической. Народу не до картин, которые никто не покупает. Пытаясь помочь семье, которая существовала на докторское жалованье отца и учительское старшей сестры Елены, художница 24 июня даёт объявление в «Орловскую правду» о наборе в Студию живописи и рисования Антонины Софроновой. Откликнулись только двое.

 

Осенью 1918 года, в попытке заработать на хлеб насущный, Софронова участвует в переписи населения и начинает вести уроки рисования в школах Орла (вот когда пригодилось свидетельство Московского учебного округа – А.П.).

 

В годы гражданской войны для семьи Софроновых начались тяжелые испытания:  в Орле, после заболевания тифом, умерли ее мать, Александра Николаевна, и племянница Наташа.

 

Федор Васильевич Софронов после этих трагических событий, опасаясь все усиливающихся в Орле голода, холода и эпидемий, увёз всю семью в село Дросково, где он ранее проработал более двадцати лет земским врачом.

 

Вместе с отцом переехала в Дросково Антонина Федоровна с маленькой дочкой Ириной. Тяжелые это были времена для художницы Софроновой. Лишь работа спасала ее от тяжелых раздумий. Около года Антонина Федоровна давала уроки рисования и трудового обучения  в Дросковской школе, а по вечерам и на каникулах занималась творчеством.

 

. Именно в нашем крае тогда были заложены основы мировидения художника Софроновой. В дневниковых записях, сделанных в Орле в 1918 году, она записала: «Искусство должно быть связано с природой. Искусство не должно дословно повторять природу, но корни свои оно должно иметь в природе». Это творческое кредо относится и к поэзии художника, наполненной «бликами теплоты», «незримой свободой» и «легчайшей светлой властью».

 

Вот ещё несколько цитат из ее дневника этого периода:

 

1 апреля 1920 года (с. Дросково).

 

«Утром встаешь и видишь нежный сизый туман на полях. Сквозь талый снег все шире проступают черно-фиолетовые пятна земли. Белое кружево на темном бархате. От солнца на деревьях как бы налет золотистой пыли».

 

10 мая 1920 года (с. Дросково).

 

«Прохлада и тишина действуют успокоительно. Сижу на ступеньках в саду. Пахнет цветущими яблонями. Слушаю пение баб. Простое и монотонное, оно кажется высокохудожественным по своей слитности с пейзажем».

 

В дросковский период Антонина Федоровна много рисует пейзажи и пишет портреты своих близких. Но, к сожалению,   сохранилось лишь небольшое количество работ тех лет. Портрет Федора Васильевича Софронова дольше других существовал в семье Евгении Федоровны, но и он сгорел во время войны – в Мценске в 1941 году.

 

В одной из дневниковых записей сохранился для нас буквально крик её души: «Господи! Помоги остаться только художником!» Этому так трудно было следовать, но всю дальнейшую трудную, часто неустроенную жизнь она старалась придерживаться своего кредо.

 

Осенью 1920 года Антонина Федоровна Софронова, с согласия отца и сестры, оставив маленькую дочь на их попечение (Ирина приехала к матери через 5 лет), уехала  из Дросково в Тверь.

 

Жизнь в Москве.

 

А с 1921 года художница уже навсегда переселилась жить и работать в Москву, где стала преподать  живопись и рисунок, сотрудничать в качестве оформителя в журналах и книжных издательствах. Но летом Софронова всегда уезжала на природу –  в родные орловские места, в Подмосковье, на Украину, на Кавказ. Во время войны Антонина Федоровна ненадолго эвакуировалась на Урал, но в 1943 году  снова возвратилась в Москву.

 

И все это время – работала, работала, работала. В 1962 году, во время наступившей «оттепели», в Центральном Доме литераторов впервые после длительного перерыва, к  70-летию полузабытой художницы, была организована её большая персональная выставка.  А 14 мая 1966 года Антонина Федоровна Софронова умерла в Москве, в своём доме по Большому Афанасьевскому переулку, где прожила свыше 40 лет.

 

Что же оставила после себя художница?  Прежде всего – она донесла она нам со своих полотен 20-30-х годов весь богатый сельский «сбор» наблюдений и впечатлений от природы средней полосы России, который, живя в деревне, крепко отстоялся в ее душе, В собрании Орловского музея изобразительных искусств есть рисунки из серии 1924-1925 годов, которые условно можно назвать «Типы улиц». Многие специалисты считают, что одних этих рисунков достаточно, чтобы упрочить за Софроновой место в истории русского искусства.

 

 А в произведениях 30-х годов она предстает уже сложившимся мастером со своим почерком, который начинают узнавать и отличать от почерка других художников любители искусства. В выборе мотивов городских видов ее больше тянуло к таким, в которых есть «уходящая» линия: например, она любила изображать набережные или мостовые и тротуары переулков. А также простор и много неба, реку, сквозные деревья (не нагруженные листвой); освещение мягкое, не дающее резких теней.

 

В 1930 году Софронова – участница выставки «Группы 13», где публике были предоставлены ее московские пейзажи. М. Милашевский, один из организаторов этой выставки, писал о ее картинах: «Как очарователен бархат черных красок Софроновой и легкая «горчинка» всей ее гаммы».

 

На этих полотнах Антонины Фёдоровны было заметно влияние лучших мастеров французского искусства начала XX века. Ведь недаром ещё при жизни её называли «русским Марке» (французский художник первой половины XX века, любимые темы которого были связаны с индустриальным городским пейзажем – А.П.), а критик Эрих Голлербах в 1939-м году посвятил художнице стихотворение, где, в частности, говорилось:

 

«А Вы, Софронова, Марке

 

Приемлющая как собрата,

 

Я был у Вас на чердаке

 

В одной из улочек Арбата»… 

 

К несчастью для Антонины Федоровны, выставка «Группы 13» 1931 года получила плохую прессу, а ее участников назвали «13 блаженными» и «13 кустарями-одиночками», после чего вход на многие выставки для них был закрыт. Именно с того года имя художницы Софроновой становится все менее и менее упоминаемым в печати.

 

Однако Антонина Федоровна продолжала плодотворно работать, много иллюстрировала классику – А. Блока, А. Белого, А. Грина. Дочь Софроновой, тоже художница, Ирина Андреевна Евстафьева, вспоминала, что «творческий настрой  маму не покидал, она жила и творила, отключаясь от любых помех».

 

 

 

Возвращённая из забвения

 

Более пятисот живописных, графических полотен и рисунков к литературным произведениям оставила после себя Антонина Федоровна Софронова. К ее живописи подходят слова, записанные когда-то в дневнике ее рано умершим мужем Блюменфельдом: «Живопись должна быть скромная, простая и хорошая. Как настоящее красивое лицо. Чтобы сразу незаметно было».

 

Лучшие картины Антонины Федоровны Софроновой находятся в Государственной Третьяковской галерее, в Государственном Русском музее,  в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина, в Государственном музее Андрея Белого в Москве, во многих других российских государственных музеях (в том числе на родине, в Орловском музее изобразительных искусств),  в частном музее русского искусства Р.Герра в Париже, в греческой коллекции Г.Костаки.

 

 К 100-летию со дня рождения А.Ф. Софроновой прошли две её персональные выставки – в Третьяковской картинной галерее и в Орловском музее изобразительных искусств. В 1993 году в Орле на доме по улице им. М. Горького (бывшая Садовая), в котором она некоторое время жила,  была установлена мемориальная доска, а на родине, в селе Дросково, именем художницы  назвали сельскую библиотеку.

 

Благодаря активности дочери, Ирины Евстафьевой, и её мужа, активных хранителей и пропагандистов творчества Антонины Софроновой, в 2001 году, в серии «Художники русского авангарда» вышла 600-страничная книга – «Антонина Софронова. Записки независимой». Так что к настоящему времени имя выдающейся русской художницы ХХ века, одной из «амазонок русского авангарда», после долгого забвения, наконец-то, стало звучать в полный голос.

 

Мы можем теперь   творчеством Антонины Софроновой насладиться в полной мере, как чашей благородного  вина, о чём она сама когда-то писала в одном из своих неопубликованных при жизни стихотворений.

 

http://klub-mastera.narod.ru/index/0-166