Биография художника, творческий путь. Галерея картин.

Кипренский Орест Адамович

Kiprensky Orest

(1782 - 1836)

Кто шагнул совсем юным в искусство России на пороге XIX века и буквально в десятилетие создал полотна, сразу показавшие Европе, что в Петербурге появился талант силы необычайной?

Это был Орест Кипренский, первый из наших соотечественников, чей автопортрет вошел в коллекцию знаменитой флорентийской галереи Уффици и потряс итальянских коллег мощной светоносной живописью, настолько неожиданной и непривычной для той эпохи, что маститые мастера приняли однажды его картину за работу Питера Пауля Рубенса. Кипренский словно шутя одолел вершины портретного мастерства (хотя это досталось ему ценою невероятного труда) и открыл своими холстами путь в европейское искусство.

Входишь в музейный зал, где висят полотна Ореста Адамовича Кипренского, и сразу попадаешь в особый мир. Хочется понять: чем же отличаются его портреты, почему возникает это ощущение особого, своего мира?

Исследователи творчества художника приходят к мысли, что именно Кипренскому удалось в живописи приблизиться к тому методу отображения жизни, который в литературе «открывали» Пушкин, Баратынский, Батюшков, в музыке — Глинка, Алябьев...

 Не все ясно в судьбе этого замечательного художника. Исследователи до сих пор распутывают тугой узел из правды и вымысла, романтических историй и клеветы, различных толкований творческого метода художника, который сплелся вокруг его личности. Но загадочного в судьбе живописца, пожалуй, нет.

Мать — Анна Гаврилова—крепостная небогатого ораниенбаумского помещика А.С.Дьяконова, была выдана замуж за его дворового человека Адама Швальбе через год после рождения у нее сына. Долгое время историки считали, что мальчик родился в 1783 году, но это оказалось датой усыновления. Имя Ореста — персонажа «Илиады», олицетворяющее сыновнюю верность отцу и мужскую дружбу, дал ребенку Дьяконов, не чуждый модным в ту пору веяниям классицизма.

Этими же причинами объясняется и вымышленная фамилия Кипренский — от греческой богини любви Киприды (Афродита). (Впрочем, есть более прозаическая версия происхождения фамилии — по названию древней русской крепости и местности в Ораниенбаумскoм уезде — Капорье.)

Следует отдать должное помещику, которого исследователи считают отцом художника,— ои позаботился о будущем Ореста. Дьяконов дал мальчику вольную и отдал шестилетнего Ореста, видимо рано проявившего свои способности, в Воспитательное училище при Академии художеств. Но это был, так сказать, перваначальный толчок. Всем дальнейшим Кипренский обязан своему дарованию.

Обучение в Воспитательном училище, затем и в Академии художеств, которую он окончил в 1803 году по классу исторической живописи, заняло 15 лет. Юный Кипренский был учеником известного русского живописца и портретиста Г. И. Угрюмова. Это предопределило и творческую судьбу художника.
 

Удивительно, что полуказарменное существование, постоянная муштра и рутина не только не подавили жажды самостоятельности, пылкости воображения, искренности и непосредственности всех движений души будущего художника, а как бы даже стимулировали их. Уже в первые годы после окончания Академии в кругу друзей Кипренского не называли иначе,

как «сумасбродный Орест», «пылкий Орест». Его альбомы, с которыми он никогда не расстается, свидетельствуют, что душа его открыта всем впечатлениям бытия. Друзья рассказывают, что он не знает меры ни в увлечениях, ни в работе. Впрочем, сам-то он не разделяет свою жизнь на работу и увлечения, потому что хочет писать только то, что захватывает его целиком.

  Он создает большое полотно «Дмитрий Донской на Куликовом поле», за которое Совет Академии художеств присудил ему Большую золотую медаль, участвует в оформлении Казанского собора. Но, по-видимому, без особого энтузиазма. Его больше всего влечет к себе человеческое лицо. Он испытывает соверешенно особое вдохновение, пытаясь проникнуть в тайну чужой жизни.

Ранним, но одним из лучших считается портрет отчима — Адама Швальбе (1804), По-рембрандтовски сочно изображен умудренный жизнью, суровый, властный старик. Но хотя Кипренский и дорожит портретом отца, работать в этой манере он больше не стремится.

В искусстве начала века был повышенный интерес к «сложному миру человеческой души». На смену классицизму во всех странах Европы приходит романтизм, который воспевает не идеальных героев, а реальных людей, но в особые возвышенные моменты жизни. Беспощадная действительность заставляла искать светлую мечту, красивую надежду.

  Новые задачи требовали новых художественных форм. В противоположность классицизму, где главными были рисунок и контур, а цвет и освещение играли второстепенную роль, появились сложная игра светотени, резкие блики, звучные цветовые эффекты. Уже в раннем «Автопортрете с кистями за ухом» (около 1808 г.) главным было передать напряжеиное состояние мастера в процессе работы. Блестят белки глаз, плотно сжат рот, яркие пятна света на очень темном лице — все необычно и ново!

Почти одновременно написан второй «Автопортрет в розовом шейном платке» (1809), где все трактоваио иначе. Если в первом молодой художник более интимен, прост, «наедине с собой», то в подчеркнутой романтичности облика второго портрета, скорее, раскрывается дух времени, возвышенность и артистизм поэта, музыканта, художника вообще, а не конкретной личности. Современников поражало стремление и умение Кипренского придать каждому портрету «что-то особенное».

Oказавшись в Москве в феврале 1809 года, Кипренский увлеченно изучает сокровища московских коллекций, знакомится со многими выдающимися людьми, начинает создавать свою нескончаемую вереницу великолепных портретов.

В парном портрете Е. П. Растопчиной и Ф. В. Растопчина, одухотворенный женский образ резко контрастирует с подчеркнуто приземленным изображением тучного барина — генерал-губернатора Москвы.

Кипренский вырабатывает свой стиль, когда четкая индивидуальность конкретной личности сочетается с типическими чертами эпохи — «приметами времени». Поэтому даже в детском портрете Челищева, которого постоянно сравнивают с Петей Ростовым, ощущается напряженность предвоенной поры. Но особенно ярко обобщенный образ героя своего времени выражен в облике гусара Давыдова (1809).

 Одновременно с этой работой Кипренский исполняет большие карандашные портреты отца Дениса и Евдокима — генерала Василия Денисовича в домашнем халате. За несколько портретов, в том числе гусара Давыдова, Кипренский, по возвращении в Петербург в 1812 году, получил звание академика.

Экспансивный, темпераментный Кипренский умел, как ни странно, терпеливо изучать модель, работать только с натуры, что требовало многочисленных и продолжительных сеансов. Поэтому во время войны 1812 года художник работает только в графике, используя быстрый карандаш с добавлением мела, акварели, пастели.

Карандашный портрет, как самостоятельный вид искусства, а не подготовительный рисунок к работе маслом, зародился в начале XIX века. Кипренский, как никто другой, используя эти средства, сумел создать галерею удивительно жизненных образов участников войны, офицеров, генералов, ополченцев. Главное в них — естественность поз, высокая интеллектуальность лиц.

Особую ценность представляют портреты лицейского товарища Пушкина — А.П.Бакунина, мецената и коллекционера А.Р.Томилова в форме ополченца, Н.М.Муравьева — будущего декабриста, поэтa К.Н.Батюшкова и других. Если вспомнить, что фотографии в то время не существовало, становится ясна историческая ценность этих рисунков.


  Отечественная война оказала большое влияние на литературу и искусство. Даже в Академии художеств вместо мифов стали разрабатывать темы из отечественной истории. Об интересе к родной природе и народному типажу у Кипренского говорят зарисовки слепого музыканта, крестьянских мальчишек, калмычки Баяусты.

Вернувшись после войны к живописным работам, художник создает парные портреты Хвостовых, разных общественных деятелей, писателей. Батюшков в «Сыне отечества» называл Кипренского «любимым живописцем нашей публики... свежесть, согласие и живость красок, все доказывает его очарование, ум и вкус».

На судьбе Кипренского роковым образом сказалось заблуждение, которое он питал относительно своего творчества. Этот замечательный, прирожденный портретист занимался портретной живописью в основном для заработка, а подлинным своим призванием считал историческую живопись и все время порывался писать значительные сюжетные произведения, которые должны были обессмертить его.

Совет Академии художеств присудил Кипренскому, за картину «Дмитрий Донской на Куликовом поле», Большую золотую медаль, которая давала право на пенсионерскую поездку за границу. Но отъезд был отложен из-за наполеоновских войн в Европе. В 1816 году, едва в Европе наступил мир, пользуясь своим правом на заграничное пенсионерство, в возрасте 34 лет, Кипренский отправился в Италию с твердым намерением создать наконец большую картину. Добирался он через Германию и Швейцарию, где за ряд работ избирается членом Женевского художественного общества.

Сначала он избрал сюжет «Аполлон, поражающий Пифона» — аллегорию победы Александра I над Наполеоном, но к работе толком не приступил; потом написал «Анакреонову гробницу» и без всякого успеха показал ее на выставке в Риме.

Портреты, и среди них такие жемчужины, как портреты С. С. Щербатовой (1819) и А. М. Голицына (ок. 1819), по-прежнему получались у него несравненно лучше; они-то и продолжали приносить ему признание.

Картины. выставлялись в Неаполе, Риме, Париже и везде вызывали восторги.
«Кипренский делает честь России»,— писал в Петербург Батюшков, который был дипломатическим представителем в Риме.


Кипренский был первым русским, которому заказали создать автопортрет для галереи Уффици во Флоренции, где были собраны изображения лучших художников мира.

Находясь в зените славы, художник из-за своего независимого характера, столкновений с человеком, который надзирал за русской колонией, оказался в опале.

Русским посланником в Риме был, в то время А.Я.Италинский, относившийся к молодым мастерам недоброжелательно и даже несколько злобно. Он учредил над пенсионерами тайное наблюдение и верил всем наветам доносчиков. Родилась зловещая сплетня об убийстве Кипренским своей натурщицы, eго обвинили в связи с итальянскими карбонариями, боровшимися против австрийского господства и т.п.

Его затянувшееся пенсионерство (дважды продленное) наконец завершилось, и в начале 1822 г. художнику пришлось покинуть Италию.

Возвращаясь на родину после пятилетнего пребывания в Италии (1816 — 1822), Кипренский провел около шестнадцати месяцев в Париже. Это один из наименее исследованных периодов его жизни. Между тем существуют документальные материалы, не только освещающие пребывание Кипренского во Франции, но и свидетельствующие о впечатлении, произведенном на него «кипящим Парижем» — по выражению Пушкина.

Художник приехал туда в начале апреля 1822 года, это можно заключить из письма, отправленного из Парижа его другом, архитектором Ф. Ф. Эльсоном. В другом письме того же Эльсона — от 18 августа 1822 года — говорится об успехе, которым пользовались работы Кипренского на парижской выставке.

И ешё: «... Он здесь рисует карандашом портреты очень хорошо; сделал он Ростопчина, Орлова, Гурьева, вы ведь знаете, как он искусно карандашом владеет».

Сохранились и письма самого Кипренского:

«В Париже очень весело жить тем, кои совсем не разумеют изящных художеств, а только любят девок, поваров и театры, да еще совсем ничем не занимаются, кроме туалета»

«Я бы лучше выбрал 12 тысяч доходу годового жить в Риме, нежели два миллиона жалованья, чтобы жить в Париже». И все же отмечает: «Нельзя себе представить, сколько живописцев в Париже, и все почти заняты. Работы заказывают им не иностранцы, а свои».

За шестнадцать месяцев пребывания во Франции (1822 — 1823) Кипренский, несомненно, исполнил ряд произведений, из которых некоторые могли там остаться и нам до сих пор неизвестны. Но одна его работа, входящая в золотой фонд его творчества была написана в Париже,— это портрет Екатерины Сергеевны Авдулиной.

Домой он добирался долго, по пути задержался в Мариенбаде, где общался с И.-В. Гёте и дважды рисовал его.

В Петербурге, куда Кипренский добрался лишь к лету 1823 г., его встретили неожиданно холодно.

Не последнюю роль в том сыграли распространяемые недоброжелателями (а он их умел наживать) слухи о двух историях, омрачивших конец его пребывания в Риме. Первая была связана с подозрениями в убийстве натурщицы, а вторая — с позировавшей ему десятилетней девочкой Мариуччей, к которой он необычайно привязался и проявлял о ней исключительную заботу. (Уезжая из Италии, О.Кипренский устроил её в школу при католическом монастыре, где она и жила.)

Хотя ничего из нелепых слухов никогда и нигде не подтверждалось, шлейф подозрений последовал за Кипренским из Италии и создал вокруг художника стену молчания и враждебности. Его обвинили еще и в лености, так как многие работы не прибыли нз Рима.

Кипренский очень болезненно переживал отчуждение общества, отсутствие официального признания. Он не имел своего угла, никакой оплачиваемой должности, зависел от заказов, которые без академии получить было трудно.

 Ему помог сын крепостной актрисы П. Жемчуговой — Д.Н.Шереметев, пригласивший художника в свой дом. Невзгоды не сломили трудолюбивого мастера, он много и упорно работает. Каждый новый портрет — это глубоко психологический рассказ о современнике.

Кипренский всегда был близок с лучшими деятелями литературы и театра. 0 нем самом писали Жуковский, Батюшков, Дельвиг, Вяземский, Гнедич, Пушкин и многие другие, а он запечатлел их образы. Среди них известная танцовщица Е. А. Телешева, трагическая актриса Н.С.Семенова. Прекрасен поздний портрет мецената А.Р.Томилова, но, безусловно, лучшим является портрет великого русского поэта Пушкина.

Он был написан в 1827 году в доме Шереметевых на Фонтанке по заказу друга поэта — А. А. Дельвига. Портрет послужил исходным материалом для многих художников и скульпторов последующих поколений, известен во всем мире. После смерти Дельвига в 1831 году Пушкин, несмотря на материальные затруднения, покупает этот портрет и помещает в своем кабинете.

Сейчас знаменитый портрет находится в Третьяковской галерее. Здесь же — другой портрет, заслуживающий особого упоминания, также связанный с Пушкиным. Он создан примерно через год, в нелегкое для Кипренского время. Зная переживания художника этой поры, удивляешься, как легко, изысканно он владеет карандашом, с какой теплотой и человечностью и как бережно передает облик прелестной Анны Олениной — предмета поэтических дум Пушкина.

 Более 150 лет люди любуются этой, казалось бы, не очень красивой девушкой, так как в ней не «строгая красота статуй», а очарование юности, «обаяние мечты» (Е. А. Баратынский).

Это была последняя работа на родине, где Кипренский, по его словам, «был покрыт некою тенью» — своими врагами, которые завидовали его успехам. «Трудно приобрести талант, а потерять легко»,— жалуется он.

Летом 1828 года обиженный художник уезжает в Италию. Это было бесполезное бегство от самого себя. Здесь его преследуют неудачи. Его прежний успех и здесь был позабыт, к тому же в Риме уже несколько лет блистал К.П.Брюллов, оттеснивший соперников.
 

Все еще веря в свое призвание исторического живописца, Кипренский то создает мрачные пейзажи с клубящимся Везувием, то жанровые сценки. Творческие метания изнуряют художника, манера его меняется. Все очень профессионально, но менее одухотворенно, написано не взволнованным творцом, а умелым, но усталым мастером.
 

Несмотря на некоторый спад вдохновения, изменение живописной техники, Кипренский работал очень много и оставался прекрасным рисовальщиком до конца дней.

Он объездил пол-Италии, много работал, исполнил хорошие портреты, в том числе Б.Торвальдсена и Ф.А.Голицына (оба 1833), но и в них не приблизился к прежним достижениям. Соревнуясь с Брюлловым, он попытался написать большой парадный портрет — и не справился с ним: этот эффектный жанр не соответствовал его возможностям, а силы художника уже иссякали.

Но ведь и у каждого ученого, писателя, творца есть годы взлета, расцвета, очень многое значат моральная атмосфера, друзья.

Кипренский получал все меньше заказов и начал испытывать нужду. Наконец, в начале 1836 г. он сумел заработать такую сумму, которая позволила ему расплатиться с кредиторами и осуществить давно принятое решение — жениться на Мариучче (Анне-Марии Фалькуччи), которую он разыскал.

Для этого ему пришлось в июне 1836 г. принять католичество, и в июле он обвенчался без огласки. Не известно, обрел ли он желанный покой. Некоторые современники вспоминали, что он ссорился с молодой женой и жестоко пил, другие об этом умалчивают.

Веря в живительную силу родины, в свои возможности, Кипренский собирался вернуться, писал президенту академии: «...С восторгом возвращусь в любезное отечество».

Уже было подготовлено русской колонией прощальное послание, заказан на память серебряный стакан. Но жизнь его подошла к концу: он простудился, заболел воспалением легких и скончался через четыре месяца после свадьбы. Спустя еще несколько месяцев на свет появилась его дочь, Клотильда Кипренская, но след ее безнадежно затерялся.

Орест Адамович умирает в Риме 5 октября 1836 года в возрасте 54 лет.

20 художников собрали 400 рублей и поставили мраморную плиту в память умершего.

«Знаменитый Кипренский скончался. Стыд и срам, что забросили этого художника. Он первый вынес имя русское в известность в Европе, а его всю жизнь считали за сумасшедшего, старались искать в его поступках только одну безнравственность, прибавляя к ней кому что хотелось», — писал молодой Александр Иванов своему отцу.

Печать в России не поместила даже некролога, хотя многие были искренне опечалены.