Книга — подборка статей С.Г. Кара-Мурзы последних лет. Она посвящена процессам завершения «эпохи ельцинизма» и перехода к новому этапу российского кризиса («эпохе Путина»). Этот переход порождает новые опасности, но и новые источники надежды. Рассмотрена роль интеллигенции на новом этапе и признаки обновления политической картины, возникновения новых союзов патриотических сил. Автор размышляет о возможном характере революции, если реформаторы доведут общество до этого крайнего средства спасения.

С.Г. Кара-Мурза

Неполадки в русском доме



ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ


Колебания и гримасы в ходе нашего кризиса лишь слегка скрывают тот факт, что мы продолжаем находиться на распутье. Мы стоим перед выбором, который до сих пор не сделан, хотя время подпирает. Выбор этот более глубокий, нежели может выразить язык политики. Это выбор принципов жизнеустройства, выбор пути, который надолго определит судьбу наших потомков. Потому-то вязнет реформа, но нет и активного социального протеста.
Каждое общество строит государство своего типа, а государство охраняет устои общества. Вот самый главный, самый грубый выбор: общества, построенные по типу семьи , и общества, построенные по типу рынка . Внутри этих типов есть свои варианты, свои свободы и несвободы, свои общественные болезни и припадки, но сначала надо разобраться с главным. Доломать государство-семью наши реформаторы не смогли, потому-то мы живы. Но спастись мы сможем только тогда, когда поймем, кто мы, откуда и куда мы хотим идти или куда можем идти.
Народ застыл в раздумье. Думать сегодня тяжело — у нас произошла массовая утрата связности мышления и общего языка. Как нам говорить друг с другом, если простые и ясные понятия, простая и ясная логика отвергаются? Надо вновь учиться говорить — об одном, но по-разному с людьми различными. Искать и слова, и образы, и логику.
Так и построена предлагаемая книга. Она составлена из статей последних лет, написанных для разных газет и журналов. Статьи — особый жанр. В каждой из них рассмотрен какой-то один частный вопрос, и рассмотрен просто — в силу краткости. Простота, конечно, таит в себе опасность — нет места для оговорок и уточнений. Значит, неизбежно огрубление, можно скатиться и в недопустимое упрощение. В то же время краткие рассуждения полезны, для нас сегодня важнее ухватить суть, чем разобраться в тонкостях. Нам надо вспомнить азбучные истины и вернуться от идеологических привидений к языку жестких земных понятий.
Сегодня многие спрашивают: «Есть ли у нас надежда?» Сама постановка вопроса трагична. Когда такой вопрос витает в воздухе и о нем начинает размышлять простой человек, это признак того, что народ переживает кризис бытия , а не кризис политической или даже социальной системы. Напряженное раздумье над этим вопросом видно сегодня по лицам множества людей — в метро, на рынке, в аудиториях институтов или по усталым, напряженным лицам милиционеров. Эти люди еще не усвоили новые правила приличий и не умеют надеть на лицо маску вежливого индивида — и тревога их размышлений выражена ими без слов. Та наигранная бодрость, которая играет на лицах политиков, по контрасту сплачивает нас.
Как возник вопрос о том, есть ли у нас надежда? Каким образом она слепилась из неясных предчувствий, из тягот и бед? Почему ее не развеяли высокие цены на нефть и обещания Президента? Поиск ответа важен для разделения всего мысленного пространства на два мира — мир возможного и мир невозможного . Вернемся назад на пятнадцать лет — мимолетный миг в истории. Большие опросы в апреле 1989 г. выявили общие оптимистические ожидания. У людей не было даже предчувствия ухудшения их жизни, о трагизме не могло быть и речи. Вопрос «Есть ли у нас надежда?» был бы тогда отвергнут как нелепый.
Значит, что-то сломалось во всем нашем жизнеустройстве в короткий промежуток времени. И надежда на продолжение нашего бытия зависит от того, как скоро мы найдем эту главную поломку и успеем ли ее исправить до того, как иссякнут силы, онемеют пальцы и угаснет сознание.
На уровне веры мы знаем: да, надежда есть! Не первый раз Россия у края пропасти, не первый раз ею овладел какой-то странный приступ самоотречения, но всегда Россия вставала с колен и становилась краше и сильнее. Но насколько надежны исторические аналогии? Разве невидимый духовный вирус — один и тот же? Разве мы — те же? Нельзя же сказать об опасно больном, что он, мол, наверняка поправится, потому что не раз уже болел в своей жизни — и свинкой, и корью, и даже гриппом, но всегда поправлялся.
Конечно, нам нужна надежда веры , и я верю в выздоровление. Но этого мало, нам нужна и надежда разума . Только она заставляет искать и действовать. Эта надежда требует мужества, поскольку заставляет отвлечься от веры в спасение и признать, что гибель возможна и судьба — в наших руках. Эта надежда отвергает фатализм гибели, но предупреждает, что и гарантии благоприятного исхода нет, мы сами несем за него ответственность.
В чем же надежда разума? Прежде всего в том, что удар по устоям нашей культуры, нанесенный идеологической машиной Горбачева и его преемников, не проник слишком глубоко в душу нашего человека. Травмы тяжелы, но не настолько, как рассчитывали губители. Реформации не произошло, фундамент устоял. Русский человек не спустился с уровня homo sapiens на уровень homo economicus , не стал волком другому человеку. Приходится даже удивляться устойчивости глубинных слоев нашего сознания. Как только будет снят пресс манипуляции, восстановление языка, мышления и воли пройдет очень быстро. Поражение заставило нас задуматься, и многое из полученного тяжелого урока мы успеем усвоить и применить.
Все больше и больше людей, даже с высшим образованием, начинают понимать, что приемлемое жизнеустройство в стране может быть воссоздано, только если оно находится в согласии с двумя устойчивыми и неустранимыми условиями — реальной природной средой России и ее культурой. Путь, по которому пошли реформаторы, с этими условиями несовместим и к успеху привести не может. Наша судьба решается теперь скоростью двух процессов — истощением и обескровливанием России и созреванием воли и способности общества организоваться, чтобы остановить разрушение. Какой из этих процессов раньше достигнет критической точки? Надежда на то, что общество успеет восстановиться раньше. На это и надо направлять усилия.
Для многих очевидно, что путь в «глобальный рынок» с душой и границами нараспашку оказался гибельным. В этом глобальном рынке мы, к немалому изумлению, стали «общностью, которую нет смысла эксплуатировать» — так это уклончиво называется. Может быть, развернуться и двинуться обратно? Нет, нельзя — хотя бы потому, что именно там зародились наши «вирусы». Из кризиса не выходят, пятясь назад. Другое дело, что мы должны понять, почему целый исторический период мы при советском строе имели сильную страну. Что в этом строе соответствовало земле и культуре России и что перестало соответствовать, приведя к тяжелой болезни.
Размышляя об этом, мы и обретаем разумную надежду. Ведь никаких непреодолимых причин, по которым в России не могло бы быть устроено надежное благополучие, не существует. На той же самой земле и с тем же самым народом всего пятнадцать лет назад Россия (в облике СССР) была безусловно независимой мощной державой, хозяйство которой обеспечивало всему народу скромный, но достойный тип жизни с непрерывным ростом благосостояния. Это неоспоримый факт, и из него мы и обязаны исходить. Нынешняя разруха — дело человеческих рук, следствие ошибок, злонамеренных действий и попустительства. Все это в принципе исправимо.
Пока что у нас еще есть основные ресурсы для возрождения — не опустошены недра, не утеряно образование, не у всех еще трясутся от водки руки. Не вполне загублены школа и наука. Как только в сознании прекратится хаос и возникнет мнение народное, основанное на здравом смысле, а не на идеологических мифах, появятся сила и воля, которые сегодня даже трудно представить. Так бывало в прошлом и так должно быть в недалеком будущем.




ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ, КУЛЬТУРА, РЕФОРМА
Интеллигенция на юбилее


В 1992 г., еще в дыму и грохоте разрушения, я написал книжку «Интеллигенция на пепелище России». О том, как, начиная с 60-х годов, вызревали главные идеи перестройки в умах нашей интеллектуальной элиты — и что оказалось на поверку, когда этот ее проект был воплощен в жизнь. Потом эта книга переиздавалась, поменьше в ней стало эмоций, но главного изменять не пришлось. И в Курган-Тюбе, и в Грозном, и в Сухуми — везде лишь догорало то, что подожгли в 1990-91 гг. Что же менять?
Сейчас уже задубели чувства — молодой предприниматель уже бесстрастно смотрит, как старик, его бывший учитель, копается в мусоре. А в 1993 г. это было еще в диковинку, и другой молодой предприниматель при этом же зрелище заплакал, а потом с ним была истерика. Был такой эпизод, и видно, что мы не стоим на месте, меняемся. Как говорится, реформа на марше.
Что будет еще через семь лет — посмотрим. Те, кто доживут. А сегодня надо воспользоваться тем редким моментом, что все мы зажали чувства в кулак и можем взглянуть в недавнее прошлое хладнокровно. Подвести дебет-кредит, пощелкать костяшками счетов. Десять лет антисоветской революции! Как известно, революция — праздник угнетенных. В данном случае каких же угнетенных праздник? Номенклатуры вроде Гайдара, художественной элиты вроде театральных педерастов, и воров. Одних угнетала советская идеология, других цензура, запрещавшая показывать на сцене голый зад, третьих — Уголовный кодекс РСФСР. Все они радуются сегодня вполне здраво и разумно. Но за ними стоят миллионы тех, кто составлял нашу «трудовую интеллигенцию». Именно она подняла на своих плечах и посадила нам на шею Чубайса под ручку с Боннэр и Виктюком. С чем подошло к юбилею это наше интеллектуальное пушечное мясо?
Сейчас, после всего, что мы повидали за десять лет, невозможно уже размахивать страусиными перьями демократии и общечеловеческих ценностей. Честно говоря, уже и в 1992 г. не верилось, что наши умные инженеры и кандидаты наук всерьез принимают всю эту мишуру. Но тогда находились хоть слабые оправдания: мол, народ наш романтик, увлечен идеей. Но сегодня — извините… Не только ежу, но и червяку ясно, что цель была одна — захват собственности, причем так, чтобы ограбленный народ и не пикнул. А для этого пришлось поступиться и своей горячей любовью к Родине — пойти на сделку с ее врагом в холодной войне. Заручиться его поддержкой и гарантиями. Друг Билл! Друг Гельмут! Это и только это прикрывали наши учителя и инженеры, которые в классе или курилке пели песенку про демократию и блага свободного выезда за границу. Эти права они, кстати, получили, без обмана. Хочешь — телекомпанию купи, хочешь — на Багамские острова на собственном самолете лети. Ведь скромный театральный критик Гусинский так и делает. И каждый так может делать.
В той книге я предложил моему воображаемому собеседнику вспомнить главные постулаты перестройки. То есть те, что вынашивала интеллигенция, поддержавшая переворот. Назвать эти цели — а потом честно оглянуться вокруг и сказать вслух, что же произошло с ними в действительности. Ведь если произошло нечто противоположное, то, значит, ты или трагически ошибся — или тебя обманули самым ужасным образом. В любом случае никак нельзя после этого продолжать поддерживать такую программу. Ты должен ее останавливать, кричать, предупреждать людей. Остановитесь, тут ошибка или обман!
В той книжке мне не приходилось изощряться — все благородные цели были еще у всех на языке. Более того, они с самого начала 60-х годов буквально вынашивались в кухонных дебатах, у костра в экспедиции, за чаем в лаборатории. Тут спорить было не о чем, все знали, чего желала интеллигенция, свергая советскую власть. А что получилось, у каждого было перед носом, не приходилось ни в статистике копаться, ни данные социологов изучать. Так что проблема была только в том, чтобы взглянуть в лицо правде и сказать вслух и честно, что мы видим и как это соотносится с тем, к чему призывали народ. А потом сделать личный выбор: или ты признаешь ошибку, совершенную по твоей глупости или из-за обмана, и рвешь с командой «реформаторов» — или продолжаешь с ними идти.
Обе позиции можно понять, а первую даже приветствовать. Но и вторая позиция — дело житейское, у многих своя рубашка ближе к телу. Какие-то косточки своим соратникам «новые собственники» все же кидают. Как ни крути, а 85% предпринимателей — люди с высшим образованием. Клерки в «банковской сфере» — сплошь сынки и дочки интеллигенции, и их средняя зарплата в январе 2001 г. была 13341 руб. — а в сельском хозяйстве России 852 руб. Так что, хотя большая часть интеллигенции в профессиональном плане деклассирована, а значительная часть недоедает, в целом ее как социальную группу подкармливают.
Патологией является третий путь: и ужасную действительность интеллигент видит, и ее дикое расхождение с увлекшими его лозунгами видит, и косточки ему никакой не кинули — а он все равно идет за Хакамадой и кричит: «Я требую приватизации земли и жилищно-коммунальной реформы!». И ведь таких у нас много! Начинаешь думать, что во многом прав был философ, который посчитал, что русский интеллигент — это соединение в одном человеке всех Карамазовых со Смердяковым в придачу. И святое бескорыстие, и безумие, и подлость.
В целом, то приглашение к диалогу, на котором я построил свою книгу, оказалось отвергнутым. Никто не принял сам метод рассуждений, никто не пошел вспять по стопам своих иллюзий, чтобы найти ту точку, на которой поскользнулись и впали в убийственную для страны ошибку или соблазн. Ибо убийцей все же оказывается интеллигенция. Нельзя сваливать ни на номенклатуру, ни на воров. Да, они воспользовались убийством, они — мародеры. Но у них самих, без мощной поддержки честной и бескорыстной интеллигенции, которой верили люди, силы не было свалить такую страну, и своего дела они сделать бы не смогли. Номенклатуре и ворам не верили — а блаженному Сахарову, любимой учительнице и доброму участковому врачу верили. Именно они и дали «добро» перестройке, велели людям идти сначала за Горбачевым, а потом за Ельциным. Они и есть убийцы, а не Смердяков.
А ведь и надо было сказать только: «Да, ошиблись!». И люди сразу бы стряхнули наваждение и начали искать выход из ямы. А пока это слово не сказано, люди под звуки волшебной дудочки бредут все дальше и дальше в трясину. И цепенеют. Ведь народ верил, что вскормил интеллигенцию, людей знающих и умеющих рассуждать. Верил, что она в трудную минуту скажет, что ждет нас впереди на том или ином пути. И что же мы слышим от нее в последние десять лет? Ничего. Никакого разумного слова. «Отдайте зарплату за октябрь!» — вот крик и учителей, и ученых. Некоторые даже голодовку объявят в своем академическом кабинете или в учительской — чтобы им зарплату за октябрь отдали, а то и пулю в лоб себе пустят. И даже перед этим не скажут: «Простите, люди, мы ошиблись!»
А те, кто обходится без голодовки, не скажут людям, на что же им можно надеяться — на том пути, на который их позвали и сворачивать не велят. Но ведь обязана интеллигенция, как профессиональная корпорация, это сказать! Заставляя людей уповать на чудо, интеллигенция становится проводником мракобесия — и в то же время превращается в козла-провокатора. Куда скрылись все эти Говорухины, Ахмадулины, Велиховы, которые звали нас сжечь свой дом, ибо он якобы уродлив и не слишком удобен? Дом сожгли — и где же нам жить? Чем завтра кормить ребенка? Перед началом сева 2001 г. Минсельхоз доложил, что на 1 марта в сельском хозяйстве России имелось 4 исправных трактора на тысячу гектаров пашни (в 1988 г. было 12). Сегодня добивают последнее, что осталось, новые купить не на что, да и производить тракторы почти перестали. В феврале этого года их произвели на всех заводах России 1200 штук — а в 80-е годы в месяц давали по 25 тыс. штук.
Так скажите, г-н Велихов, как будут пахать в России через год, три, пять лет? И кто будет пахать? Ведь под ваши аплодисменты уничтожили колхозы, а фермеру по европейским нормам нужно 120 тракторов на 1000 га — другие масштабы, другая технология. Сегодня, чтобы дать селу только те тракторы, что угробила реформа, снова довести до 12 машин на 1000 га, надо выложить около 20 млрд. долларов. Понятно, что никакой самый умный Греф таких денег не достанет. При этой рыночной системе, если верить законам природы, нас ждет массовый голод, которого смогут избежать только банковские служащие и их интеллигентные мамаши — если сынки к тому времени не озвереют и не сдадут мамаш в приюты. Так скажите, доценты с кандидатами, на что можно рассчитывать простым русским людям! Или объявите прямо, что вы умываете руки и порываете всякие связи со своим народом, снимаете с себя ответственность. Но тогда уж не взыщите… Нынешнее молчание интеллигенции как культурного слоя есть интеллектуальное предательство исторического масштаба.
Но это лишь один вывод из опыта прошедшего десятилетия — о том, чего не сделала интеллигенция. По каким-то причинам она оказалась неспособна на рефлексию — на честный анализ своих собственных идеалов и установок. Она взяла себе кумирами крайних западников или мракобесов, она впала в мальтузианство, граничащее с фашизмом — и не желает задуматься над этими странными явлениями. А ведь все это вещи странные — русская интеллигенция вдруг выпадает из русской культуры! Пусть временно, но все равно странно.
А теперь, что же она сделала . Вернее, в каком большом культурном проекте «реформаторов» она приняла участие. Этот проект, на мой взгляд, гораздо важнее, чем приватизация по Чубайсу. Точнее, и сама приватизация не могла бы произойти, если бы на всех парах не выполнялась большая программа, немыслимая без «молекулярного» участия все той же частной и заслуживающей доверия интеллигенции. Эта программа — разрушение всего мира символов, на котором стояло самосознание нашего народа. Тут уж на Гайдара и Чубайса сваливать не приходится, они лишь чуть-чуть пособили.
В 1932 г. И.П.Павлов установил, что у русских «условные рефлексы координированы не с действием, а со словом». Это в полной мере использовали в последнее десятилетие. В результате возникло тяжелое массовое поражение душевного и физического здоровья. Но словом орудует именно интеллигенция как социальная группа, а не Чубайс или Рушайло. В мире культуры символы занимают особое место. Они — призраки вещей, явлений, человеческих отношений, приобретающие иррациональный смысл. Мы в мире символов живем духовно, под его влиянием организуем нашу земную жизнь. Каждый из нас “утрясает” свою личную биографию через символы, с их помощью она укладывается в то время и пространство, где нам довелось жить. Они направляют наши поступки, советуют запомнить одно и забыть другое, лепя нашу личную историю. Мир символов придает смысл и порядок жизни человека в мире. Символы создают нашу общую память, благодаря которой мы становимся народом. Через них мы ощущаем нашу связь с предками и потомками, что и позволяет человеку принять мысль о своей личной смерти.
Человек с разрушенным миром символов теряет ориентиры, понятия о добре и зле. В России учинен буквально штурм символов. Конечно, их прочность символов стала подрываться у нас раньше, чем пришел Горбачев. С 60-х годов действовала разношерстная “партия антисоветской революции”, ее проект еще ждет своего историка. Однако контуры его уже видны, наличие его никем и не отрицается. Интеллигенты-западники даже бравируют своим бесстрашием в манипуляции с символами, в солидных журналах прошел поток публикаций на эту тему.
Перечень символов, которые были сознательно лишены святости в общественном сознании, обширен. Дело не ограничивалось теми, которые непосредственно связаны с политическим строем или вообще государственностью Руси, России и СССР (Сталин, затем Ленин и т.д. вплоть до Александра Невского и князя Владимира). Примечательна передача программы “Взгляд”, в которой утверждалось (на основании книги какого-то польского писателя), что Юрий Гагарин не летал в Космос и весь его полет был мистификацией. Большие усилия были предприняты для снятия символического значения образа земли , превращения ее в товар (“не может иметь святости то, что имеет цену”).
Важным средством разрушения было осмеяние — острословие, имеющее своим объектом именно скрепляющие общество символы. Фрейд в монографии “Острословие и его отношение к бессознательному” писал, что тенденциозные остроты служат “оружием атаки на великое, достойное и могущественное, внешне и внутренне защищенное от открытого пренебрежения им”. Хазанов и Жванецкий, Задорнов и Петросян стали влиятельными реальными политиками.
Такой юмор был направлен и на символы семьи. Это была столь циничная акция, что сегодня некоторые пытаются ее представить как фольклор, поминают М.М.Бахтина… Ах, “черный юмор как явление народной смеховой культуры”. Никакой “народной культуры” тут и следа нет. Когда вышли эти “антологии черного юмора", стало видно, что это — лабораторная продукция, профессиональная работа людей, выполняющих идеологическое задание. Это не так замечалось, когда стишки передавались устно.
Осмеяние символов государственности было тотальным — поднимите сегодня подшивку “Огонька”, “Столицы”, “Московского комсомольца” тех лет. А разве не на это было направлено устройство концерта поп-музыки на Красной площади и именно 22 июня 1992 г.? Красная площадь — один из символов, олицетворяющих связь поколений. Потому и устроили тут концерт. И чтобы даже у тугодума не было сомнений в том, что организуется святотатство, диктор ТВ объявил: “Будем танцевать на самом престижном кладбище страны”.
Известно, что важнейшим для нашего национального самосознания был обобщенный символ Великой Отечественной войны. Сначала за него взялись диссиденты, потом разрушение этого символа стало государственной программой. Возник поток литературы и передач, снимающих абсолютный отрицательный смысл предательства. Сложился популярный жанр предательской литературы. Это не только книги Резуна, но и масса “научных” книг. Известные и хорошо документированные события войны начинают излагаться российскими “историками” на основании немецких архивов и мемуаров — часто без указания отечественных сведений. Печатались даже фальшивки, давно разоблаченные в ФРГ.
Особое место занимало разрушение образов, которые вошли в национальный пантеон как мученики . Тут видна квалификация. Вспомним кампанию по дискредитации Зои Космодемьянской. Народное сознание, независимо от пропаганды, ее выбрало и включило в пантеон святых мучеников. Ее образ, отделившись от реальной биографии, стал служить одной из опор самосознания нашего народа. Какие силы были брошены на то, чтобы подрубить эту опору культуры и морали! Ведь страшное дело в истории культуры — девочку-школьницу, которая добровольцем пошла на войну и мученически погибла, при благосклонном молчании интеллигенции обливали грязью.
Еще более показательно “второе убийство” Павлика Морозова. Этот образ был символом трагедии, человеческих страстей — мальчик, убитый своим дедом. Сущности дела почти никто и не знал, она была мифологизирована (в реальности она гораздо страшнее, чем в легенде). Насколько был важен этот отрок-мученик как символ, показывает масштаб кампании по его очернению. В ней приняли участие крупные деятели культуры. Они ряд лет создавали ложную версию драмы, произошедшей в 1932 г., представляя аморальным чудовищем жертву — убитого ребенка ! Да еще убитого вместе с пятилетним братом. И ведь не найти выступление или публикацию, где бы явно было сформулировано обвинение против Павлика. Всюду говорилось туманно, намеками. Никаких фактов, только “мнение” или отсылка к “общеизвестным вещам”. Но ведь черный миф о Павлике Морозове был не только принят, но и с радостью подхвачен интеллигенцией.
Тяжелое вторжение в мир символов — осквернение могил или угроза такого осквернения. Эта угроза применяется уже почти десять лет. Вдруг начинается суета в отношении Мавзолея Ленина. Через какое-то время эта суета прекращается по невидимому сигналу. Возня всегда инициируется людьми образованными (Г.Старовойтова, Марк Захаров и т.п.). Они не могут не понимать, что Мавзолей — сооружение культовое и для той трети народа, который чтит Ленина, имеет символическое значение сродни религиозному. Видимо, есть особая категория интеллигентов, которая всегда, при всех режимах тяготеет к разрушению священных символов.
Только интеллигенция могла своим словом разрушить сознание народа. И только она может его восстановить. Это, конечно, намного труднее, ломать — не строить. Но если интеллигенция — всей своей массой, не подведет итога и не приступит к этой работе, мало кто выберется из нынешней трясины.
Ноябрь 2001г.




Что есть человек? Или истоки кризиса культуры в России


Перестройка и «реформы» явились громадной культурной программой — программой слома культурных оснований целой цивилизации, каковой был СССР (и до него Российская империя). В этой программе соединились — иногда разделяя функции и даже враждуя, а иногда делая одно дело — два антисоветских течения в нашей интеллигенции. Условно их называют «демократами» и «патриотами». По многим вопросам они расходятся, но были едины в своем стремлении разрушить некоторые важнейшие («ядерные») установки русской культуры — именно те, которые сыграли особенно важную роль при зарождении и становлении советского проекта и в самые критические моменты выбора жизнеустройства в ХХ веке.
Во время перестройки обнаружился раскол между устремлениями большинства жителей СССР и обоими антисоветскими течениями в интеллигенции. Констатация резкого различия культурных установок интеллигенции и основной массы народа по важнейшим проблемам бытия вовсе не содержит в себе упрека — ни отщепенцам-интеллигентам, ни «косной массе». Упрек имеет смысл лишь при обращении к отдельной личности, а установки больших социальных групп, каковой является интеллигенция, складываются в ходе неосознаваемого процесса под воздействием множества условий. При этом большинство этих условий создаются в обществе не из-за упущений или непонимания, даже не из-за невозможности предвидеть их эффект, а по необходимости — под давлением исторических обстоятельств. Так что цель наших рассуждений — не упрек, а поиск путей к пониманию.
«Наш современник» — партийный журнал патриотов, и на его страницах принято обвинять в нынешней катастрофе России демократов и пятую колонну «мировой закулисы». Однако культурный кризис достиг опасной глубины и является общим, хаос в сознании не обнаруживает предпосылок к зарождению порядка и в «патриотическом лагере». Это значит, что хотя бы на время мы должны преодолеть нормы партийной принадлежности и произвести непредвзятую ревизию собственных доктрин и идей, вброшенных в массовое сознание нами самими. Не ради поиска виновных — а ради самопознания.
Во многих отношениях разделение на демократов и патриотов условно — по целому ряду духовных символов советского общества они били совместно или с хорошей координацией. Например, в первом большом легальном антисоветском движении, которое было выпущено на политическую арену в начале перестройки, — экологическом — демократы и патриоты выступили рука об руку. Всем полезно было бы сегодня внимательно прочитать «Меморандум в защиту природы» (1988) и взглянуть на подписи.
В одной колонне с демократами шли патриоты и в деле разрушения СССР как особого типа общежития народов, сложившегося в соответствии с важнейшими принципами русской культуры. Философ-демократ Д.Е.Фурман с удовлетворением пишет о патриотах (называя их, по тем временам, «правыми»):
«Несомненно, стремясь к сохранению Союза, в котором они видели продолжение империи, великое русское государство, „правые“ тем не менее подготовили всю аргументацию, необходимую для его развала, и практически лишили себя возможности этому развалу сопротивляться. Для тех, кто хотел покончить с Союзом, нужно было только перехватить у них их лозунги и аргументы и довести их логику до конца и до практических действий.
Аргументация правых националистов сразу же была подхвачена литовскими, эстонскими и прочими сепаратистами, которые стали так же утверждать, что Союз прежде всего угнетает Россию и русским надо уезжать из Прибалтики, помогать восстанавливать опустошенное Нечерноземье. Но самое важное, что в конечном счете и решило судьбу Союза, эта аргументация и сама идея «отделения России» были подхвачены как раз теми, кто рассматривал националистов своим основным врагом, — российскими демократами». 1
Совместно с демократами выступали патриоты и в отрицании советской индустриализации и коллективизации, и в возведении на пьедестал фигуры Столыпина с его программой приватизации земли и разрушения общины. Слегка разошлись социально-философские установки демократов и патриотов лишь в образе желаемого будущего для России. Первые все еще лелеют утопию создания классового гражданского общества по типу западного — с разделением народа на собственников и пролетариев. А патриоты мечтают о возрождении сословного общества (не говорится, правда, какой период берется за идеал — ведь не момент его распада в конце XIX — начале ХХ века).
По сути неразличимы системы постулатов и аргументов этих двух течений антисоветской интеллигенции и в отрицании главных принципов советского хозяйства . Вот, например, изданная тиражом 50000 экз. в издательстве «Советская Россия» (!) книга О.Платонова «Воспоминания о народном хозяйстве» (1990). Это «критика на уничтожение» всей стратегии советского хозяйственного строительства — со стороны патриотов. Но ведь вся эта критика построена на ложном основании, заданным в программе перестройки «демократами» — на подтасовке данных о якобы благодатном состоянии экономики царской России в начале ХХ века и на откровенно лживых измышлениях горбачевско-яковлевской идеологической бригады о послевоенном советском хозяйстве.
Я уж не говорю о том, что в отношении логики это самая низкопробная идеологическая стряпня, разрушающая у человека способность к рациональным умозаключениям. Если Россия начала ХХ века была страной всеобщего благоденствия, то как вообще могла произойти русская революция — катаклизм всемирного масштаба? Почему же Лев Толстой писал свои статьи «Стыдно» и «Не могу молчать»? Почему же Александр Блок 3 июня 1907 г., в день разгона Государственной думы написал о «хозяевах» этой благостной российской жизни:



Тропами тайными, ночными
При свете траурной зари,
Придут замученные ими,
Над нами встанут упыри.
Овеют призраки ночные
Их помышленья и дела,
И загниют еще живые
Их слишком сытые тела.
Их корабли в пучине водной
Не сыщут ржавых якорей,
И не успеть дочесть отходной
Тебе, пузатый иерей!
Довольных сытое обличье,
Сокройся в темные гроба!
Так нам велит времен величье
И розоперстая судьба!..



Хором рассказывая нам сегодня сказки о благодатной жизни русских под рукой помещиков и капиталистов, антисоветские демократы и патриоты не скрывают своей неприязни, а то и ненависти ко всем тем, кто «жизни этой румяна жирные отверг».
При этом они явно порывают духовную связь с главным вектором русской культуры того времени. С демократами дело ясное — они это делают открыто, ибо давно уже жаждут с чмоканьем прильнуть к туфле Запада. Но патриоты в таком случае вообще остаются на мели. Что означает для них порвать с главной нитью мысли Толстого и Блока, Маяковского и Есенина, Платонова и Шолохова! Оставить такое наследство ради чечевичной похлебки Солженицына — какой духовный и эстетический провал…
Наши писатели-патриоты, которых Горбачев пригласил на политическую трибуну, помогали уничтожать советское государство вовсе не своей критикой его недостатков — такие облегченные признания, которые приходится слышать сегодня, лишь скрывают суть. Главное в том, что они представили советский проект в его главных чертах как несовместимый с жизнью русского народа. Соответственно, они изобразили революцию и советский период как черный провал нашей истории, нанесли тяжелый удар по исторической памяти нынешних поколений. Выпадающая из этого провала Отечественная война выглядит необъяснимым светлым пятном, и эта необъяснимость еще больше расщепляет сознание.
При этом надо, наконец, признать, что в культурном отношении антисоветская доктрина патриотов оказалась разрушительнее, нежели программа Сахарова-Новодворской. У тех по крайней мере была последовательность и связный понятный проект, имеющий наглядный и убедительный образец — Запад. Да, они отвергали Россию в целом, как «выкидыш цивилизации». Но они звали хоть к какому-то будущему в этой самой «цивилизации» — тем немногим, кто выживет при переходе через «пустыню».
В «проекте» же антисоветских патриотов — только отрицание, причем замешанное на отказе от всякого прогресса. Нетрудно видеть, например, что возможны два разных пути индустриализации — через превращение работника в пролетария (западный путь) и через государственно-общинные отношения («незападный» путь — советский, японский и др.). И.Р.Шафаревич оба их называет «два пути к одному обрыву». Он отрицает индустриализацию вообще!
Но ведь это ставит в тупик логически мыслящего человека. Мы тем и отличаемся от животных, что имеем разум и создаем искусственный мир техники. Как можно было не допустить, чтобы первобытный человек попытался привязать камень к палке, соорудив топор? Раз уж Ева сорвала яблоко, на земле человеку приходилось как-то крутиться, добывая хлеб свой в поте лица своего. Попробуйте выяснить из книги О.Платонова или из многочисленных выступлений И.Р.Шафаревича, в рамках какой хозяйственной системы, по их мнению, должна была и могла Россия пережить ХХ век. Нет для них такой системы, все плохи.
Иррациональность отрицания советского строя выражается в желании умножить число жертв и потерь, связанных с его становлением. Это характерно для всех антисоветских идеологов — и демократов, и их противников патриотов. В абсурдном виде это выражено в статье Д.Балашова «Наших бьют!» («Советская Россия», 26.10.2000). В комментарии от редакции сказано: «Устные выступления Балашова звучат как завещание всем нам, продолжающим жить». Вот некоторые места из «завещания»:
«Я как-то изучал справочник о населении Земли. Так вот: с 1000 года русские как народ составляли 8% от населения земного шара. И это соотношение сохранялось и во времена Батыя, и в Смутное время… и до 1927 года! В 1929 году это было уже 7,2%, еще через 2 года 6,4%, и — поехало. В 29-м началась коллективизация, если вы помните. Так что же мы совершили с нашей страной, подумайте вы об этом сейчас!».
Каждая мысль здесь противоречит здравому смыслу, начиная со «справочника о населении Земли в 1000 г.» и с того, что ни нашествие Батыя, ни Смутное время никак не сказались на численности «русских как народа». Но вот главный намек: «в 29-м началась коллективизация», и число русских за два года сразу сократилось на 0,8% от населения Земного шара. Впрочем, почему-то до этого, еще при НЭПе, тоже за два года число русских сократилось на те же 0,8%.
Не будем уж поминать, что голод случился не в 1929-1930 гг., а лишь на четвертый год коллективизации, вдумаемся в цифру. На Земле тогда было около 3 млрд. жителей, и Балашов намекает, что из-за коллективизации за два года пропало 24 миллиона русских. А включая нерусские народы, выходит, миллионов 48? А за два года до этого еще на столько же убавилось населения СССР? Так что же мы совершили с нашей головой, подумайте вы об этом сейчас!
Д.Балашов в «Советской России» завещает нам проклясть советский период. Он пишет: «…не надо забывать про минувшие 70 советских лет, за которые нашу страну превратили в колониальный сырьевой придаток Запада… Да, конечно, — спутники и все прочее. Но! 80% продуктов в стране производилось на приусадебных участках… Эти несчастные „сотки“ занимали всего 4% пахотной земли! И обрабатывались в основном тяпкой, мотыгой и граблями. То есть — наша милая власть сумела отбросить наше земледелие на тысячи лет назад, в прошлое, к временам мотыжного земледелия. Это надо твердо все понимать…».
Сразу скажу, что «понимать это» нельзя — ни твердо, ни мягко. Утверждения эти иррациональны, это символ веры. И вера эта сопряжена с обскурантизмом. Д.Балашов лягает «спутники и прочее». Прочее — это, наверное, электричество, книгопечатание, прививки против оспы.
Подумайте только — 80% продуктов в СССР производили на «сотках», мотыгами! Как не стыдно печатать такую чушь. Подумала бы редакция газеты — ведь подсчитать не трудно, а посмотреть в справочник еще легче. В 1980 г. на «сотках» производилось 12,7% сельскохозяйственной продукции СССР, а в 1988 г. 11,3%. Да и подумать можно было. Колхоз и личное хозяйство были две неразрывно связанные части одной производственно-бытовой системы, одного организма. Противопоставлять их так же глупо, как глаз и печень. Они были связаны технологически — в обоих использовались машины, кадры, горючее, удобрение и другие ресурсы колхоза. Предоставление этих ресурсов было одной из форм распределения доходов кооператива между его членами.
Каждая часть этой системы производила то, что позволяло с наибольшей эффективностью использовать наличные ресурсы. Никому и в голову не приходило, например, сеять на приусадебном участке пшеницу — с «мотыгой и серпом». Зачем, если на больших полях колхоз производил зерно с затратами труда всего 1,2 человеко-часа на центнер?
Всем известно, что на «сотках» выращивали картофель, ибо особых преимуществ его возделывание на больших полях не имело, да и хранилась значительная часть картофеля в личных погребах. А, например, производство молока или яиц на подворье сокращалось, слишком это трудоемкая вещь по сравнению с колхозом, где на производство центнера молока затрачивалось всего 8 человеко-часов труда.
Таким образом, на последнем этапе холодной войны художественная интеллигенция патриотического направления нанесла удары по образу советского строя на всех участках идеологического фронта. Эта ее помощь в подрыве легитимности СССР имела для клики Горбачева решающее значение. Людям, сбитым с толку пропагандой номенклатурных СМИ, просто некуда было прислониться в поисках духовной опоры.
Отщепление художественной элиты от массы народа привело к тяжелейшему культурному кризису. Как объясняют этот кризис демократы? Не в состоянии отрицать очевидное разрушение культурных оснований всей народной жизни в России, либеральные интеллигенты сводят все к экономическим проблемам. Cуть скрывают криками о кризисе культуры как нехватке денег . Какой вульгарный материализм. Патриоты же вообще рациональных объяснений кризису не дают — мол, все это чужебесие.


Главный вопрос культуры

Кризис культуры всегда связан с кризисом ее философских, духовных оснований. Само слово культура происходит от корня « культ », а культ — продукт религиозного отношения к миру, людям, общественным институтам. Перестройка привела к глубинному и непримиримому столкновению главных утверждений ее идеологов с «культами», с религиозными (в широком смысле слова) представлениями большинства населения СССР (России). Но наши «генералы культуры» и демократического, и патриотического направления бегут от этой мысли. Они не желают видеть, что приняли активное участие в «хирургической» операции над сокровенными культурными кодами России. И здесь произвели разрушения, которые и стали фундаментальными причинами культурного кризиса в России. 2
Можно сказать, в общем плане, что кризис культуры возникает тогда, когда в нее внедряется крупная идея, находящаяся в непримиримом противоречии с другими устоями данной культуры. 3 Происходит расщепление сознания людей, они теряют ориентиры, начинают путаться в представлениях о добре и зле. Если таких очагов противоречия создается много, то установки и поведение людей идут вразрез с непреодолимыми социальными и природными ограничениями, так что под угрозу ставится само выживание народа.
Это повергает массы людей в тяжелый стресс, который ведет к пьянству и апатии, взрыву насилия и преступности, росту числа самоубийств и резкому повышению смертности с одновременным падением рождаемости. В таком состоянии люди не могут приспособиться к быстро меняющейся экономической обстановке и впадают в бедность, которая усиливает все факторы кризиса и создает с ними порочный круг. Все эти объективные признаки кризиса культуры сегодня налицо в России.
Какие же разломы создала в духовной сфере «культурная программа» перестройки и реформы? Первым делом «инженеры человеческих душ» нанесли удар по молодежи. Одни взывали к низменным чувствам, соблазняя молодежь потребительством и порнографией, другие стравили ее со старшими поколениями, опорочив или поставив под сомнение главные догмы культуры отцов. И центральным направлением атаки было присущее нашей культуре представление о человеке .
Целенаправленное изменение представлений о человеке преследовало в годы перестройки прежде всего политические цели — вызвать раскол в обществе по всем трещинам и парализовать возможность осмысления происходящего, создать множество «врагов». Смена господствующей в обществе антропологической модели была одним из важнейших условий для слома советского строя жизни. Нужно было разрушить узы солидарности, приучившие нас считать друг друга братьями, стравить людей, выбить у них почву из под ног, разорвать народ. Эта кампания была сильнейшим ударом по культуре.
В центре любой культуры ответ на вопрос « Что есть человек? ». Русская культура, как и любая национальная культура, всеми своими образами отвечает на этот вопрос в двух планах. В общем плане — что есть человек на Земле? — и «для себя» — что есть человек в России? Последние десять лет — момент разрыва большой части художественной интеллигенции со всей траекторией русской культуры, противопоставление этой части всему корпусу тех художественных образов, которыми питалось и питается наше самосознание. Это и есть основа кризиса. 4
Тысячу лет культурное ядро России покоилось на идее соборной личности . Конечно, общество усложнялось и в социальном, и в культурном плане, идея соборности видоизменялась, но ее фундаментальные выводы оказались очень устойчивыми. К нам был закрыт вход мальтузианству, отвергающему право на жизнь бедным. Русские освоили дарвинизм, «очистив его от Мальтуса» — это уникальное явление в истории мировой культуры. И вдруг большая часть элиты в конце ХХ века кинулась в самый дремучий социал-дарвинизм, представив людей животными, ведущими внутривидовую борьбу за существование.
Коротко говоря, в культуру, уходящую корнями в Православие и принявшую как священные догмы идею равенства людей и братства народов , мощью идеологической машины внедрялась идея « человек человеку волк ». В ответе на общий вопрос, о «человеке в мире», наши художники-демократы скатились к расизму. Из-за своей глухоты к метафизическим вопросам они этого, похоже, и не поняли. Не поняли даже прямых деклараций о том, что перестройка разделяет народ на две нации и даже, строго говоря, на две расы — «новых» и «старых» русских.
Почему правомерно говорить о внедрении расизма в нашу культуру как источнике ее кризиса? Расизм — порождение современного западного общества. Его не было в сpедневековой Евpопе. Он стал необходим для колонизации Америки и Азии, и тут подоспело pелигиозное обоснование, данное кальвинизмом — деление людей на две категоpии, на избpанных и отвеpженных . Отсюда выросло представление о разделении человеческого рода на низшие и высшие расы. Когда поэты и художники в культуре, выросшей из Православия, начинают утверждать идеи радикального протестантизма, это не может не вызвать тяжелого духовного кризиса.
Подчеpкну, что сущность расизма — не вывеpты и звеpства нацизма, не геноцид евpеев и цыган, не линчевание негров, а сама увеpенность, что человечество не едино, а подpазделяется на соpта, на высшие и низшие «pасы». Причем расизм проявляется не только в отношении этносов и народов, но и в отношении социальных групп ( социальный расизм ). В Англии периода «дикого» капитализма говорили: «раса богатых» и «раса бедных», «раса рабочих» и т.п.
Социальный расист верит, что беднота — это биологически предрасположенные к лени люди, «слабые», неприспособленные и т.д. Обоснование этой увеpенности сводится к тому, что человеческие ценности (идеалы, культуpные установки) якобы записаны в биологических стpуктуpах человека (генах) и пеpедаются по наследству. Это — биологизация культуpы .
Проблема биологизации культуры — одна из самых «горячих» в философии в нашем веке. Очевидно, что в человеке соединены два начала — биологическое, как млекопитающего животного, представителя вида homo sapiens , и культурное, как социального разумного и нравственного существа. В биологических структурах «записаны» инстинкты — неосознаваемые установки (инстинкт самосохранения, продолжения рода, групповой инстинкт). В культуре же «записаны» ценности — идеалы и запреты.
Ввести в культурное пространство России идеи расизма — значит нанести тяжелейший удар по идущему от Православия идеалу равенства , который стал духовным основанием многовековой практики русской общины. Послушайте интеллектуального лидера «демократов» Н.Амосова. В статье «Мое мировоззрение», и не в желтом МК, а в «Вопросах философии» (1992, № 6), он пишет: «Человек есть стадное животное с развитым разумом, способным к творчеству… За коллектив и равенство стоит слабое большинство людской популяции. За личность и свободу — ее сильное меньшинство. Но прогресс общества определяют сильные, эксплуатирующие слабых».
Это — отказ от христианского, в глубине своей, представления о личности и откат к жалкому, эпигонскому ницшеанству. Здесь — главная причина кризиса культуры. Скатиться от высокого гуманизма к идолу индивидуализма и «сильной личности»!
В открытом отрицании равенства Амосов стал в лагере демократов признанным авторитетом. Видный идеологический работник перестройки А.С.Ципко писал: «Большой вклад в формирование реального, современного образа деятельного человека внес советский хирург академик Н.М.Амосов. Он напомнил политикам и обществоведам, что люди от природы разные, отличаются и силой характера, и устремленностью к самостоятельности в личной самореализации. Чрезвычайно важна мысль о существовании пределов воспитуемости личности… Наверное, настало время серьезно поразмышлять о самой проблеме неравенства, вызванного естественными различиями людей в смекалке, воле, выносливости. Жизненный опыт каждого подтверждает предположение Н.М.Амосова о том, что в любой популяции люди сильные, с ярко выраженным желанием работать составляют от 5 до 10%». 5
Отрицание равенства неизбежно ведет и к отрицанию самой категории социальной справедливости . Во влиятельном среди демократической интеллигенции журнале можно было прочитать: «Среди всех препятствий, стоящих на пути человечества к рынку, главное — то, которое Фридрих Хайек красноречиво назвал атавизмом социальной справедливости». 6
«Биологическая» аpгументация в разных формах подпитывала антисоветское течение в культуре. И демократы, и патриоты пережевывали тезис, будто в pезультате pеволюции, эмиграции и pепpессий пpоизошло генетическое выpождение народа. «Сильный, активный генотип личности, способный работать, как зверь, составляет одно из главных богатств народа», — пишет А.С.Ципко. Выселили при коллективизации «справных хозяев» (1% населения) — ухудшился генетический потенциал нации, произошло «резкое ослабление жизнеспособности общества». Уехали в эмиграцию дворяне (0,3% населения) — ухудшился генетический потенциал нации и т.д. Какой примитивный социал-дарвинизм и какое наивное элитарное сознание у этих «выкрестов из марксизма»!
Телевидение, правда, взывает к состраданию, просит высшую расу быть помягче с братьями меньшими. Хорошо было сказано в программе «Вести» 10 февраля 1992 г.: после показа несчастной жизни бездомной дворняги и счастливой жизни холеной борзой диктор (кажется, Светлана Сорокина) патетически воскликнула: «Только помогая друг другу, элитные — беспородным, богатые — бедным, мы сможем выжить!» Наконец-то мы в России от классовых ценностей перешли к общечеловеческим!
Социальный расизм антисоветских патриотов не был так откровенно и «концептуально» заявлен, как у демократов, но в смятом виде он выражался в одобрении явно расистских утверждений и взглядов. Во время перестройки много похвал было высказано в адрес книги И.Бунина «Окаянные дни», а ведь в ней выражена именно расистская ненависть к русскому простонародью. Вчитайтесь: «Какие мерзкие даже и по цвету лица, желтые и мышиные волосы! У солдат и рабочих, то и дело грохочущих на грузовиках, морды торжествующие… А сколько лиц бледных, скуластых, с разительно ассиметричными чертами среди этих красноармейцев и вообще среди русского простонародья, — сколько их, этих атавистических особей, круто замешанных на монгольском атавизме! Весь, Мурома, Чудь белоглазая…». Здесь — представление «русского простонародья» как биологически иного подвида, как не ближнего . Но это было сказано в момент революционного столкновения, на это можно сделать скидку. А как можно было приветствовать такую позицию в благополучном еще обществе конца 80-х годов!
Расизм Н.Амосова и других идеологов «демократов» — это продукт их открытого западничества, утопического стремления догнать протестантов в их «эффективности», якобы вытекающей из мальтузианского отношения к «слабым», которые должны погибнуть. Но ведь таков же источник и наивного расизма наших «патриотов», которые взяли себе за идеал Столыпина с Колчаком. Вся столыпинская концепция разрушения общины и разделения крестьянства на буржуазию и пролетариат своим философским основанием имела социал-дарвинизм. Называя себя «белыми», наши нынешние патриоты должны же понимать, чью сторону занимают таким образом в противостоянии. Зря, что ли, писал Есенин о Белой армии: «В тех войсках к мужикам / Родовая месть».
Взяв за идеал социальную философию белых как «детей Февраля», нельзя уберечься и не впустить к себе в душу таящиеся в ней смыслы. Поневоле из-за этого в конце ХХ века вернулись наши интеллигенты к идеологии «белой кости». Вспомним, что даже такой либеральный кадет, как Н.А.Бердяев, когда переориентировался на крупную буржуазию и поддержку Столыпина, стал излагать совершенно расистские представления. Он писал:
«Культура существует в нашей крови. Культура — дело расы и расового подбора… „Просветительное“ и „революционное“ сознание… затемнило для научного познания значение расы. Но объективная незаинтересованная наука должна признать, что в мире существует дворянство не только как социальный класс с определенными интересами, но как качественный душевный и физический тип, как тысячелетняя культура души и тела. Существование „белой кости“ есть не только сословный предрассудок, это есть неопровержимый и неистребимый антропологический факт». 7
Струве писал, что основанием прогрессивного общества «является всегда человеческая личность, отмеченная более высокой степенью годности » [выделено мной — С.К-М ]. Этот поворот бывшего марксиста Струве к социал-дарвинизму был очень радикальным, и в поддержку ему сразу выступил Бердяев: «Скажут, Струве хочет обуржуазить Россию, привить русской интеллигенции буржуазные добродетели. И Россию необходимо „обуржуазить“, если под этим понимать призыв к социальному творчеству, переход к высшим формам хозяйства и отрицание домогательств равенства».
Вообще, пропаганда программы разрушения крестьянской общины сопровождалась применением жесткой социал-дарвинистской фразеологии. Так, группа московских миллионеров, выступив в 1906 г. в поддержку столыпинской реформы, заявила: «Дифференциации мы нисколько не боимся… Из 100 полуголодных будет 20 хороших хозяев, а 80 батраков. Мы сентиментальностью не страдаем. Наши идеалы — англосаксонские. Помогать в первую очередь нужно сильным людям. А слабеньких да нытиков мы жалеть не умеем».
Этот отход от гуманистических идеалов и прежде всего от идеала равенства совершила не только российская интеллигенция, напуганная революцией. Культ «сильных», в крайнем своем выражении провозглашенный фашизмом, привлек и интеллигенцию Запада. И об этом предупреждали русские эмигранты. Немецкий историк фашизма Л.Люкс замечает: «Именно представители культурной элиты в Европе, а не массы, первыми поставили под сомнение фундаментальные ценности европейской культуры. Не восстание масс, а мятеж интеллектуальной элиты нанес самые тяжелые удары по европейскому гуманизму, писал в 1939 г. Георгий Федотов». 8
Отрицание равенства не могло не приобрести в годы перестройки и оттенка этнического расизма. «Демократы» культивировали его сознательно как инструмент разрушения СССР, причем у них расизм прежде всего принимал характер русофобии. «Патриоты» же развивали идею обделенности русских при советском строе — вплоть до мысли об отделении РСФСР от СССР. А какой удар по ядру русской культуры, уже во времена Киевской Руси выработавшей идеал межнационального общежития как семьи народов , нанесла выдвигавшаяся некоторыми патриотами идея «русского национального государства» или даже «национальной диктатуры». О разрушительном смысле этой идеи уже в начале ХХ века говорили русские философы — а В.Бондаренко обсуждает ее с экс-председателем ку-клукс-клана, расистской организации белых протестантов. И не только обсуждает, но и солидаризуется с ним, проводит параллели между ку-клукс-кланом и русскими патриотами.
Конечно, газетчики могут брать интервью у кого угодно, но при этом всегда определяется, многими корректными способами, и собственная позиция. Свою позицию определил и В.Бондаренко. Замечательна его фразеология, его бьющее через край расположение к ку-клукс-клану. Вчитайтесь в это интервью. Вот кусочек:
« В.Бондаренко . Дорогой Дэвид, ты сегодня — один из лидеров консервативной Америки, кандидат в президенты США. В либеральной американской прессе ты подвергаешься жесточайшим нападкам, примерно как газета «День» в России… Дружеская обстановка сблизила нас. Теперь я хочу, чтобы ты сблизился, подружился и с читателями газеты «День»… Величие патриотической, пуританской, христианской Америки… Я верю в этих честных, трудолюбивых американцев… В России мощные мондиалистские группировки, поддерживаемые многими европейскими правителями, пропагандируют сепаратизм, восхваляют коммунистов Снегура, Кравчука, Шушкевича, лишь бы против белой России, против национальной диктатуры в России… Вот, после наших дружеских общений ты говоришь: «Мой друг — Владимир», я говорю: «Мой друг — Дэвид Дюк»… Поддержите ли вы, американские патриоты, поддержит ли «правая» Америка наше сильное национальное правительство, нашего «белого» генерала?» 9
Вот тебе и православный патриот — ищет поддержки у ку-клукс-клана. Это покруче будет, чем зависимость Деникина от все-таки законных правительств Запада. И ведь с этой просьбой о поддержке «национальной русской диктатуры» Бондаренко тыкался ко многим видным правым националистам Запада. Ле Пена он просто замучил: «Если мы ликвидируем большевизм, надо ликвидировать и ленинскую национальную политику, ибо национальная большевистская политика призывает и сегодня разделить Россию на 50 мелких государств… Естественно, мы считаем, что сегодня в России должно быть, может быть, необходимо даже национальное авторитарное правление… Как Вы считаете, полезен был бы в этот переходный период русский вариант Франко?» (там же, с. 147).
Бедный Ле Пен, судя по его уклончивым ответам, не на шутку струхнул. Трудно сказать, что стоит за этим псевдонационализмом В.Бондаренко, но ведь наша патриотическая интеллигенция на все это смотрит благосклонно. Более того, В.Бондаренко — всего лишь журналист, распространяющий концептуальные установки идейных лидеров. В операции по подрыву национально-государственного устройства СССР И.Р.Шафаревич высказывал совершенно те же тезисы, что и, например, крайняя западница Г.Старовойтова (иногда совпадение почти текстуальное).
Сразу после роспуска СССР в Беловежской пуще, который стал для подавляющего большинства русских трагедией и воспринимался как преступление, И.Р.Шафаревич выступил со статьей «Россия наедине с собой» («Наш современник», 1992, № 1), где очень высоко оценивал эту акцию. 10 Что же хорошего видит И.Р.Шафаревич в уничтожении СССР?
Прежде всего, разрыв связей с большими народами (в том числе, выходит, с украинцами и белорусами). Он пишет: «Мы освободились от ярма „интернационализма“ и вернулись к нормальному существованию национального русского государства, традиционно включающего много национальных меньшинств».
Тут он грешит против исторической правды. «Мы» ни к чему не вернулись , а переброшены в новое для России качественное состояние. «Ярмо интернационализма» возникло вместе с появлением Киевской Руси, когда государство изначально складывалось как многонациональное. Идея создания «нормального национального русского государства» просто скрывает в себе идею уничтожения России.
Второе благо от дела Ельцина, Кравчука и Шушкевича и их хозяев И.Р.Шафаревич видит в смене общественного строя: «Другое несомненное благо происшедшего раскола в том, что он поможет окончательно стряхнуть мороку коммунизма. Еще с начала 70-х годов я начал писать о социализме и коммунизме как о пути к смерти (конечно, в самиздате, с переизданием на Западе)».
В ненависти к СССР И.Р.Шафаревич изощряется, выкапывает сложные, необычные метафоры: «Логически такой же [как при построении СССР] принцип встречается в верованиях некоторых негритянских культов на Гаити. Там верят, что колдун может убить человека и вернуть из могилы в виде особого полуживого существа, зомби, действующего лишь по воле колдуна. Вот таким зомби и был СССР, созданный из убитой России».
Мелочность и неадекватность этого вычурного сравнения поражают. Но главное — за ним я вижу ненависть именно к России. Страна, которая поднялась на Великую Отечественную войну и победила в ней, — зомби! Александр Матросов и Зоя Космодемьянская действовали по воле «кремлевского колдуна»! Как надо пасть в мысли и духе, чтобы сказать такое.
Удивляет, что И.Р.Шафаревич получил официальный титул патриота при том, что он отвергает именно сложившийся за многие века принцип построения российского государства и предлагает взять за образец «нормальные» западные страны (ведь все же, наверное, не Заир): «На месте СССР, построенного по каким-то жутким, нечеловеческим принципам, должно возникнуть нормальное государство или государства — такие, как дореволюционная Россия и подавляющая часть государств мира».
Явные подтасовки не смущают академика. Дореволюционная Россия по своему устройству никак не была похожа на «подавляющую часть государств мира», и ничего «нормального» в этом деле нет ни в США, ни в Германии — тип государства вырастает не логически, по какому-то правильному шаблону, а исторически .
И венчает эта хвала убийцам СССР нелепая, просто дикая в своей антиисторичности мысль: «Россия может считать себя преемником русской дореволюционной истории, но уж никак не преемником СССР, построенного на заклании русского народа. Иначе тот ужас, который внушает коммунистический монстр, будет переноситься на Россию».


Отказ от идеала равенства и разделение народа

Как же влияет практически на «структуры повседневности» культуры отказ от идеала равенства как духовного основания российского общества? Один из корней кризиса культуры в том, что интеллигенция как-то безмятежно, без всякой внутренней драмы и почти не задумываясь, приняла и даже поддержала такое изменение общественного строя, при котором из цивилизации должна была быть выброшена большая часть нашего народа. Это — разделение народа на классы, на «расы» избранных и отверженных.
Надо подчеркнуть, что речь шла уже не просто о лишении большинства доступа к благам высокой культуры , а именно о лишении его возможности пользоваться базовыми благами цивилизации. Проект реформы излагался смутно, но для образованного человека все же достаточно определенно. Речь шла о включении республик бывшего СССР (возможно, за исключением Прибалтики) в экономическую систему западного капитализма в качестве периферии этой системы.
Стоит напомнить, что именно с середины 80-х годов проблематика «центр-периферия» была очень популярна в элитарных кругах советских экономистов и философов. Она обсуждалась на многих семинарах и конференциях, переводились и издавались важные книги, у всех на слуху были доклады Римскому клубу, ряд наших видных интеллектуалов даже стал его членами. Таким образом, наша интеллигенция не может сказать, что «она не знала» о периферийном капитализме как специфическом мировом укладе. Некоторые интеллектуалы (например, режиссер Андрей Кончаловский) даже стали пропагандировать Бразилию как образец жизнеустройства, на который должна ориентироваться Россия. Именно ради этого В.Бондаренко мечтал о «белом генерале, русском Франко». А демократы мечтали о «российском Пиночете» — велика ли разница!
Трудно реконструировать ход мысли интеллигента, который не предвидел культурной катастрофы в результате такого резкого разделения большого народа в отношении к «производству» и распределению продуктов культуры. Строго говоря, такое разделение как раз и означало бы исчезновение прежнего народа, его расщепление на две новые «расы». Одна из них жила бы в анклаве цивилизации со школой и медициной, литературой и музыкой, политикой и правом, а другая — в огромной трущобе с совершенно иным, непересекающимся образом жизни.
В практическом плане такое разделение культурного «тела» России конца ХХ века — технократическая утопия, которая при последовательной реализации неминуемо привела бы к истребительному столкновению этих двух «рас» с уничтожением «цивилизованного меньшинства». Но мы здесь говорим о проекте сдвига России из СССР на периферию капитализма не в практическом плане, а как об интеллектуальной конструкции, которая строилась в умах интеллигенции. Это — отнюдь не тривиальная вещь, и уж теперь-то, через 15 лет, можно было бы ожидать от образованного слоя рефлексии. Этой рефлексии, однако, нет — придется вести наш анализ со скрипом, преодолевая внутреннее сопротивление.
Можно предположить, что в результате общего повреждения логики в уме интеллигента возникло невысказанное успокаивающее представление, что если лишить большинство доступа к культурным продуктам и перераспределить сэкономленные средства, это не скажется на культуре в целом. Мол, народ одичает и перестанет быть народом, но в нашем квартале ничего не изменится — и мы так же, как и раньше, будем ходить на концерты Гершвина и Рахманинова. Это представление опиралось на два, строго говоря, несовместимых довода, которые мы рассмотрим по отдельности.
Во-первых, интеллигенция категорически не желала предвидеть и не желает видеть даже сегодня тот процесс, который с неизбежностью должен был произойти (и происходит) при переходе России в разряд стран периферийного капитализма. Это — процесс архаизации жизни и хозяйственной деятельности той части населения, которая выбрасывается из цивилизации. В России это большинство населения.
Нежелание видеть это поражает своей безответственностью. Ведь очевидно, что если при спаде производства вдвое одновременно происходит резкое перераспределение доходов в пользу небольшого меньшинства, то образ жизни большинства, у которого ресурсы изымаются, не может не измениться. В каком же направлении он должен был измениться? Только в сторону огрубления и примитивизации, а после некоторого критического порога — и в сторону архаизации, с качественным скачком «вниз».
Этот процесс изучен на большом эмпирическом материале во время колонизации Западом культур Азии, Африки и Америки и получил надежную теоретическую интерпретацию. Но ведь этот процесс мы наблюдаем на каждом шагу воочию — материала достаточно, чтобы каждый образованный человек, без всякой специальной литературы мог сам составить хотя бы упрощенную теоретическую схему. Нет, его сознание сопротивляется.
В 1995 г. я строил дом в деревне. Пришлось освоить основные операции ремесла плотника и столяра, купить инструменты и делать посильные работы — с невысоким качеством, но для себя достаточно. Как-то я конопатил снаружи стены паклей, и подошли два молодых человека, предложили свои услуги. Мы разговорились. Это были инженеры-химики. Я сказал, что печально видеть инженеров, которые ходят по дачам в поисках простой работы. Они с жаром возразили.
Мысль их сводилась к тому, что они, вытесненные реформой из НИИ, сдвинулись «по горизонтали» — они освоили навыки плотников и неплохо зарабатывают. Я, сам химик а теперь и плотник, напомнил им о тех операциях химика-экспериментатора, которые они освоили за десять лет интенсивного обучения в институте и работы в лаборатории. Оцените, говорю, уровень знаний и умений, которые необходимы для выполнения этих операций (а их несколько десятков!) — и сравните с операциями и инструментами плотника. Этот разговор им показался неприятен, и они ушли. А я продолжил над ним размышлять, вспоминать навыки и умения, которые приобретает исследователь-экспериментатор, пока не войдет в силу. Это огромная культурная ценность, и масштабы ее разрушения за последние десять лет в России таковы, что можно говорить именно о национальной катастрофе. С этим, кстати, согласились настоящие плотники, с которыми я советовался, «взвешивая» культурную емкость разных операций.
Понятно, что речь идет не только об ученых и инженерах. То же самое происходит с квалификацией рабочих. В том же 1995 г. пришлось разговаривать с двумя директорами крупных предприятий. Одно из них — единственный в СССР завод точной механики, производивший все виды гироскопов. К тому моменту более половины станочников и сборщиков превратились в мелких торговцев — возили туда-сюда сумки с товаром. Директор говорит: «Встречаю их иногда, говорю, чтобы возвращались на завод, перебьемся, заказы получим. А они мне протягивают руки — смотрите, мол, Владимир Николаевич, у нас пальцы трясутся, мы уже не сможем точную работу делать».
Другой — директор крупного, известного на весь мир оптического комбината, изготовителя телескопов и прицелов. Закончился запас спецстекла, сваренного в 1989 г. — а никто сварить уже не может, ушли мастера и исчезли. Разошлись в челноки и мастера-шлифовальщики, пропали. А их отбирали поодиночке, потом каждого учили искусству шлифовки сложных линз в течение шести лет. Превращение шлифовальщика линз для телескопов в уличного торговца — элемент архаизации. В целом по России это сегодня массивный, неумолимый процесс. Он — результат того изменения общественного строя, которое было поддержано интеллигенцией, которое приветствовали Солженицын с Шафаревичем.
То обеднение населения, которое неминуемо произошло в результате приватизации промышленности и ликвидации социальных структур советского строя, запустило самоускоряющийся цепной процесс огрубления жизни, и мы это наблюдаем. Обедневшие люди вынуждены перестроить систему потребностей, чтобы удовлетворить самые минимальные, жизненно насущные. У них снижаются запросы, раз за разом из числа доступных и необходимых выбывают все новые и новые элементы цивилизованного быта. В их число входят и те, которые освобождали людям время для потребления продуктов культуры (например, бытовые электроприборы типа стиральной машины). Меняется сам образ жизни.
С другой стороны, крайнее обеднение выталкивает массу людей из общества и так меняет их культурные устои, что они начинают добывать себе средства к жизни путем разрушения структур цивилизации. Тем самым они становятся инструментом «насильственной» архаизации жизни окружающих. Типичным проявлением этого процесса стало хищение электрических проводов, медных и латунных деталей оборудования железных дорог и т.п. Реформа стала «революцией гунна», которую в прошлом смог утихомирить и ввести в русло строительства именно советский проект.
Осенью 2001 г. в МГУ выступал глава районной администрации из г. Ливны Орловской области. Там прошли юбилейные торжества в честь 125-летия со дня рождения С.Н.Булгакова, уроженца этого города, а теперь в Москве состоялась презентация посвященной ему книги. Глава администрации рассказал, как-то связав с идеями С.Н.Булгакова, о том, что в их районе ночью кто-то срезал и увез 10 км электрического медного провода. Эта линия обеспечивала с десяток деревень, и все они остались без света. Денег на восстановление линии не было ни у администрации, ни у РАО ЕЭС, ни у жителей. И вот, через какое-то время у людей стала ослабевать потребность в электричестве — они стали свыкаться со своим новым положением.
По тому, как взволнованно и с каким-то глубоким смыслом говорил об этом представитель власти, сам человек очень культурный, было видно, что он воспринял ситуацию как признак глубокого экзистенциального слома. Он не сводился к гибели оставшихся молочных ферм, к дальнейшему упадку производства и бытовым затруднениям жителей. Потерявшие культурный облик «гунны» за одну ночь перевели бытие жителей десятка деревень на иной уровень, сменили сам тип их жизни. И самое страшное в том, что люди к этому уже были психологически готовы. Они уже до этого собрали свои пожитки, чтобы уйти из современного общества назад, к лучине.
Подобных этому признаков архаизации мы наблюдаем достаточно, чтобы прийти к логичному выводу: при длительном обеднении и сокращении предоставляемых на уравнительной основе советских («бесплатных») благ люди вынуждены отказываться от дорогостоящих оболочек цивилизации и отступать ко все более примитивным и архаичным способам производства и жизнеустройства. Если же чуть-чуть вникнуть в литературу, обобщающую опыт народов, оказавшихся втянутыми в систему периферийного капитализма, то этот вывод приобретает развитую теоретическую форму. При этом социальном порядке разделение народа неизбежно — при этом он не возвращается в «семью сословий», а разделяется на две культурно различные и антагонистические расы.


Отрицание советского культурного строительства

Важной уловкой для того, чтобы не видеть сползания нашей культуры к нынешнему глубокому кризису, было обычное в среде интеллигенции утверждение, что, в общем-то, советское общество изначально было лишено культуры — ибо после 1917 г. элитарная интеллигенция была якобы «изгнана, репрессирована, уничтожена, унижена». А без нее какая культура — так, образованщина . Люди с таким мышлением не видели в отказе от советского строя источника культурной катастрофы.
Академик Д.С.Лихачев задает стереотип: «В двадцатые годы, в годы „диктатуры пролетариата“, роль и значение интеллигенции всячески принижались. В лучшем случае ее представители могли считаться попутчиками, в худшем — врагами… Год от года в стране падал уровень культуры. Самые маленькие ставки — у работников культуры». 11
Умиляет сам диапазон обид — от клейма «враг народа» до низкой ставки оклада. Что касается «всяческого принижения роли интеллигенции», то тут у академика явное сужение сознания — отнюдь не только он и его родственники были интеллигентами, кое-что о «роли и значении» интеллигенции в СССР и другим людям известно. Советская власть, в силу ее идеократического характера, именно преувеличивала роль интеллигенции как разновидности жречества. При этом очень большой упор в советском культурном строительстве делался на русскую классику как продукт соединения православного мироощущения с идеалами Просвещения. Советскому обществу не хватило времени, чтобы завершить этот необходимый этап жизненного цикла культуры в период ускоренной модернизации — сама цивилизация Нового времени втягивалась в тяжелый кризис, и наша слишком привязанная к классике культура не успевала найти язык, чтобы ответить на новые духовные запросы. Это послужило одной из важных причин краха советского государства — как только интеллигенция-жречество от него отшатнулась, оно было обречено.
Кстати, сам академик Лихачев, судя по его воспоминаниям, являлся именно врагом советского строя — вполне убежденным и сознательным. И ничего, получил и профессиональное признание, и высокий статус, и далеко не самую низкую ставку жалованья — и все равно был полон ненависти.
Но здесь для нас главное — в его утверждении, будто при советском строе « год от года в стране падал уровень культуры ». Что он под этим понимает, каковы его критерии оценки этого уровня? Ведь не мог же он брякнуть такое, просто не подумав. Превращение страны, в которой 75% населения было неграмотным, в самую читающую в мире страну — это падение или повышение уровня культуры? Для Д.С.Лихачева, судя по его рассуждениям, всеобщее образование несущественно, ибо оно означает изменение в жизни массы , а для него важна только жизнь элиты . Причем и в ее-то жизни упор у него делается на баланс «жалованья и унижений». Возможность для огромного контингента людей приобщиться к творческой работе в сфере умственного труда, как это произошло в СССР, не считается у него культурной ценностью. Огромный контингент? А-а, образованщина .
Каковы же «концептуальные» аргументы неприятия всего советского культурного строительства? Вот, статья Н.Козловой, ст.н.с. Института философии АН СССР, в престижном академическом издании «Общественные науки и современность» (1991, № 2). Эта статья попалась на глаза случайно, но таких статей тьма, и эта вполне представительна. В ней, в целом, отвергается советский тип образования и, в общем, тип советского культурного человека. Автор проводит, как он выражается, «культурно-антропологический анализ». Исходный тезис такой: «В 20-е годы культурный уровень общества в целом существенно понизился».
Статья содержит местами верные наблюдения и — переполнена злобой. К кому? К тем, кого советская власть ввела в круг универсальной культуры: «Ветер революции вымел на поверхность исторической жизни множество людей, живших в мире связей личного типа, характерных для традиционных доиндустриальных обществ. Это — люди безъязыкие, молчащие „от дурости и угнетения“… О какой науке они мечтали — сказать трудно».
Далее следуют издевательства — мол, «страна мечтателей, страна героев». То ли дело на Западе, где все делалось правильно, без мечтаний и без геройства. И опять верные наблюдения вперемешку со злобой: «В результате оказалась освобожденной архетипическая фантазия низов, которая выплеснулась из цивилизационных рамок и „разлилась“ по поверхности общества… Открылись десятки университетов, появились новые тысячи научных работников. Организация образования для тех слоев, которые ранее были отчуждены от культуры, стала способом достижения всеобщего равенства… Новых, „красных“ студентов отличал удивительно низкий уровень грамотности. Результатом же стала деградация университетов…».
Подобную же селекцию производит и «демократ» С.Аверинцев: «Нельзя сказать, что среди этой новой получившейся среды, новосозданной среды научных работников и работников умственного труда совсем не оказалось людей с задатками интеллигентов. Мы знаем, что оказались. Но… единицы» («Независимая газета», 03.01.1992).
За всем этим — ностальгия по мифической царской России с ее аристократическим культурным сообществом: «Вхождение в это сообщество требовало длительного систематического труда. Кроме того, существовал и действовал закон о кухаркиных детях», — пишет Н.Козлова. Странно еще, что философиня не сожалеет об отмене телесных наказаний — и ведь наверняка считает себя демократкой.
Философский пафос этого антисоветизма заключается в отрицании народной культуры в пользу культуры сословной , культуры для привилегированного меньшинства. Об этом различении двух видов искусства писал Георгий Свиридов в своих «Записках» в 1979 г.: «1) Народное — которое способно восприниматься нацией целиком и само адресовано народу/нации как целому. 2) Сословное искусство — адресуемое наднациональной элите, своего рода „сливкам общества“ или, как их называл А. Блок, „подонкам общества“…».
Статья Н.Козловой примечательна тем, что в ней самым наглядным образом предстает раскол, который произошел сейчас в среде интеллигенции. Мы как будто говорим на двух разных языках. Мне, например, кажется дикой сама идея, будто ликвидация неграмотности почти сотни миллионов человек совместима с формулой «общее снижение культурного уровня». Дело в том, что Козловой, как и Лихачеву, интересно лишь то, что происходит в тонком слое элиты, а 85% населения, крестьяне, для нее как будто вообще не существуют. Как не существуют и миллионы жителей российской Азии.
Но поговорим о русских. Вот небольшой, но отражающий изменение бытия народа штрих. В середине 20-х годов резко снизилась младенческая смертность в России, которая в самом конце XIX века составляла 425 умерших на 1 тыс. родившихся. В результате средняя продолжительность жизни русских сразу подскочила на 12 лет. Это было достигнуто интенсивной культурно-просветительной работой. Врач и демограф С.А.Новосельский писал в 1916 г.: «Высокая детская смертность у православного, т.е. преимущественно русского населения состоит, помимо общеизвестных причин, в связи с деревенскими обычаями крайне рано, едва ли не с первых дней жизни ребенка давать ему кроме материнского молока жеваный хлеб, кашу и т.п. Сравнительно низкая смертность магометан, живущих в общем в весьма антисанитарных условиях, зависит от обязательного грудного вскармливания детей в связи с религиозными предписаниями по этому поводу Корана». 12 Замечу, что у мусульман в 1897 г. детская смертность составляла 166 на 1 тыс. родившихся.
Так давайте определимся, считать ли отход русских крестьян от привычки давать новорожденному ребенку жеваный хлеб, от чего умирала треть младенцев, положительным явлением культуры — или это к культуре отношения не имеет? Считать ли явлением культуры ликвидацию в 20-е годы массового детского («бытового») сифилиса, вызванного элементарным незнанием правил гигиены? Для Козловой это — ничто. А для меня — именно то, что выражается суконной формулой « общее повышение культурного уровня ». И оно могло быть достигнуто именно благодаря советскому строю, ибо в царской России слишком большая часть чиновников думала именно так, как философ-демократ Н.Козлова и утонченный интеллектуал Д.С.Лихачев.
Козлова с плохо скрытым злорадством говорит о низком уровне грамотности «красных» студентов. И это для нее удивительно . У нее воображения не хватает понять, какого «систематического труда» стоило этим людям, садившимся за книги после рабочего дня на заводе, подтянуться до уровня университета. И ведь именно эта, учившаяся часть рабочей молодежи вызывает интеллигентскую неприязнь!
Допустим даже, действительно у «красных» студентов был низкий культурный уровень, не хочу спорить. Но разве он у них был ниже, чем у массы их отцов и старших братьев, которые и мечтать не могли об университете? Ведь ясно, что благодаря рабфакам уровень грамотности и культуры у существенной части молодежи резко вырос . Почему же все это в целом вызывает злорадство, почему это ставится в вину советскому строю? Хотелось бы мне проникнуть в душу таких людей и понять, почему явное улучшение жизни немалой части народа вызывает такую неприязнь.
Неужели не знает г-жа Козлова, что «красные» студенты в ходе учебы и работы очень быстро повышали свой «уровень грамотности», и из их среды вышли блестящие интеллигенты, в том числе гуманитарии? Если не быть расистом и не верить в генетическую предрасположенность богатых людей к культуре, то каждому ясно, что начиная с некоторого порогового уровня знания главным фактором культурного развития становятся природные способности и желание человека — если для этого развития есть благоприятные социальные условия. Это — обычное дело, все мы это наблюдали в вузах. Или даже такой тривиальной вещи не заметила г-жа Козлова в свои студенческие годы?
Но попробуем встать на элитарную точку зрения, с которой смотрит г-жа Козлова. Не будем о хлебной жамке и сифилисе. Что произошло с культурой в «высоком» смысле слова? Тут, грубо говоря, философ говорит неправду. В 20-е годы в России произошел взрыв, протуберанец культурной деятельности высокого накала. Видимо, философ не считает науку частью культуры, поэтому о становлении советской науки говорить не будем, хотя во многих отношениях это было замечательное явление мировой культуры. Но как можно говорить о падении уровня, например, литературы! Это просто немыслимо.
Окиньте взором свои книжные полки, посмотрите на даты. Маяковский и Пастернак, Есенин и Заболоцкий, Клюев и Васильев, Мандельштам и Ахматова — и так далее. В каком смысле можно сказать, что их стихи 20-х годов — низкого уровня? А ведь так безапелляционно заявляют антисоветские доценты и академики, что люди просто не осмеливаются не поверить. О театре и кино говорить нечего — советские мастера были полноправными участниками ведущей мировой «бригады», никто в этом не сомневался. Тогда же начинался расцвет нашей музыки. Откуда взялись Свиридов, Прокофьев, Шостакович, композиторы-песенники? Из 20-30-х годов. Или нас будут уверять, что в СССР был низок уровень музыкальной культуры?
Считается, что по сравнению с другими видами высокой культуры в России тогда отстала живопись. Может, и отстала, скажем, от музыки, но ведь никак не низок был ее уровень. Мой дядя А.Д.Гончаров был довольно известный художник, я интересовался книгами по искусству того времени. Общее мнение искусствоведов сходится к тому, что 20-е годы были очень важным и интересным периодом. Кстати, развитие всех видов искусства в немалой степени было подкреплено тем прозаическим обстоятельством, что на них вследствие появления множества «красных» студентов возник массовый спрос . Например, искусствоведы отмечают, что небывалый наплыв в 20-е годы посетителей в картинные галереи побудил правительство выделить довольно большие деньги на поддержку художников. Рынок не рынок, а общественная потребность — дело великое.
Конечно, революция — это катастрофа, в том числе для культуры. Кто-то погиб, кто-то эмигрировал, у кого-то опустились руки. Но надо же судить по главному признаку — вызвали ли действия главных сил революции разрыв непрерывности в развитии культуры или нет. Соединить старую культуру с революционной молодежью — дело очень непростое. И бесспорно, что в русской революции это удалось сделать в огромной степени. Ведь установка Ленина «Учиться, учиться и учиться!» означала перевод энергии революции от социального противостояния к совершенно иному, к конфликту «культура» — «бескультурье» и «знание» — «невежество». Эту эсхатологию знания и культуры как духа строительства Царства справедливости выразил в поэтической форме А.Платонов. Соединение почти распавшейся цепи времен — великая и еще не осознанная в полной мере особенность русской революции. Это надо оценить и над этим задуматься. Посмотрите, господа демократы, что творится сегодня, как легко и бездумно вы ломаете то, что строили наши отцы. Не только втаптываете в ничтожество миллионы людей, но и разрушаете, как вандалы, великие культурные ценности. Вам ли упрекать кого-то…
Ради своего довольно-таки тупого антисоветизма С.Говорухин вкрапил в свою модную одно время книгу «Великая криминальная революция» самые незатейливые подтасовки. Вот одна: «75 лет назад в России произошел интеллектуальный переворот. Дети рабочих и крестьян получили право на достойное образование. Дети интеллигенции, духовенства, дворянства не могли поступать в вузы — требовалась справка о рабоче-крестьянском происхождении. Они прожили жизнь в темноте, в нищете…».
Эта обобщающая тирада — ложь самого низкого пошиба. Да, в СССР за счет рабочих и крестьян была расширена социальная база интеллигенции, но старая-то интеллигенция в массе своей воспроизвелась. Да возьмите биографии нашего корпуса академиков — почти все они из «родовитой интеллигенции, духовенства, дворянства» — это историкам хорошо известно, да и каждый может эти биографии просмотреть. А вспомним перестроечную книгу «Зубр» — в какой «темноте и нищете» жил дворянин Тимофеев-Ресовский, которого к тому же послали стажироваться в Германию?
Давайте немного остановимся на мысли Говорухина о том, что советская власть дала рабочим и крестьянам слишком большие льготы в образовании — в ущерб бывшим привилегированным сословиям. Эта нота очень сильна во всем антисоветском хоре. На мой взгляд, она даже гораздо важнее, чем это кажется по силе ее звучания, в ней — скрытая причина ненависти к СССР. Скрытая потому, что даже те антисоветчики, у которых эта нота прорывается, ее стесняются — чувствуют, что здесь говорят их самые темные, позорные комплексы.
Представим себе, за что ненавидят советский строй люди типа Солженицына (чубайсы и кохи — другая категория). Ведь, наверное, не за мелочи, не за ошибки и эксцессы, а за что-то главное — за фундаментальные принципы жизнеустройства. Эти принципы — не в идеологической кожуре марксизма и даже не в политическом устройстве. В принципе, мог существовать советский строй и при монархии, как оно почти и было в самый критический период (в форме сталинизма ). Эти ненавистные принципы — в представлении о человеке, о его правах и обязанностях. Что же так возмутило наших «аристократов духа», что они посчитали делом жизни уничтожение этого строя?
Я долго думал над этим странным явлением, спрашивал всех, кто мог подать мысль. Многие, с кем я говорил, сошлись на том, что сильнее всего таких людей оскорбляло и угнетало как раз то, что при советском строе «хамы, кухаркины дети» пошли в университет. Хамы забыли свое место, смешались с духовной аристократией, растворили ее в себе, портили ее расу. Вряд ли кто-нибудь из них в таких комплексах признается, но мечты наших «белых патриотов» о монархии и возрождении сословного общества, выступления типа говорухинского косвенно это подтверждают.
На словах, думаю, каждый признает, что охранять свои сословные привилегии, затрудняя детям из других социальных групп доступ к образованию, подло. Но ведь советская власть лишь частично помогла детям рабочих и крестьян преодолеть тот громадный разрыв в «стартовых возможностях», какой был у них по сравнению с детьми интеллигенции и имущих классов. Этот разрыв далеко еще не был устранен, пробились лишь самые способные и упорные — через рабфаки, курсы и небольшие льготы. И даже это вызывает ненависть!
В детстве я по уровню материального благосостояния мало отличался от моих сверстников — отец не пришел с войны, мать преподавательница техникума. Но я уже тогда видел, какими огромными преимуществами я обладал по сравнению с моими товарищами из рабочих семей. У меня дома была огромная библиотека, оставшаяся от отца. Я жил в атмосфере этих книг, энциклопедий, рукописей. Я жил в атмосфере разговоров моих родных — всех с высшим образованием, порой не с одним. В меня ежечасно, без труда, входили идеи, знания, символы, к которым мой сверстник из рабочей семьи должен был продираться с большим трудом, спотыкаясь, не имея впитанных с раннего детства навыков. Ему было трудно даже при формально одинаковом со мною доступе к знаниям. И вот за то, что советская власть проявила об этих детях небольшую дополнительную заботу, — Говорухин ее проклинает. И после этого я должен считать его патриотом?
В советской культуре произошло то, чего до этого не наблюдалось нигде — культуру высокого, «университетского» типа открыли для массы трудящихся, их не стали отделять от элиты типом культуры. Это — именно то, о чем мечтали русские просветители, наши духовные наставники. Как раз в 20-е годы, когда обсуждалась школьная и культурная политика, началось это небывалое дело — снятие классовых различий через освоение единого мира символов и единого языка. Тот, кто жил на Западе, знает, что там, в буржуазном обществе, об этом и помыслить невозможно. Сегодня взят курс на разделение народа на классы («расы») по культурному признаку — а часть патриотической интеллигенции рада крушению СССР, которое и готовилось именно ради такого разделения. Здесь и находится корень кризиса культуры.
Кстати, тот факт, что сегодня энтузиастами школьной реформы, которая отделит большинство детей нашего народа от хорошего образования, являются как раз те, кто при Советской власти вышел из низов, не меняет дела. Очень часто именно тот, кто поднялся «из грязи да в князи», становится самым подлым душителем и угнетателем простонародья.
В СССР снизился общий культурный уровень, надо же такое сказать! Когда я стал писать эту статью, невольно обежал взглядом книжные полки, мои любимые книги, особенно издания 20-х годов, раз уж о них речь. Вот затрепанная, постоянно читаемая книга — переводы рассказов китайского писателя 17-го века Пу Сун-лина «Лисьи чары». Это — одно из сокровищ великой китайской литературы, вещь исключительно тонкая. На Западе о ней мало кто знает, это достояние рафинированной элиты. Только у Ивлина Во один из его таких рафинированных персонажей берет в руки эту книгу — так автор подчеркивает исключительность этого героя.
В русскую культуру этот шедевр ввел «выдающийся советский знаток и исследователь китайской литературы» В.М.Алексеев (с 1918 г. профессор Петроградского университета, с 1929 — член АН СССР). «Лисьи чары» вышли в СССР в 1922 г., вторая часть собрания Пу Сун-лина «Монахи-волшебники» — в 1923, тиражом 5150 экз., с замечательным предисловием В.М.Алексеева, которое само по себе есть произведение высокой культуры. Эти книги сразу стали библиографической редкостью, и в 50-е годы их переиздали уже большими тиражами. А я помимо первых изданий, от отца, купил издание 1970 г., тиражом 50 тыс., которое тоже разошлось за несколько дней.
Наши интеллигенты-демократы ничего этого не видят. Почему? Я думаю, просто злоба застит им глаза, и они жизнь видят в чудовищно искаженном образе — недобром и несправедливом. Понятно, что после любой большой революции часть людей и их дети не могут принять новый порядок — не лежит душа, и все тут. Болят душевные раны, и тут уж логикой не возьмешь. Но если эти люди честны и благородны, то они не лезут со своими старыми ранами отравлять жизнь другим. Они даже в душе признают, что это неприятие у них — вещь сугубо личная, интимная. А если они по роду занятий и темперамента вынуждены обращаться к людям, то предупреждают их об этой свой личной антипатии, а в наблюдениях стараются быть объективными.
Пример — М.М.Пришвин, писатель и острый наблюдатель своего времени. Не терпел коммунистов и советскую власть, в своих дневниках не скрывал этого — но всегда при этом оговаривался, что никакая другая власть не вытащила бы Россию из ямы. 26 сентября 1921 г. он записал в дневник очередной крик души: «Часто приходит в голову, что почему я не приемлю эту власть, ведь я вполне допускаю, что она, такая и никакая другая, сдвинет Русь со своей мертвой точки, я понимаю ее как необходимость. Да, это все так, но все-таки я не приемлю». А позже добавил: «Чувствую, однако, что философия моя как-то краешком и очень неудачно прицепляется к моему личному раздражению…». Такую позицию можно уважать — человек покопался в себе и предупреждает, что его нелюбовь есть плод душевных мук, а не ума. А сейчас у нас в академических журналах, со всем авторитетом якобы научного знания вбрасывают в общество совершенно иррациональные злобные утверждения — и хоть бы малейшая оговорка. Может, у них это не плод ни ума, ни души? Актеры на сдельной оплате?
Но это, конечно, неважно — антисоветская интеллигенция, независимо от личной внутренней мотивации каждого, приняла вполне определенную философскую антропологию, представление о сущности человека и его правах. В этой философии «низшие чины» человечества как бы вообще не существуют. Во всяком случае, их самые простые, фундаментальные жизненные потребности ставятся несравненно ниже права элиты на духовный комфорт — а уж о пище или жилье элиты и речи нет. Ах, нас заставили жить в коммунальных квартирах!
Сам же Пришвин подметил эту установку еще до революции. Он писал о Мережковском: «Я никогда не забуду одного его спора с социал-демократическим рабочим. В ответ на поставленный ему вопрос о необходимости в человеке сознания своего собственного бессмертия рабочий говорил:
— Накормите меня.
Тогда Мережковский, возмущенный грубостью ответа, вдруг неистово закричал:
— Падаль, падаль!
Это была, конечно, чисто философская «падаль», то есть то, что падает, умирает, а рабочий принял за настоящую, ругательскую — и пошло, пошло».
Так вот, наши философы-демократы горазды рассуждать о бессмертии души, но им претит разговор о хлебе насущном, о самом простом и прозаическом голоде людей:



И жгут им слух мольбы о хлебе
И красный смех чужих знамен!



Трудно назвать какое-либо выступление наших интеллигентов, хоть демократов, хоть патриотов, где они сказали бы доброе слово в адрес военного коммунизма и продразверстки. Странно еще, что они стеснялись открыто проклинать карточную систему времен Отечественной войны. Голод для них — нечто абстрактное и как бы невозможное. Почитали бы статью «Голод в России» в энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона 1913 г. (т. 14). С какой ненавистью пишут и демократы, и патриоты о коллективизации — а ведь именно колхозно-совхозная система смогла устранить причины регулярных массовых неурожаев и голода в пореформенной России. Сравните рацион питания крестьян в 1913 г. и, скажем, в 70-е годы. Ведь, слава Богу, регулярное изучение семейных бюджетов налажено в России с конца XIX века, данные имеются. Не прочтут — не важен для них рацион питания крестьян.
Сейчас колхозы и совхозы разрушили, и 50% продовольствия РФ покупает за рубежом, так что если бы не пробуренные в СССР скважины и не построенные тогда нефте— и газопроводы, сегодня опять в стране был бы массовый смертельный голод. Почему же для патриотов неважно, что в 1928 г. пришлось ввести карточки в городах? Почему неважно, что в деревне начался голод среди бедноты, так что на почве голода были и смерти, и самоубийства? Почитайте сводки с мест июля 1928 г., они есть в архивах. Потому, что голодала беднота , а ее голод «белая кость» всегда легко переносила. И сейчас легко терпит. Подумать только — продолжают проклинать колхозы даже через десять лет после их разгона, хотя очевидно, что этот разгон стал катастрофой сельского хозяйства!
Завершая это отступление, я скажу, что ненависть к тому, что сделала советская власть в сфере культуры для крестьян, «кухаркиных детей», таджиков и т.д., постоянное третирование «красных» студентов и новой интеллигенции как «образованцев» есть, на мой взгляд, проявление низкого мещанского комплекса неполноценности — комплекса в той же мере антидемократического, как и антиаристократического. Из этого комплекса и исходит, как сказал Георгий Свиридов в своих «записках» 1979 года, «сознание своей избранности, самодовольное, сытое презрение к более низкому и к более высокому социальным слоям, непомерное честолюбие и ужасающий душевный холод и злоба. Безбожие и органически с ним связанное бездушие».
Это «сытое презрение» оказалось сцеплено с интеллигентским сознанием, потому-то сословные притязания возродились даже в среде интеллигентов, вышедших из семей рабочих и крестьян. Падки они оказались на лесть, а уж соблазнители постарались. К отделению от «массы» и рецидиву сословного сознания интеллигенцию подталкивал поток пошлых похвал в ее адрес, который заполнил страницы и эфир во время перестройки. Академик Д.С.Лихачев, получив титул «совести нации 3-го ранга», льстит интеллектуалам:
«Естественно, их роль в обществе можно определить как ведущую. Это соответствует месту интеллигенции, которое она должна по праву занимать. Испокон веков на Руси интеллигенция была эталоном нравственности, духовности, культуры» (там же, с. 228).
Какая пошлая чушь! Какие «испокон веков», какая Русь? Интеллигенция как культурный тип появилась в XIX веке, как продукт разложения сословного общества. И никогда она не была «эталоном нравственности», ибо ее главной отличительной чертой была больная совесть и нравственные метания. Разве могут метания и непрерывная «смена вех» быть эталоном? Чему может научиться юноша у Родиона Раскольникова или чеховского Иванова?


Культурный смысл революционной апокалиптики

Давайте теперь взглянем на взаимодействие аристократической и народной культуры с другой стороны. И демократы, и многие патриоты говорят о снижении после революции уровня именно первой, «утонченной» культуры — ах, какие образованные были раньше академики, какие тонкие были гимназистки! Да, эта культура пошла на спад, и вовсе не только от материальных невзгод и притеснения ее носителей в условиях революции и гражданской войны. Видеть в этих невзгодах причину увядания Вишневого сада и спада этой культуры, начавшихся, кстати, задолго до Октября 1917 г. — такое же принижение проблемы, как видеть причину нынешнего кризиса в нехватке денег. Причина спада была четко выражена В.Брюсовым:



И вас, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном.



Почему В.Розанов писал, что монархическую Россию убила русская литература? Потому, что литература разбудила духовные (в глубине своей религиозные ) искания в самой толще народа. В этом и отличие высокой русской культуры от западной. Русская культура, не будучи культурой классовой, несла свое Слово каждому человеку и каждому народу России (точнее, всего света). Это видно уже у Пушкина. К концу XIX века старая русская культура передала свой огонь новой силе, а сама стала увядать, приветствуя эту силу. За Блоком, Толстым и Чеховым пришли Есенин с Маяковским и Платонов с Шолоховым.
А на траектории сословной («аристократической») культуры остались Гиппиус, Северянин, Цветаева — с вкраплениями Бунина и Набокова. Они не обращались к каждому человеку и тем более к каждому народу, это была камерная музыка. Конечно, и камерная музыка есть культурная ценность, но давайте хотя бы зафиксируем тот факт, что Д.С.Лихачев с сонмом антисоветской демократической интеллигенции не просто признавал эту ценность, он при этом отрицал весь растущий ствол народной культуры — на том основании, что она не имела внешних атрибутов культуры камерной.
А на какой духовной почве выросли Есенин с Маяковским и Платонов с Шолоховым? Именно на почве мечты о Земле и Воле, о Граде Китеже — на той почве, из которой выросла русская революция. И только на этой духовной траектории видело последнее поколение старой культуры будущность России — прекрасно понимая, какой катастрофой для их сословия станет эта неизбежная революция.



Поют, поют в земле святые корни,
Но первой жатвы не увидишь ты.



Поразительно, что это понимали и поэт крупной буржуазии Брюсов, и поэт крестьянства Есенин, но не понимают нынешние «буржуазные демократы» и «патриоты-почвенники». Не видят, и стараются выкорчевать остатки этих святых корней, которые оказались не по зубам Горбачеву с Ельциным.
По отношению к советскому строю и ко всему советскому проекту наш нынешний культурный слой (возможно, даже в большинстве) совершил, на мой взгляд, огромную историческую нечуткость и несправедливость. Дело тут не в политике, а в чем-то более глубоком, оттого и кризис у нас пока что безвыходный. И нечуткость эта — не только к советскому строю, но и к тем светочам нашей культуры, которые этот строй художественно, чувством осмыслили. Ныне живущая интеллигенция не проявила интереса и воли, чтобы понять суть советского строя через слово культуры, она увлеклась вторичными, а часто всего лишь политическими вопросами.
Г.Свиридов писал в своих «Записках»: «Художник различает свет, как бы ни был мал иной раз источник, и возглашает этот свет. Чем ни более он стихийно одарен, тем интенсивней он возглашает о том, что видит этот свет, эту вспышку, протуберанец. Пример тому — великие русские поэты: Горький, Блок, Есенин, Маяковский, видевшие в Революции свет надежды, источник глубоких и благотворных для мира перемен». А мы именно перестали слышать великих русских поэтов и отбросили «свет надежды, источник глубоких и благотворных для мира перемен».
Поразительно и то, что оба антисоветских течения, будучи антиподами в отношении к модернизации (модернизаторы-демократы и консерваторы-почвенники), соединились в поддержке того регрессивного пафоса перестройки и реформы, который, если бы хватило сил у реформаторов, означал бы просто ликвидацию России как страны, народа и культуры. Наглядный пример такого соединения — совместная атака в конце 80-х годов на Энергетическую программу СССР. Видимо, коррумпированная номенклатура и теневики инспирировали эту атаку из геополитических и корыстных целей (развал СССР по заказу Запада и расхищение огромных средств, ассигнованных на эту программу), но демократические и патриотические интеллигенты, создавшие культурное прикрытие для этой диверсии, были искренни. Эта искренняя ненависть к программе, очевидно необходимой для развития (и даже для сохранения) страны, для нас важна как явление культуры . Она — симптом глубокого духовного кризиса нашей интеллигенции в целом.
Регрессивному отрицанию советского культурного проекта придало силу именно это соединение демократов и патриотов. Ведь главное в культурном строительстве русской революции состояло в том, что оно достигло почти невозможного — вписало идею развития и производные от нее модернизационные программы в «контекст традиционного сознания». В России это удалось сделать в гораздо большей степени, нежели в Японии и Китае, где американизация и обуржуазивание традиционного мироощущения заходит все дальше. Историк А.В.Голубев пишет: «Объективным итогом революции явилось то, что все общество или по крайней мере его социально активная часть приняли ценности развития и исторической динамики. Заметно выросла, хотя не сразу, культурная гомогенность общества. С одной стороны, были ликвидированы целые социальные категории, причем наиболее вестернизированные. С другой, — в историческую динамику включились десятки миллионов людей, вырвавшихся из традиционной культуры. Это был качественный скачок огромной важности». 13
Как же смогла революция соединить идею развития с традиционализмом? Именно в результате того, что высокая русская культура, вобравшая в себя и универсализм Православия, и универсализм Просвещения, вошла в «симфоническое» взаимодействие с традиционной мечтой о Земле и Воле — с общинным крестьянским коммунизмом. Это и породило совершенно необычный в истории культуры тип — русского рабочего начала ХХ века. Сохраняя космическое чувство крестьянина и его идущее от Православия эсхатологическое восприятие времени, рабочий внес в общинный идеал равенства и справедливости вектор реального действия, реального построения на нашей земле материальных оснований для Царства справедливости.
Тот русский рабочий, ядро революции, был прежде всего культурным типом , в котором Православие и Просвещение, слитые в нашей классической культуре, соединились с идеалом действия , направленного на земное воплощение мечты о равенстве и справедливости. Против этого культурного типа, его тлеющего еще в нас огня и призывают в мечтах «Пиночета» с «русским Франко» Ясин с Бондаренко. Одни мечтают уничтожить православную общинную ипостась этого культурного типа, другие — содержащийся в нем импульс Просвещения и развития.
Уникальность этого культурного типа, который возненавидели оба крыла нашей антисоветской интеллигенции, была очевидна виднейшим мыслителям первой половины ХХ века (назову хотя бы Антонио Грамши, который считал русского рабочего явлением космического масштаба, как бы собравшим в себе и выразившем в революции мечту о справедливости трудящихся всех народов мира в ее развитии за три века).
Когда читаешь выступления наших интеллигентов, отвергающих советский культурный проект, иногда приходишь в замешательство: неужели они не видят масштаба и величия того импульса, который дал русской культуре этот революционный рабочий первой половины ХХ века? Ну ладно гайдары и хакамады — им мешают «их слишком сытые тела», но почему нашим почвенникам противен «керженский дух» и «игуменский окрик в декретах»? Не могу поверить, чтобы они отрекались от этого сознательно, что-то застило им глаза. Почему им противен русский космизм , звучащий в советской поэзии и песнях? За деревьями политических схваток не видят леса…
Революционное движение русского рабочего и стоявшего за ним общинного крестьянина было движением религиозным , «православной Реформацией» России. Отсюда и «святые корни», питавшие целый век, с 80-х годов XIX века, зарождающуюся, а потом и зрелую советскую культуру. Хороший обзор развития этого процесса дан А.С.Балакиревым 14 , но ведь этот процесс широко освещен и в литературе, и в воспоминаниях виднейших представителей интеллигенции революционного времени (например, М.М.Пришвина).
А.С.Балакирев говорит об «атмосфере напряженных духовно-религиозных исканий в рабочей среде», которая отражена в исторических источниках того времени. Он пишет: «Агитаторы-революционеры, стремясь к скорейшей организации экономических и политических выступлений, старались избегать бесед на религиозные темы, как отвлекающих от сути дела, но участники кружков снова и снова поднимали эти вопросы. „Сознательные“ рабочие, ссылаясь на собственный опыт, доказывали, что без решения вопроса о религии организовать рабочее движение не удастся. Наибольшим успехом пользовались те пропагандисты, которые шли навстречу этим запросам. Самым ярким примером того, в каком направлении толкали они мысль интеллигенции, является творчество А.А.Богданова».
Сам А.А.Богданов не раз писал, что идеи его тектологии явились ответом на вопросы рабочих об устройстве мироздания, когда он был пропагандистом в тульских рабочих кружках (кстати, рабочие сами его нашли и привлекли к этой работе). Он отмечал, что рабочие поразили его «стихийным стремлением к монистическому мировоззрению» — к представлению о единстве мира и возможности устроить его разумно и справедливо. 15
Здесь — духовные основания того рывка в развитии, который совершила Россия в ее советском облике и который самым наглядным образом проявился во время Отечественной войны. И это движение духа от общинного Православия через революционный взрыв к идее разумного планомерного действия по преобразованию мира в направлении всеобщего братства отложилось как священное предание в коллективной памяти. Профанация и очернение этого предания, произведенные авторитетными и любимыми представителями творческой интеллигенции, нанесли разрушительный удар по самосознанию русских. Питающий культуру огонь «революционной апокалиптики» стихал и при бережном отношении мог бы стать долговременной движущей силой развития — но пришли солженицыны с лихачевыми и стали его заплевывать. А за ними две очереди с плевками помельче.
В то же время «духовные авторитеты» подрубили важный корень, питавший художественное чувство массы людей, которое держало творцов нашей культуры. Это чувство, поднявшее на поверхность силу «подспудного мужицкого стиха», было самым тесным образом связано с революцией, с ожиданием избавления. Исследователь русского космизма как большого культурно-философского явления С.Г.Семенова пишет: «Никогда, пожалуй, в истории литературы не было такого широчайшего, поистине низового поэтического движения, объединенного общими темами, устремлениями, интонациями… Революция в стихах и статьях пролетарских (и не только пролетарских) поэтов… воспринималась не просто как обычная социальная революция, а как грандиозный катаклизм, начало „онтологического“ переворота, призванного пересоздать не только общество, но и жизнь человека в его натурально-природной основе. Убежденность в том, что Октябрьский переворот — катастрофический прерыв старого мира, выход „в новое небо и новую землю“, было всеобщим». 16
К несчастью, патриотическая интеллигенция, вышедшая на политическую арену в 70-80-е годы, в своем мировоззрении оказалась несоизмерима с этим порывом и была затянута в фарватер антисоветского интеллигентского сознания как подчиненная сила.


* * *

При продолжении нынешнего хаоса в духовных установках культурная эрозия и уход в небытие грозят, на мой взгляд, именно антисоветскому патриотическому течению. Демократы последовательны, а значит, с ними можно или найти компромисс, или устроить какую-то разновидность апартеида. Но есть в духовном основании социальных и культурных проектов «запрещенные» комбинации постулатов и догм. Быть патриотом России и принимать мальтузианские идеи о делении рода человеческого на «сильных» и «слабых» — одно из таких запрещенных сочетаний. Удержаться на этой полке невозможно — неизбежен или перескок к Гайдару с Явлинским, или возврат к идеалам равенства и братства. Те, кто «пути не помнят своего», слова не получают, какими бы премиями их ни украшали.
Ноябрь 2002г.




Честь искусства выше денег (интервью с Виктором Розовым)


Виктор Сергеевич Розов (род. 1913) — виднейший русский и советский драматург. Автор большого числа широко известных, остро конфликтных пьес. Многие из них экранизированы (напр., фильм «Летят журавли»). Живет и работает в Москве.
— Сегодня, в России, мы переживаем тяжелый кризис. Как по-Вашему, до какой глубины этот кризис проникает в сознание и подсознание человека? Рушатся ли только идеологические структуры? Ставятся ли под сомнение социальные институты, привычный способ совместной жизни людей? Затрагиваются ли ценностные основания, наши культурные архетипы?
— Я думаю, что кризис культуры, как и всего общества, идет по всем уровням. Культура и искусство в этом кризисе мечутся, пытаются найти свое место. И лучшие их представители в этом урагане, который проносится над страной, пытаются удержаться на ногах и что-то спасти. Это и делает честь некоторым нашим художникам. Я видел некоторые только что поставленные спектакли — они хороши, несмотря на то, что происходит! Но в целом идет неслыханное разрушение нашей культуры. Сказать отечественной культуры — это даже мало. Я думаю, наша отечественная культура — общечеловеческая. Она, в своих лучших выражениях, питала весь мир. Я не беру только XIX век, русскую литературу, которая оказала важное влияние на мышление всех наций. Но и советская культура, несмотря на очень сложные условия ее взаимодействия с властью, не теряла связи с духовной основой той культуры, преемницей которой она была. А вот сейчас идет вторжение какой-то чуждой нам культуры.
— Разве взаимодействие культур может быть губительным?
— Полезно и необходимо, когда взаимодействует культура. А сегодня внедряется иное понимание смысла твоей собственной жизни. Важна ведь личность. Каждый сам себе хозяин, сам себя выстраивает. На него со всех сторон действует множество сил, но если в нем есть, скажем, божественное начало, и он его хранит, он неприступен соблазнам. А сейчас наносится удар именно по этому началу. После поражения СССР в холодной войне идет натиск псевдокультуры — чужого понимания чести, чужого понимания совести, разрушение тех опор, на которых держится в своей жизни человек как личность.
— Но многие идеологи реформаторов более или менее открыто проводят мысль, что русской культуры или, шире, российской цивилизации как самостоятельного явления не было. Что это — фантом. Что есть единая мировая цивилизация, и различия определяются лишь степенью отставания от ее авангарда — Запада. Каковы те ценностные основания нашего типа человека, которые, на ваш взгляд, и задавали ориентиры для нашей культуры?
— Возьмем хотя бы привычное обвинение русского человека в лени. Вот, я рос в деревне и помню, как после страды, убрав урожай, люди отдыхали. Я видел умиротворение, и так мне это нравилось — а кто-то видит лень. А люди не рвались заработать еще и еще. Понятие достойной жизни у них было связано с достатком. Подумайте, как много смысла в этом русском понятии: достаток! Человек должен искать не богатства, а достатка — того, что достаточно для жизни, а лишнего не надо. И у нас это сохранилось — вплоть до недавнего времени. А раньше это было общим у многих культур, и потому-то человечество с достоинством выдержало испытание бедностью. А вот испытание сытостью, похоже, выдержать труднее.
— То, что происходит в России, лидеры переворота определили как революцию. Все революции в истории, какие бы травмы они ни наносили обществу, вызывали оптимизм, мобилизацию духовных сил. Горький, Маяковский, даже Лев Толстой видели за революционным разрешением кризиса путь к обновлению. Даже Платонов, показывая страшную сторону революции, был полон антропологического оптимизма. Почему же у тех, кто воспринимался как «буревестники» перестройки — вспомним Петрушевскую, Каледина, Кабакова — столько пессимизма, так принижен человек? Таковы идеалы этой революции — или интеллигенция не уловила ее скрытых ценностей?
— Мне кажется, что это нельзя назвать пессимизмом. Вот, я хорошо знаю Петрушевскую. В театре она выражает то, что видит как художник. А другого она не видит — и это ее право, как художника. Как человек, она воспринимает мир в его целостности и сама — цельный человек, очень хороший человек. Но описывает она жизнь в локальном ракурсе, и пишет очень хорошо. И здесь — не пессимизм, а, скорее, страдание. Она страдает от того, что видит, как художник, сострадает своим героям. У нас и в начале века были те, кого обвиняли в пессимизме, декадентстве — Леонид Андреев, Сологуб. Так они видели мир. Художник не обязан объять, как Пушкин или даже Есенин, мир в его целостности.
Другое дело — почему эта наша либеральная революция, или контрреволюция, или переворот — не нашла своих буревестников, своих певцов? Вот в чем вопрос! Где песни этой революции? Уже десять лет нет никакой цензуры — где этот поток прекрасных, свежих произведений? Почему в недрах советского тоталитаризма созревали целые поколения оригинальных и сильных художников, и при первой же оттепели вырывались мощным и разнообразным потоком? Как будто их держали за пазухой: Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, да тот же Солженицын. А сегодня… Может быть, смешно звучит, но меня радует, что нет певцов нынешнего времени. Это замечательно — нечего воспевать-то! Никаких идеалов! Общество, которое они пытаются создать — бессмысленное общество! Существуешь в нем, как заблудшая овца. Те, кто совершил этот переворот, не могут предложить никакого смысла существования. Что воспевать — богатство? Такого никогда не было — просмотрите всю мировую литературу. Кого ни копни, буржуа, как образ, всегда отрицательный персонаж. Мы недавно плыли по Волге на пароходе, была встреча деятелей культуры с предпринимателями. Так один крупный предприниматель жаловался — что это, мол, так ведется в России? Чуть человек завладел богатством, его выставляют в отрицательном свете! Но он ошибается, это не только в России, это во всей мировой литературе так. Это идет от Евангелия. Вот, Леонардо да Винчи поучает молодого художника: не торопись гнаться за деньгами, честь искусства выше чести денег!
Так что, интеллигенция ответила на перестройку своеобразно, но адекватно: ничем! Полным художественным бесплодием. Даже те, кто как идеологи ее прославляют, как художники этого сделать не могут.
— Но почему художественная интеллигенция, пусть даже отрицая старый, советский порядок, не пошла по пути развития ценностей русской культуры — ведь они давали возможность для критического осмысления. Почему свернули к либерализму в его самой пошлой, обветшавшей трактовке?
— Думаю, что поток западной антикультуры хлынул таким потоком, что снес их. Они барахтаются, не могут ничего понять и отделить зерен от плевел. Ведь они воспитаны и на образцах западной культуры, на Бальзаке и Флобере. То, что они сегодня получили, смяло их. Они не справились, их раздавило. Идет смещение понятий. Вот мелочь: любая культура разделяет такие категории, как любовь, эротика, секс и похабщина. А у нас сегодня ряд художников все это перемешивают, и образуется такое варево, что жрать невозможно. Все смешалось. Они ушли от тех путей, на которых искалось счастье в нашей культуре. Ищут в совсем другом месте, прельстились нелепыми, даже смешными химерами. Это и есть буквальный смысл выражения: человек сошел с ума! Ведь им нравится это новое государство, которое зовет их: «Обогащайтесь!» — и в то же время это им противно. Это я знаю абсолютно точно. Интеллигенция имеет расщепленное сознание. И эта раздвоенность не позволяет им что-то создать. Хотя, повторяю, речь не обо всех.
— А где сейчас те, кто устоял? Заняты рефлексией? Ушли в «чистое искусство»? Ищут путь вперед на тех же ценностных основаниях?
— Прежде всего, стараются собрать, сохранить и возродить уцелевшее. Я видел несколько прекрасных спектаклей. Театр им. Маяковского восстановил на своей сцене спектакль Эфроса «Наполеон» (поставленный ранее в Театре на Малой Бронной). С прелестной Ольгой Яковлевой в роли Жозефины. Это — прекрасное произведение. Фоменко поставил «Без вины виноватые» в театре им. Вахтангова с прекрасными актерами — очаровательная Борисова, Максакова, Яковлев. Это — произведение высокого искусства. А уж когда я достал билет в Большой театр на балет «Баядера» — восстановление постановки Петипа 1909 года — я вечер провел в раю. И я повторял про себя: «Это же существует!». Вопреки всему хаосу и мраку, который царит за стенами театра. Есть хранители! Так же, как наши подвижники — музейные работники. На таких пока все и держится.
— Но как объяснить беспрецедентное в истории явление — фактически предательство авторами их героев, отказ от трудов всей жизни? Чем же можно компенсировать такую потерю?
— Это можно было бы компенсировать только созданием равноценных, высоко художественных произведений. Но это невозможно. Они все воспитаны при советской власти, состоялись при ней как художники, стали знаменитыми. Им уже психологически, чуть ли не биологически невозможно уйти от этого. Не говоря уж о том, что у меня презрение вызывает человек, все получивший от советской власти, украшенный всеми возможными премиями и увешанный всеми возможными орденами, который сегодня отказывается от своего прошлого, в котором «он так ужасно жил». Какими бы великими деятелями культуры они ни были, я отношусь к этой их позиции с глубоким презрением.
— Но как же можно психологически понять эту позицию? Ведь они теряют все, что создали — ничего не получая взамен в будущем. Можно понять, когда так поступает голодный человек за чечевичную похлебку, но у них-то эта похлебка была.
— Для меня это загадка. Я просто не могу этого объяснить. Это надо их спросить. От них абсолютно не требовалось такого разрыва с прошлым. Какая-то внезапная полная утрата исторического чувства. Так оплевать всю свою прошлую жизнь! Видимо, испытали смятение. Творческие люди, они эмоциональны, импульсивны. Они постоянно находятся в противоречии со своей собственной жизнью. Не выдержали этой бури.
— Сегодня всем уже ясно, что рыночная утопия провалилась. Ее результат — лишь разрушение экономики и криминализация жизни. Рухнул и демократический миф — нас ведут к тоталитаризму, да еще самому тоскливому — тоталитаризму без большой идеи. Как видят свой выход художники?
— Это именно тупик, потому что тоталитаризма-то никто из художников не хочет.
— Но ведь из тупика надо выбираться. Даже предприниматели — одни готовятся отбыть на Запад. Те, кто особенно хищнически грабил в эти годы страну, даже собираются при этом сделать себе пластическую операцию, чтобы их не нашли и на Западе, есть такие.
— Неужели? Вот не знал.
— Да, есть. Но это все-таки поиск выхода. Но есть ли у жудожников, которые пошли с «реформаторами», какие-то планы творческого прорыва из тупика, куда-то вперед?
— Думаю, придется ждать, пока народится новая художественная интеллигенция. Та свое дело уже сделала. Сделала она много хорошего. Сегодня, в растерянности, она делает много нехорошего. Много нехорошего. Оставим ее в покое. Так она и запомнится в ее двойственности. А прорыва ее из тупика уже быть не может. Скажем честно: от них ждать уже ничего нельзя. Они уже состоялись: Ростропович, Майя Плисецкая, Эльдар Рязанов, Олег Ефремов, Олег Табаков, Михаил Александрович Ульянов. Все это были прекрасные деятели искусства. Мы от них получили много хорошего. Скажем же им спасибо, и пусть они ведут себя так, как им Бог на душу положит, как они считают нужным. Но ждать от них новых откровений нельзя. А осознать свое место в том процессе, который привел к катастрофе — это личное дело каждого, тут и совета никакого дать нельзя. И упрека никому я не могу бросить. И предположить ничего нельзя. Вот, сейчас возвращается в Россию Солженицын. С кем он будет — с народом или с этим правительством?
— Посмотрим.
— Да, посмотрим. А новая интеллигенция наверняка родится. Хотя сегодня указать пальцем и сказать «вот она!», нельзя.
1994г.




Язык, мера и логика


После окончания встречи мне удалось лично побеседовать с гостями. 
— Какие вы видите выходы из сложившейся ситуации как экономист? — начал я первый разговор с Николаем Шмелевым. 
— Мы достигли дна, и жизнь в России потихоньку налаживается. Президент Путин в экономике за два года не сделал ни одной ошибки. Ельцин их делал каждую неделю. Путин придерживает команду ленинградских либералов и не дает им идти путем ошибок. За полгода в страну пришло около 10 миллиардов долларов. 
— Это иностранные инвестиции или свои? 
— Свои, но они идут под маркой иностранных — с Кипра. 
Вадим АРИСТОВ, «Российский Курьер», N 19, 2002 г.
Одной из главных причин нашего небывало глубокого и небывало продолжительного кризиса стало массовое поражение сознания, которое сильнее всего затронуло интеллигенцию, политиков и особенно работников сферы управления. Это поражение сознания выражается, в частности, в настойчивом уходе от фундаментальных вопросов. Уже во время перестройки подобное было странно видеть у образованных людей. Как будто и не существовало неясных фундаментальных вопросов, не было возможности даже поставить их на обсуждение. 
Этот отказ интеллигенции от едва ли не первой своей функции сразу нанес обществу огромный урон. Особенно разрушительно принижение проблем в моменты кризисов, когда люди нуждаются в том, чтобы поставить и обсудить главные вопросы. Но «мыслители» именно к этим вопросам оказались глухи и равнодушны. Уже поэтому большинство умозаключений относительно наших общественных проблем приводило к ложным или малозначимым выводам. Эти выводы или представляли собой чисто идеологический продукт, вытекающий из веры в очередную доктрину, или были оторваны от реальности и служили лишь для манипуляции массовым сознанием. 
Прежде всего, уход от фундаментальных вопросов выражался в отказе от определения понятий и их соподчинения. Это приводило к смешению ранга проблем, о которых шла речь. Причем, как правило, это смешение имело направленный характер — оно толкало сознание к принижению ранга проблем, представлению их как простого улучшения некоторой стороны жизни, очевидного и не сопряженного ни с каким риском. Проблемы бытия представлялись как проблемы быта. 
Обыденным стало равнодушие к различию векторных и скалярных величин — вспомним эти школьные понятия. Вектор указывает и величину, и направление, а скаляр — только нейтральную меру. Приказ «залп из десяти орудий по противнику, азимут такой-то» задает вектор. А приказ «залп из десяти орудий куда угодно» — скалярную величину. 
Россия имела трагическую историческую судьбу. Ее художественный образ — витязь на распутье. Каждый выбор пути на этих распутьях требовал усилий ума и сердца, предвидения и ответственности. Каждый был сопряжен с обязанностью различать, где добро, а где зло. В этом выборе возможны ошибки, ибо зло умеет маскироваться. Но если человек просто уходит от выбора, то зло его обязательно подтолкнет на гибельный путь. 
В том типе мышления, что господствует в наше время, сама категория выбора исключена из рассуждений. Проблему выбора пути уже в конце 80-х годов подменили проблемой технического решения. Говорили не о том, «куда и зачем двигаться», а «каким транспортом» и «с какой скоростью». Нас смутно тревожил вопрос: «Справедливо ли это будет?» — а нам орали: «Это будет эффективно!» 
В этом и различаются две категории разного ранга — выбор и решение. Хорошо ли бомбить Сербию? — проблема выбора. Какими ракетами бомбить и с каких военных баз? — проблема решения. Хорошо ли превращать землю в товар? — проблема выбора. Как лучше организовать «цивилизованный рынок земли»? — проблема решения. И мы пошли за этой дудочкой. 
А вспомним, в каких понятиях объясняли крестьяне свое неприятие реформы Столыпина. Удивительные по нынешним временам дальновидность и здравый смысл. Вот как обосновал свое несогласие с Указом о начале реформы волостной сход Рыбацкой волости Петербургской губ. в мае 1907 г. в своем наказе в Госдуму: 
«По мнению крестьян, этот закон Государственной Думой одобрен не будет, так как он клонится во вред неимущих и малоимущих крестьян. Мы видим, что всякий домохозяин может выделиться из общины и получить в свою собственность землю; мы же чувствуем, что таким образом обездоливается вся молодежь и все потомство теперешнего населения. Ведь земля принадлежит всей общине в ее целом не только теперешнему составу, но и детям и внукам. 
Всей землей правила вся община и за таковую землю вся община платила подати, несла разного рода повинности и распоряжалась землею, убавляя от многоземельных и прибавляя малоземельным, и потому никто не может требовать себе выдела земли в частную собственность и потому наша волость этого допустить не может. Она не может допустить и мысли, чтобы малосемейные, но многоземельные крестьяне обогащались за счет многосемейных, но малоземельных крестьян… Государственная дума, мы думаем, не отменит общинного владения землей». 
Этот довод, согласно которому земля есть достояние всего народа и ее купля-продажа нарушает права будущих поколений, в разных вариациях звучит во множестве наказов и приговоров крестьян. Насколько же мы сегодня стали глупее! Земля? Да хрен с ней, берите! 
Понятно, что верхушка номенклатуры, сделавшая к концу 80-х годов свой выбор, не желала, чтобы общество этот выбор поняло и осмыслило, как это и полагается у камня на распутье. Напротив, нас гнали, торопили, не давали опомниться и задуматься, представляли дело так, будто никакого выбора и не существует, надо только успеть вскочить на подножку уходящего поезда. Их интерес понятен, а вот как мы даже не задумались о сути выбора? 
Ведь не могли идеологи совсем скрыть, что речь идет о выборе пути, а не об «улучшении существующего». Академик Т.И.Заславская в 1989 г. сказала ясно: «Перестройка — это изменение типа траектории, по которой движется общество… Необходимость принципиального изменения траектории развития общества означает, что прежняя была ложной». 
Здесь сказано, что простого человека ждет не улучшение каких-то сторон жизни («ускорение», «больше демократии»), а смена жизнеустройства, то есть всех устоев народного и личного бытия. Казалось бы, поставлена проблема выбора и будет сказано, в чем же «прежняя траектория была ложной» и куда поведет другая. Но нет, разговор велся и ведется на уровне мелочей бытового характера. Выезд за границу облегчить, вместо универсамов супермаркеты учредить. Ну, поручить, кому следует, создать несколько партий — Жириновского там, Явлинского, а то скучно без них. 
А ведь за намеком Т.И.Заславской стояли именно проблемы бытия. Например, изменялись главные права человека — на пищу, жилье, труд. От общества, устроенного по типу семьи, где человек «рождается с этими правами», вели к обществу, устроенному по типу рынка, где доступ к жизненным благам определяется только платежеспособностью человека. Как могли мы уклониться от обсуждения этого выбора? 
Даже проблему слома плановой системы, частную по сравнению с общим изменением жизнеустройства, подменили мелочами. Что, мол, лучше учитывает спрос на пиджаки — план или рынок? Главная диверсия «шестидесятниками», а за ними и интеллигенцией в целом, была совершена в методологии понимания людьми самых простых и первостепенных для их жизни вещей, в подходе к постановке вопросов, к вычленению главного, к выявлению причинно-следственных связей. Глубина дезориентации людей потрясает. 
Вспомним отношение к приватизации Чубайса. Идет изменение всего социального порядка, которое затронет благополучие каждого человека, но люди не видят этого и не подсчитывают в уме выгоды и потери. Вот опрос ВЦИОМ 1994 г. об оценке приватизации. Да, судя по ответам, подавляющее большинство в приватизацию не верило с самого начала и тем более после проведения. Но 64% опрошенных ответили: «Эта мера ничего не изменит в положении людей». 
Поразительное отсутствие дара предвидения. Как может приватизация почти всех рабочих мест ничего не изменить в положении людей! Как может ничего не изменить в положении людей безработица, которую те же опрошенные предвидели как следствие приватизации! За семь лет только в промышленности число работников сократилось на 9 млн. человек. Изменение жизнеустройства, исторический выбор люди воспринимали как бесполезное (но и безвредное) техническое решение. 
За последние 15 лет мы много раз стояли на распутье — но даже не заметили это. Нас отводили от выбора. Вот случай простой и наглядный. Мы были страной без внешнего долга — и позволили затянуть нам на шее эту удавку. Это был выбор пути исторического масштаба. «Прораб перестройки» Н.Шмелев соблазнял жизнью в долг — предлагал сделать заимствования, а отдавать долги государственной собственностью. Все равно, мол, она ничья. Он писал в «Новом мире» в 1988 г.: «По-видимому, мы могли бы занять на мировых кредитных рынках в ближайшие годы несколько десятков миллиардов долларов и при этом остаться платежеспособными… Эти долгосрочные кредиты могли бы быть также (при должных усилиях с нашей стороны) в будущем превращены в акции и облигации совместных предприятий». 
Через год, когда «прорабы» уже втянули нас в кризис, «Известия» берут интервью у Н.Шмелева: «Николай Петрович, с вашим именем связывают предложение по получению многомиллиардных кредитов на Западе, которые можно покрывать за счет… новых кредитов». Тот отвечает: «Не исключено, что частный банковский мир переведет нас в категорию политически ненадежных заемщиков, так что на солидные займы рассчитывать нам не придется… [Можно взять] под залог нашего золотого запаса. Зачем мы его храним? На случай войны? Но если разразится ядерная война, нам уже ничего не нужно будет». 
Как вам нравится эта логика? Зачем, в натуре, мы что-то храним? А если война? Давайте уж лучше сегодня все пропьем, ах, какие во Франции ликеры вкусные! Вспомним — никто не желал знать условий, на каких брались займы, подсчитать в уме скорость нарастания процентов и прикинуть, какими «облигациями» мы сможем расплатиться за эту финансовую аферу мирового масштаба. Между тем долги, которые стали делать команды Горбачева и Ельцина, превратились в типичные неоплатные долги «зависимого» типа. Это видно по условиям займов. И ведь надо признать, что прошло 14 лет, но размышлений по этому вопросу не видно. Да и нынешним положением с внешним долгом никто не интересуется — верят любой ахинее, которую несет телевидение. 
С нами произошло тяжелое нарушение рациональности — неспособность к целеполаганию, утрата цели, навыка ее сформулировать. «Мы идем неизвестно куда, но придем быстрее других!» — вот теперь наш лозунг. Конечно, эта патология сознания служит на пользу тем, кто очень хорошо понимают свой интерес, но не могут его обнародовать — их цели преступны или предосудительны, и они вынуждены наводить тень на плетень, притворяясь дурачками. Беда в том, что много честных людей служат для них прикрытием, не думая о векторе изменений и веря, что за рычагами машины реформ сидят люди, «желающие сделать как лучше». 
С утратой способности к определению цели (направления) связана и невозможность понять свое нынешнее состояние. Что представляет из себя Россия сегодня? РФ — это Россия? А Белоруссия — не Россия? Какой общественный строй в России? Какими понятиями его можно описать? Совместим ли он с жизнью страны и народа? Через сколько времени произойдет массовый отказ теплосетей в РФ? Что при этом предпримут власть, общество, родители малолетних детей? Что будет, когда РФ останется без унаследованных от СССР ядерных вооружений? Эти вопросы можно множить, но от ответа все уходят. 
Даже констатация очевидных фактов прекращается на полуслове, когда возникает логическая необходимость перекинуть мостик в недалекое будущее — как будто этого будущего вообще нет. И политикам, и экономистам, и социологам страшно глядеть вперед, и они начинают говорить о ВВП, о дополнительных источниках дохода бюджета, об иностранных инвестициях. При этом тщательно избегают применить меру и сказать, соизмеримы ли эти источники с теми провалами, которые произошли в хозяйстве и социальной сфере за десять лет. 
Да, можно прижать олигархов и отнять у них природную ренту за добычу нефти — миллиардов 10. А сколько стоит срочно заменить 120 тыс. км полностью изношенных аварийных труб в теплосетях? Категорически не хотят назвать сумму, хотя она вычисляется очень просто. А сколько стоит восстановить полностью изношенный тракторный парк сельского хозяйства, хотя бы по нормам колхозов? А вновь построить морской флот? Возможно ли это при нынешнем общественном строе? Кто даст те 2 триллиона долларов, которые нужны только для того, чтобы вновь запустить заглохший двигатель хозяйства? И какая часть народа может прокормиться от тех анклавов производства, которые ожили на нефтедолларах после 1998 г.? 
Причина кризиса — разруха в головах. Нам сумели навязать такой язык, в котором мы не способны ни описать нынешнюю реальность, ни выработать проект ее преодоления — так, чтобы люди его могли понять и договориться о совместных действиях. И времени на создание адекватного нашему бытию языка и восстановлению способности измерять явления у нас осталось немного.
Апрель 2003г.




Ирония судьбы Эльдара Рязанова, или образ интеллигента без рефлексии


Бывший советский кинорежиссер Эльдар Рязанов стал при Ельцине придворным деятелем кино, «знаковой» фигурой демократически-олигархического истеблишмента. В Новогодние праздники его фильмы идут сразу по нескольким каналам телевидения. О нынешних конъюнктурных фильмах говорить не будем, — это, мягко говоря, явление упадка. Но любимый старый фильм «Ирония судьбы или с лёгким паром» люди смотрят и будут смотреть с удовольствием. Ничего лучшего к Новому году пока что, похоже, не сделано.
Сейчас, когда сюжет фильма знаком до мелочей, вдруг начинаешь видеть в нем второй план, возникающий при сравнении показанной в нем реальности 70-х годов с нынешней реальностью — и одновременно с траекторией самого Э.Рязанова. В этом году в фильме стала видна не ирония, а какое-то сатанинское издевательство судьбы. Издевательство над жизненными установками Э.Рязанова и, косвенно, его любимых героев. Да, в общем, и всех нас, — тех, которые с этими героями сроднились и стали с ними духовно солидарны.
Как и всякое хорошее произведение искусства, этот фильм живет во времени, и смыслы его развиваются вместе с нами. Тот факт, что фильм этот — рождественская сказка, вовсе не снижает груз смыслов, который несет каждый образ. Напротив, в рождественских сказках как раз ухватывается нечто главное. В этом году нам дали чистый опыт — одновременно рассказали с экрана две сказки на Рождество. Одна — об архетипическом мирке «развитого социализма» в фильме Э.Рязанова, другая — о таком же мирке «развитого капитализма» в фильме Стэнли Кубрика. Так что имеет смысл «войти» в нашу картину и поговорить о недосказанном.
Понятно, что эти рассуждения — всего лишь мысленный эксперимент, но это вполне законный способ познания. Надо только дать вводную для этой мысленной игры. Думаю, можно принять, что главные герои фильма, в отличие от их антипода Ипполита, по своему социальному, культурному и мировоззренческому складу близки и глубоко симпатичны Э.Рязанову. Он — их певец.
Сам он проявил себя, когда это стало можно, как активный антисоветчик. Точнее сказать, в тот момент, когда он снимал фильм, он, скорее всего, мечтал, как и многие интеллигенты, о «социализме с лицом Брыльской». Но это, к прискорбию, как раз и оказалось антисоветизмом — и потому без больших душевных потрясений Э.Рязанов сдвинулся, в легком скольжении, к прославлению «капитализма с лицом Ельцина». Раньше, когда этой своей траектории проявлять не рекомендовалось, он точно соблюдал на людях нормы лояльности и был «внутренним эмигрантом», как множество других таких же представителей элиты, включая высшую партийную.
Правда, было и отличие Э.Рязанова от партийных работников или таких прямолинейных художников, как Айтматов, который воспевал «социализм с лицом Танабая». Айтматову теперь пришлось открыто расплеваться со своими героями и «залечь на дно», а Э.Рязанов и близких ему героев всегда делал слегка ироничными по отношению к советской реальности, слегка такими же «эмигрантами». Это, кстати, и придавало фильмам Э.Рязанова ту пикантность, которая высоко ценилась на рынке.
Траектория «раскрытия» Э.Рязанова хорошо обозначена его фильмами. От ироничности «Иронии» к сатире «Гаража», от тонкого бескорыстного интеллигента Жени Лукашина (Мягкова) к диссиденту из научной номенклатуры в «Гараже» (и обаятельному хищнику Паратову в «Жестоком романсе»). И, наконец, в знак прощания с бескорыстной интеллигенцией как отработавшей ступени нашей антисоветской ракеты, гротеск уничтожения танками трущобы этих бомжей-интеллигентов в «Небесах обетованных».
В общем, вполне можно считать, что герои «Иронии судьбы» по своему складу относятся к той части интеллигенции, которая с восторгом приняла перестройку Горбачева и аплодировала Сахарову. А поскольку все эти герои — нестяжатели, люди бескорыстные и чистые, то они во время приватизации ничем не поживились, в банды не вступили, а остались или в том же социальном качестве честных трудовых интеллигентов, или — на «небеса обетованные». Видимо, сам Э.Рязанов с легкой грустью помахал им рукой и пошел снимать фильм на кухню Ельцина. Но это для нас не важно.
В чем же ирония судьбы? В том, что Э.Рязанов и близкие ему художники, снедаемые антисоветским чувством, с любовью отразили и тем самым во многом создали определенный социальный и духовный мирок — а этот мирок оказался возможен только когда он был окружен и защищен грубыми структурами советского жизнеустройства. Э.Рязанов кропотливо строил ту матрицу, на которой формировались и сходили с экрана в жизнь его герои, в нарастающей надежде, что эта матрица своей этикой и эстетикой подавит, разложит и уничтожит советский генотип. И вот это произошло — и что же? Не просто этот мирок стал невозможен после гибели советского организма, но и выросший на его матрице культурный тип оказался грубо выброшен из жизни. Э.Рязанов стал соучастником убийства своего любимого творения. То же самое можно сказать и о лирическом герое песен Окуджавы — нет в этой антисоветской жизни теплой земли, куда бы он мог зарыть свою виноградную косточку.
Тут, пожалуй, положение Айтматова предпочтительнее. Да, он лично стал смертельным врагом своего Едигея или Первого учителя. Но они прочно стоят на ногах — и сегодня они знают свое место. Они — борцы, как бы их не трепала судьба. Убить их как культурный тип самому автору не под силу. А вот пусть-ка Юрий Деточкин сегодня украдет автомобиль у Япончика, а потом попадет в лапы к его охранникам!
Давайте подчеркнем этот момент: фильмы 70-х годов не просто отражали реальную трудовую советскую интеллигенцию как социальную базу перестройки — они ее создавали , давали ее смутным еще импульсам форму и язык. Тургеневских барышень не было, пока их не описал Тургенев! Культурные типы лепятся в идеологических лабораториях, и художники в этих лабораториях — главные Франкенштейны. Поэтому надо изучать самые популярные фильмы и с этой стороны — какой тип они лепят?
Идеальным миром, к которому подсознательно стремится человек, бывает мир близкий, осязаемый — и в то же время недосягаемый. Какие черты придал Э.Рязанов обитателям этого мира, какого рода его недосягаемость? С одной стороны, это — наши типичные советские интеллигенты тех лет, с близкими этому кругу социальными чертами. Кажется даже, и все мы можем войти в этот мир, быть в нем на равных, быть солью земли. Но в то же время они обладают неброскими признаками элитарности, аристократичности.
Конечно, тогда не хотелось замечать, что нет, не можем мы войти, что это — ложные образцы, манящие привидения. Тем более не думали о «структуре несовместимости». Начать с того, что обоим главным героям — далеко за тридцать, но у них нет семьи и нет детей. Похоже, и друзья их бездетны. У них поэтому есть время и ходить в баню, и бродить по городу, навещая друг друга. Уже одно это делает их особой кастой и придает особые черты их мировоззрению. Вспомните себя, инженеры и м.н.с., которые воспитывали детей в 70-е годы. «Мы разучились совершать сумасшедшие поступки!» Ах, какой упрек плебеям, как им должно быть стыдно.
У героев фильма — энергичные, здоровые мамы, сохранившие достаточно сил, чтобы заботиться о быте своих великовозрастных детей, позволяя им и к середине жизни сберечь прыть и юность духа. В реальности же подавляющее большинство матерей того поколения — вдовы Отечественной войны, измученные непосильным трудом 30-50-х годов. Кому-то, конечно, повезло, и мамы добавили им возможности «совершать сумасшедшие поступки». Но и из этих тогда лишь немногие отщепились от общего ствола.
Каковы же «структуры повседневности» этих героев фильма? Мягкий, интеллигентный уют. Квартира в хорошем доме, довольно дорогая мебель, хрусталь и кофе, клетчатый плед. Полет в Ленинград — для них не бог весть какое приключение, такси тоже вещь привычная. Набор вещей и поступков, входящих в «культурную скорлупу» этих людей, говорит о материальном благополучии и устоявшихся культурных потребностях, ставших привычно удовлетворяемыми. Герои подтрунивают над тем, что дома в разных городах одинаковые, мебель одинаковая, даже ключи к дверям подходят. Ну, мол, и страна! Но подтрунивают пока что беззлобно.
Герои фильма — не люди массы, они составляют братство, говорят на одном языке, понимают жесты друг друга. Условно говоря, «они ходят в баню», хотя у них в доме есть ванна — это подчеркивается на протяжении всего фильма. Отношения между ними тонкие, построены на нюансах, так что неспособный на сумасшедшие поступки Ипполит им не ровня, брак с ним был бы мезальянсом для героини. Он лишь на короткий миг становится почти своим, когда приходит пьяный и лезет в пальто под душ. Тогда он нравится тонкому интеллигенту. Но, в общем, Ипполиту с его суконным рылом конкурировать в этом ряду было бесполезно. А вполне разумные слова, которые он сказал «московскому гостю», лишь усилили отвращение к нему в глазах кинозрителя.
Этот уютный материальный и духовный мирок — их башня из слоновой кости, их экологическая ниша, в которой они отгораживаются от мира. Рождественская сказка допускает чудо — в этой нише случай соединяет две родственные души, и из нее кубарем вылетает чужак-Ипполит. При посторонних они споют про вагончик и про тетю, а душу выражают в стихах Ахмадулиной и Цветаевой. Свои профессии считают самыми важными (в шутку, конечно) и заметят, что им за их работу недоплачивают. Заметят без надрыва, с доброй иронией — они выше такой прозы.
Никаких особых мыслей в фильме прямо и не высказывается, реплики отрывочны и не связаны с сюжетом, но их подтекст зрителю тогда был близок, они легко укладывались в общую канву, так что искусственность рассуждений не замечалась (теперь, конечно, режет слух). Пожалуй, наибольшую нагрузку несло ложное утверждение, что «мы разучились совершать сумасшедшие поступки!» Во время коллективизации и войны умели, а потом разучились? Наоборот, только получив, наконец, теплые квартиры и сытую жизнь, часть из нас стала этому учиться — и нас обучать. А до этого у нас просто на такие поступки не было ни времени, ни денег, да и совесть не позволяла. Надо было детей кормить и матерям помогать. Было у каждого поколения время покуролесить — студентами, но не в сорок же лет.
Но вот что удивительно — эта надуманная элитарность и инфантилизм, переходящий в экзистенциальную безответственность, в 70-е годы были каким-то образом подхвачены и усвоены весьма значительной частью интеллигенции, причем даже людьми взрослыми, обременными трудами и детьми. Они так и законсервировались до глубокой старости, в джинсах и кроссовках. Это — факт, который мы как-то не замечали или считали признаком тонкой духовной организации. И так пошло это обучение, что поступки их стали сводиться не к тому, чтобы сходить в баню и улететь спьяну в Ленинград, а чтобы подпилить тот сук, на котором сидели. Да не только под собой, но и под совершенно посторонними людьми.
Близко зная интеллигентов подобного типа, могу сказать, что им и в голову не приходило, что из-за их шалостей люди могут лишиться не только пледа и хрусталя, но и теплых квартир. Им всерьез казалось, что все эти квартиры и отопление, поезда и самолеты — не плод тяжелых постоянных усилий и определенной социальной организации, а дано от природы и исчезнуть не может, как воздух. Из-за их (и нашей) безответственности мы, идя по этой дорожке, оказались, как страна и культура, — под угрозой исчезновения.
Ортега-и-Гассет писал: «Вера в то, что бессмертие народа в какой-то мере гарантировано, — наивная иллюзия. История — это арена, полная жестокостей, и многие расы, как независимые целостности, сошли с нее. Для истории жить не значит позволять себе жить как вздумается, жить — значит очень серьезно, осознанно заниматься жизнью, как если бы это было твоей профессией. Поэтому необходимо, чтобы наше поколение с полным сознанием, согласованно озаботилось бы будущим нации».
Когда мы смотрели «Иронию судьбы» в сытые застойные времена, мы и не замечали, как многозначительно представление интеллигентных героев фильма о природе социальных благ. Зато сегодня их реплики выглядят как философские утверждения. Вот, оба героя — врач из районной поликлиники и учительница — соглашаются в том, что зарплата у них меньше, чем того заслуживают их профессии. При этом они как будто не замечают, что оба только что получили бесплатно просторные квартиры в хороших домах.
Известно, в каком доме около метро «Юго-Западная» в Москве снимался фильм, вот и возьмем нынешнюю рыночную цену этой квартиры — 60 тыс. долларов. Это эквивалентно зарплате нынешней учительницы за 100 лет работы. Нет, такую добавку к их зарплате ни учительница, ни врач 70-х годов не замечают. Как не замечают и того, что на ту их «маленькую» зарплату они могли без большого потрясения для своего кармана полететь на самолете, взять такси и т.д. Они, как дети, не знают, что все это стоит больших невидимых денег, которые и даются им в виде благ как часть платы за их труд для общества.
Допустим, страна сегодня пока что лишь подвигается на грань катастрофы, не будем спорить с оптимистами. Но уютный мирок героев фильма уничтожен, причем жестоко, под корень, даже с глумлением — в том числе благодаря усилиям Э.Рязанова, Б. Ахмадулиной и прочих «певцов за сценой». Культурный тип, воспетый Э.Рязановым и соблазнивший немалую часть интеллигенции, стерт с лица земли. Нет уже здесь места для получения бесплатных квартир, для тонкости и гордости, для нюансов и недомолвок, для «сумасшедших поступков» на зарплату учительницы. Если ты честен — будешь вынужден вести жестокую борьбу за пропитание и жизнь твоих детей. А значит, станешь «как железные гвозди простым».
Эти тонкие интеллигенты с их лирическими камерными песнями под гитару были одним из украшений нашей жизни, и мы их искренне любили. Но их создатели встроили в них, как в гомункулов, ген саморазрушения. А от него пошел вирус, заразивший и их коллег. Плебеи поднимутся, а этих сломали. Когда еще мы сможем позволить себе роскошь снова вырастить такие нежные цветы? Интересно, понимает ли Э.Рязанов, что он участвовал в убийстве своего идеального создания — или, отряхнув его прах с ног, он стал к таким мелочам нечувствительным?
Когда в Интернете мы обсуждали первый вариант этой статьи, тема незаметно расширилась, и много говорили о странном художественном бесплодии в нынешних условиях как раз тех элитарных деятелей культуры, которые боролись за свободу от советского тоталитаризма. Вспомнили и надрывный, двусмысленный праздник «элиты» в новогоднюю ночь, показанный по телевидению. Один из виртуальных собеседников написал:
«Эти люди, в огромном своем большинстве, были на стороне врага в русской трагедии или, по крайней мере, приняли его сторону, стали частью сатанинского порядка, насаждаемого на обломкаx СССР. Фактически, подписали договор с нечистым. А это творческим расцветом, мягко говоря, не чревато — совсем наоборот. Мне кажется, что демократическая революция станет таким уроком всем русским людям, величину которого мы даже сейчас не вполне можем себе представить. Повседневная жизнь, „социальное бытие“ как никогда близко подошли у нас к бытию потустороннему, инфернального характера. „Творческая элита“ наxодится уже на тонкой грани между этими мирами. Отсюда — и выражение их рож. Ведь лицо, как известно, зеркало души. Самое интересное, что сама „элита“, кажется, не вполне это понимает».
Январь 2003г.




Звезда


Разрыв между словом (знаком) и вещью всегда вызывает культурный кризис. Это как Тень, которая отделяется от своего Хозяина. Манипуляция с символами как особого рода знаками, обладающими священным смыслом и необъяснимой способностью влиять на судьбы целых народов, — занятие небезобидное. Его никак нельзя отдавать на откуп пиарщикам и политтехнологам. 
Вещи, выражая в слове свою первопричину, накладывают тем самым множество запретов на обращение со словом. Сегодня свобода слова приобрела гротескный характер. Это касается даже слов-символов, таких, как хлеб. 
12 октября Путин заявил, что в этом году в России достигнута рекордная урожайность. Он сказал: «В последние годы, несмотря на плохую погоду, удалось добиться таких результатов, которых не было в советское время». 
Неужели наши люди уже настолько не знают одного из главных показателей жизни страны, что верят, будто урожай 86 млн. т — рекорд за всю ее историю? Ведь даже в среднем за пятилетку 1986-1990 гг. зерна собирали 104,3 млн. т в год. Совсем недавно, уже в ходе реформы (в 1992 г.) было получено 107 млн. т зерна. Рекордным же был 1978 г. — 127,4 млн. т. 
В этой же плоскости лежит новая инициатива с символами — сделать воинским символом звезду (видимо, пока без серпа и молота). И прямо делается отсылка к «нашим отцам и дедам», то есть к Красной и Советской Армии. Здесь разрыв между семиотикой и реальностью чудовищный. 
Есть в фильмах ужаса такой образ — умерший любимый человек возвращается в старом обличье, но с новой сущностью. Такой страшной подмены сущности с армией не произошло, но все же, согласитесь, без революции заменять двуглавого орла на красную звезду не годится. 
В том, что двуглавого орла сделали гербом РФ, было глумление — ведь главным пафосом демократов было уничтожение Империи. То, что империя эта жила в образе СССР, не так важно, ненавистной им была именно его имперская суть. 
Издевательство было и в том, что переписывать слова гимна поручили тому же автору. Это сразу лишило текст всякой искры святости. Это как цветы с могилы снова в продажу пускать. И вот теперь — звезду, да не у американцев взятую, а у «отцов и дедов». 
Разрыв между реальностью и ее символом не должен превышать критической величины. Когда началась Отечественная война, Сталина спросили, можно ли дать в войска шашки из старых арсеналов с надписью «За веру, царя и отечество». Он спросил: «А рубят эти шашки хорошо? Раз хорошо, давайте! Пусть рубят немцев за веру, царя и отечество». 
Лучше бы сейчас с армией поступили так же — дали бы не красную звезду, а оружие и горючее по советским нормам, шинели из сукна, гимнастерки не из синтетики, а «хэбэ» и сапоги вместо натовских ботинок. А главное, чтобы знала армия, за что воевать.
Декабрь 2002г.




Мышление элиты и крах теплоснабжения


Сейчас много говорят о кризисе теплоснабжения в РФ. Это большая техническая и социальная система, сложившаяся под влиянием всех сторон нашего самобытного жизнеустройства: расстояний, климата, культуры, представлений о правах и обязанностях человека и власти. Иными словами, наше теплоснабжение — порождение и в то же время элемент «генотипа» российской цивилизации. Реформа, которая как раз и ставила целью изменить тип нашей цивилизации, привела теплоснабжение на грань катастрофы.
Для преодоления любого кризиса необходимо, чтобы сначала активная часть общества, а затем и широкие массы осознали причины кризиса, поняли интересы разных социальных групп. Только тогда участники конфликта смогут определить свои интересы, обрести политическую волю и организоваться для достижения победы или компромисса. Как же воспринимается в массовом сознании кризис теплоснабжения? Как люди оценивают угрозы, связанные с разрушением этой части техносферы? Некоторые данные имеются, и их можно обобщить.
Начнём с того, что общество распалось на две части, между которыми обозначились серьезные мировоззренческие барьеры. Суть различий можно выразить так: одна часть убеждена, что такие большие системы, как теплоснабжение, складываются исторически. Они связаны с другими сторонами нашей жизни и не могут быть быстро переделаны согласно решению Ельцина или Чубайса. Другая часть уверена, что такие системы создаются, исходя из инженерной или экономической доктрины. Если где-то есть другая, лучшая модель, то её можно срисовать и переделать нашу модель по этим чертежам.
Или вообще «заменить» систему, как меняют автомобиль.
Во время перестройки верх взял второй, механистический, тип мышления. Программа реформ проникнута отрицанием практически всех структур советского жизнеустройства — от армии до детских садов. Она выражалась лозунгом: «Изменить всё и сделать изменения необратимыми!» Исходя из этого лозунга, и велась реформа теплоснабжения, но оказалось, что эта система обладает очень жёстким материально-техническим каркасом. И реформаторы решили: если не перестроим, так сгноим.
Для таких людей батарея отопления в их комнате казалась просто куском железа, излучающим тепло. В советское время этот кусок железа излучал тепло согласно плану, перешли к рынку — он излучает тепло за деньги. Не будешь платить деньги — кто-то там закроет кран, и батарея перестанет тепло излучать. Покуда деньги есть, беспокоиться не о чем.
Тепло воспринималось как природное явление, которое приручено человеком и уже никуда деться из их квартиры не может. Им была чужда сама мысль, что это тепло — продукт непрерывно работающей сложно устроенной социальной машины и что эта машина может быть испорчена или даже сломана неумелыми или корыстными людьми у власти.
Во время перестройки одним из атрибутов счастья стал видеомагнитофон. Люди ахали, когда узнавали, что на Западе он стоит всего 300 долларов. Советская жизнь казалась жизнью бедняка — «Верхняя Вольта с ракетами, но без видео». Многие молодые люди чувствовали себя обделёнными, и если бы тогда их спросили: «А сколько стоит на Западе то тепло, которое излучают твои батареи за год?», они бы возмутились. Какая, мол, чушь.
Но и сегодня они бы не поверили, если бы узнали, что по западным ценам их батареи излучали только за месяц столько тепла, сколько стоит видеомагнитофон. Эти люди хотели, чтобы им и здесь устроили жизнь, как на Западе — с видео. Об отоплении они при этом не подумали. Вот первый парадокс сознания: влиятельная часть общества не ценит отопления как жизненно важного и очень дорогого блага, как не ценит и той технической системы, которая это благо производит и доставляет в жилища. Не зная, как устроена эта система, эта часть общества равнодушно приняла известие, что данная система будет «реформирована» и переведена на рыночные принципы. Тепло из уравнительно распределяемого блага превратится в товар, который может вдруг резко подорожать, а то и стать дефицитным. А поскольку идеологи превратили уравнительное распределение в пугало, большинство было даже радо этому.
Понятно, что раз элита при пассивности большинства отвергла уравнительный принцип, то и началась реформа теплоснабжения. И первый же сбой обнаружил расщепление сознания элиты. Это было во время аварии отопления в Приморье зимой 2001 г. Люди, одетые в норковые шубы и дублёнки, выходили на улицы Владивостока и требовали, чтобы государство обеспечило их дома теплом. Ещё недавно они отвергали уравнительное распределение благ. Тепло — одно из благ, и оно также может предоставляться или через рыночный, или через уравнительный механизм.
С одобрения этих людей были закрыты шахты Приморья. В советском хозяйстве эти шахты были бы эффективны, а в условиях рынка — увы, нет. Это образованные люди должны были бы понять. Местного топлива не стало, и тепло в Приморье подорожало. Грубо говоря, оно дамам в норковых шубах стало не по карману. Согласно их принципам, эти дамы должны были тихонько лечь и замёрзнуть. Как сказал Мальтус, «природа повелевает им удалиться, и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор».
Сделав выбор в пользу рынка (удовлетворение платёжеспособного спроса) и отказавшись от уравнительного распределения (удовлетворение потребности), жители Приморья отказались от права на жизнь как естественного права. При рынке это право имеет лишь тот, кто может заплатить за необходимые для жизни блага. В 2001 г. стало очевидно, что большинство жителей Приморья купить тепло по его реальной рыночной цене не может. Потребность есть, а платёжеспособного спроса нет. И тут выяснилось, что люди в шубах и дублёнках просят именно уравниловки. Они хотели бы, чтобы им в порядке исключения вернули эту часть советской системы.
И тут нет желания «проехать за чужой счет». Наша интеллигенция действительно не понимает, что означало её требование отказа от уравниловки. Она думала, что отопление будет вечно и бесплатно. Кроме того, тут есть и ещё одна важная ошибка. Большие технические системы обладают очень большой инерцией. Отопление РФ спроектировано и построено для уравнительного распределения тепла. Даже если при этом кто-то отлынивал от копеечной платы, это было несущественно — для государства было дешевле покрыть их долги, чем устраивать сложный и дорогой индивидуальный контроль.
В результате все оказались скованы одной цепью. На Западе потребление тепла в значительной степени автономно, сосед от соседа не зависит. В России же разорвать инфраструктуру отопления путём расслоения по доходам не удаётся. Даже те зажиточные граждане, которые смогли купить квартиры в построенных «при рынке» домах, не понимают, что все эти дома присоединены к старым, проложенным в 1970-80-е гг. теплосетям. Новых теплосетей в годы реформ почти не прокладывалось. Поэтому свеженький вид «элитных» домов и итальянская сантехника в квартирах — это всего лишь косметическая надстройка над невидимой сетью подземных коммуникаций, которая одновременно откажет подавать тепло и в дома бедняков, и в дома богатых. «Благополучные», предполагая, что бедные пойдут на дно, а они выплывут и за свои денежки получат тепло, в своих расчётах ошиблись.
Такая вот вынужденная солидарность, и сломать её непросто. Дикие акции по завариванию труб отопления неплательщикам наконец-то показывают людям, что такое мальтузианство. Должники попросту вытесняются из жизни. Если у них не было денег заплатить за тепло, то тем более они не смогут оплатить восстановление разрушенной в их домах системы отопления. Рынок отказывает этим людям в праве на жизнь. Но когда люди это поймут, их сознание настолько изменится, что лучше было бы богатым скинуться и заплатить долги неплательщиков, приговорённых к холодной смерти.
В общем, наша антисоветская часть общества совершила глупость, поддержав слом всего жизнеустройства вместо постепенной «надстройки» ниши для раздельной жизни двух рас — богатых и бедных. Когда зимой 2003 г. волна аварий отопительных систем прокатилась по 30 областям, возникли опасения: а не коснется ли царь-холод своим дыханием и тех, кого в эту зиму беда миновала. Ведь январские холода наконец-то должны были разрушить иллюзию, будто люди при деньгах могут отопить свои жилища электричеством. Ну, заплатят, дескать, лишнюю пару-другую сотен. Не выйдет, не так наша страна устроена. Нечем нам греться, кроме как от общего теплоснабжения.
Но в массе своей люди пока не верят, что и их дом может быть заморожен в ближайшие зимы. Опрос фонда «Общественное мнение» (4 февраля 2003) показал, как устойчива вера, будто причина кризиса — не созданные реформой социальные условия, а нерадивость чиновников. По мнению 53% опрошенных, готовность к зиме зависит от местных властей; 34% полагают, что ответственность в равной мере несут местные и центральные власти, а 6% возлагают её на центр. Не видят люди и масштаба проблемы. 21% верят, что её можно разрешить просто путём соблюдения графика подготовки к отопительному сезону. 19% сводят дело к нравственности. О необходимости ремонта котельных и теплосетей заявили всего 20% опрошенных.
Таким образом, оценить степень угрозы и увидеть корень бедствия большинство пока не в состоянии. Знают ли жители, какой процент теплосетей полностью изношен и должен быть заменён немедленно? Знают ли, сколько стоит заменить 1 км трубы теплосети? Касьянов заверил, что вместо ремонта теплосетей в дома поставят мини-котельные, и многие успокоились. Пересмотра отношения к теплоснабжению не произошло. На Западе, мол, его нет, так и нам не надо — электричество включим, буржуйку купим. Представить, что такое настоящий холод и сколько надо дров для буржуйки — воображения не хватает.
Люди не видят непреодолимых препятствий, в которые мы упёрлись при хищнической эксплуатации технических систем, унаследованных от СССР. Не ощущая их хрупкости и уверовав, будто «деньги решают всё», многие не могут почувствовать и неустойчивости нынешнего равновесия.
Надежду вселяет то, что инженеры, непосредственно столкнувшиеся с данной проблемой, начинают рассуждать здраво, а инженеров у нас пока ещё много и люди к ним, слава Богу, прислушиваются.
Июнь 2003г.




Гибельная и жизненная сила доброты


Говорят, что недостатки — продолжение достоинств. Глядя на то, что происходит последние пятнадцать лет в России, многие удивляются поведению русского человека: он не протестует против того, что его обобрали и вогнали в бедность приватизаторы, не гневается, не митингует. И тут же вспоминают, что на Западе — совсем другое дело. Там чуть прижми обывателя, создай хоть небольшую угрозу его благополучию — на улицы сразу же выходит миллион человек, и власть идёт на попятную.
Удивляются наши «разумные» левые интеллигенты и тому, что у тех, кто живёт за «чертой бедности» совсем нет классовой ненависти к «новым русским». Как же так? Буржуи, кровопийцы, над народом издеваются, выкачивают капиталы за рубеж — а наши только над ними посмеиваются да анекдоты рассказывают. Нет, на Западе «свободные граждане» такого не потерпели бы!
Ну и, конечно, удивляются тому, как народ голосует — сердцем, а не разумом. То Ельцина полюбит, то Путина. А то возьмёт и за Жириновского проголосует. «Россия, да ты в своём ли уме?» — криком кричит «просвещённый» демократ. Что ж, понравилось людям, как смачно ругается сын «юриста»: «плевок на Запад!», «вымоем сапоги в Индийском океане!..»
А то вдруг возьмут и совсем почти за Жириновского не проголосуют, вот и приходится бедному Вешнякову голову ломать: как же помочь ему преодолеть 5% -ный барьер в Госдуму? Ведь наш «демократический» парламент уже никак не может без такого колоритного персонажа, — ну совсем закиснет представительная власть! Но Жириновский урок учтёт и в следующие выборы уже крикнет: «Всех повесить!», а то и подерётся перед телекамерами — и народ его простит, голоса своего для него не пожалеет.
Конечно, зло берёт на это смотреть — ведь просто охмуряют людей пройдохи. Но посмотришь, как от души радуются люди всем этим трюкам, — самому легче становится. Есть в этом какая-то сила, душевное здоровье. Это странная и даже, может быть, губительная, но щедрость. Губительная и спасительная одновременно. С ней мы, может быть, пройдём по краю пропасти — а может, в эту пропасть и рухнем.
За сорок лет до революции размышлял над этим достоинством-недостатком русского человека М.Е. Салтыков-Щедрин. Сам он был западником, но патриотом, и потому рассуждения его всегда очень непросты. Он написал воображаемый разговор «мальчика в штанах» (немецкого) с «мальчиком без штанов» (русским) и высказал в нём много мыслей — очень мудрых, но рискованных. Он сам в них сомневался, потому в такой форме и преподнёс. Когда немецкий мальчик стал русского поучать, тот ответил, что немцы чёрту душу за грош продали. Тот согласился: да, продали по контракту («господину Гехту»), но зато он исправно платит жалованье. А вы, мол, русские, чёрту задаром душу отдали. На это мальчик без штанов объяснил: «Так то задаром, а не за грош. Задаром-то я отдал — стало быть, и опять могу назад взять… Ах, колбаса, колбаса!»
Правда, президенты XXI века наверняка похитрее чертей XIX века будут, — им даже задаром душу отдавать опасно. Так что же нам делать с этой нашей душевной щедростью? Надо бы, наверное, подбавить в неё «диалектического мышления». Мол, не будем забывать о «борьбе противоположностей», «отрицании отрицания» и прочих «сигналах тревоги». Или хотя бы библейское «по плодам их узнаете их» надо всегда в памяти держать.
Но бывает, что это желание «отдать свой голос», поддакнуть постороннему человеку, просто чтобы его порадовать, выглядит как идиотизм. Глядишь — и не верится, что человек это делает именно по доброте душевной. Думаешь потом, думаешь. Кажется, такому человеку поклониться надо за его бескорыстие, но ведь он на самом-то деле в наше жестокое время не только сам в яму лезет, но и других туда тащит.
На днях я ехал на поезде в Киев. В купе моими соседями оказались пожилая женщина из Киева — бухгалтер какой-то фирмы, малосимпатичный чернявый иностранец и молодой офицер-моряк с Тихоокеанского флота. Наши сразу перезнакомились, моряк стал показывать фотографии родных, своего корабля, американского авианосца, около которого они вели разведку. Я дремал на верхней полке и слушал их разговор. Конечно, он быстро перешёл на политику, вперемешку с бытовыми воспоминаниями.
Тон задал иностранец, вроде бы из Панамы. Начал жаловаться, что всё у нас бестолково устроено, не так как в цивилизованных странах. Сам он окончил в Москве Химико-технологический институт, а жена училась в Киеве, теперь работает в панамском посольстве. Сейчас он чем-то приторговывает, едет в Киев по делам. Собеседники стали ахать и стараться сказать ему что-нибудь приятное. Поругали советские общежития, потом украинское консульство. В цивилизованных странах стараются заманить человека — он же деньги в стране оставит, а украинцы ему визу выдали с мрачным выражением лица. Да, всё у нас не так… Эх, Россия, Россия!..
Прошли украинские пограничники, потребовали у этого панамца 100 рублей за медицинскую страховку. Ушли, он стал ныть, наши опять заохали: «Обдираловка!» Он видит, что русско-украинская аудитория его очень уважает, и запел соловьем. Стал им объяснять, что всё у нас неправильно потому, что богатых людей мало. От богатых, мол, идёт к народу культура. И почему-то стал ссылаться на опыт Кубы, так что я совсем проснулся и стал слушать.
На культуру этот парень вышел как-то странно. Вот, говорит, есть в Гаване кладбище им. Колумба. Там похоронено много богатых людей. Какие у них красивые склепы! Он всякий раз, когда представлялся удобный случай, шёл на кладбище, рассматривал эти склепы и думал, какие культурные эти богатые люди. Они уехали в Майами и даже там сделали копию этого кладбища и кое-каких склепов. Вот теперь все люди на Кубе бедные, живут на пределе возможностей. А если бы часть из них, как раньше, была бы богатой, то народ жил бы хорошо.
Ну, думаю, сейчас бухгалтер или моряк укажут ему на отсутствие логики. Ведь если все «живут на пределе возможностей», то сделать часть богатой можно, только если обобрать остальные две трети. Но при этом они вымрут, ибо и так живут на пределе. Каково же было моё удивление, когда и выросшая в СССР женщина-бухгалтер с высшим образованием, и молодой офицер с элитного корабля стали горячо поддерживать этого панамского молодца. Я понял, что он — кубинец, сбежавший в Панаму (так оно и оказалось). А у многих кубинцев из бывшего «среднего класса» есть эта идея-фикс, вроде болезни, над которой там нормальные люди смеются. Они свихнулись на зависти к могилам и склепам богачей. По воскресеньям они берут жену и детей, бутерброды, и идут на это кладбище, как на пикник. Наслаждаются «культурой». Меня тоже не раз пытались затащить, и я не понимал, к чему это — пока друзья не объяснили. И ведь как увязал с политикой и с Россией!
Дама— бухгалтер стала с жаром развивать тему. Да, всё в России пошло наперекосяк, потому что к власти пришла голытьба. А что голытьбе нужно? Первым делом расстрелять всех богатых, а потом их имущество разграбить. Работать они не любят, делать ничего не умеют — и вот, правильно вы сказали, ни общежитии устроить не могут, ни культуры. Потому что только богатые являются носителями культурных и духовных ценностей. Про ценности это она красиво ввернула. Моряк ей в красноречии явно уступал. Что-то мямлил про расстрел всех «справных работников», но больше рассказывал о своём корабле — он со своим оборудованием охватывал радиоразведкой какие-то немыслимые пространства.
Что в этом разговоре меня больше всего поразило, так это вывернутая логика. Бухгалтер хвасталась тем, что она до бухгалтерства была хорошим инженером на каком-то военном заводе. А муж её окончил Московский энергетический институт и стал видным специалистом. При этом выходило, что оба они — из той самой «голытьбы», ибо «всех богатых расстреляли». И вот — все «совки» работать не умели, а думали только о том, как бы кого ограбить, «отнять и разделить», но они с мужем были замечательными работниками. К тому же падкими до «духовных ценностей».
Утром я слез с полки, поговорил с кубинцем по-испански. Оказалось, он из городка Тринидад, где я не раз бывал. Теперь это город-музей, жемчужина Кубы — реставрированы все дома колониальной эпохи (этого он уже не видел — смылся, получив диплом). Он сидел мрачный, видно, проклинал свой длинный язык. Хаять свою страну в присутствии человека, который её знает, мало кому приятно.
Снова завязался разговор. Я спросил, как дела в Приморье с отоплением. Моряк разволновался: абсолютно все, мол, проклинают Чубайса. Его имя — как синоним абсолютного зла. Я, помня ночной разговор, удивился: как же так? Ведь программа Чубайса в том и состоит, чтобы в России появился слой богатых людей. Но тут офицер совсем меня огорошил: «А зачем нам богатые?»
Я говорю: «Как зачем? Ведь именно они — носители культурных и духовных ценностей». Услышав это, женщина поджала губы — решила, что это камешек в её огород. А офицер не переставал удивлять. Он с жаром воскликнул, почти крикнул: «Какие носители? Каких ценностей? Вы что? Их ценности — доллар! Зелёная бумажка, больше ни о чём они не думают!» Похоже было, что он даже рассердился на мою непонятливость.
Я был в растерянности. Всего шесть часов назад он, сидя на той же самой полке, поддакивал галиматье про богатых, как единственных обладателях «генов духовности и трудолюбия», а теперь с такой же страстью отрицает эти же тезисы, выраженные буквально теми же самыми словами. Что за ерунда?
Перебирая в памяти все слова и жесты этого молодого офицера, я мог придти только к одному выводу. Он был настолько рад долгожданной поездке к родным, настолько расположен к своим попутчикам и переполнен добротой к ним, что не хотел им перечить, «жертвовал» своими вполне разумными убеждениями. Убеждения его были мягкими, неоформленными, но всё же именно — убеждениями. Но он их не слишком ценил, не считал каким-то «жизненно важным ресурсом». И уж тем более не считал их оружием офицера, необходимым в наше смутное время.
Этот молодой человек мне очень понравился, — и в то же время от этой его доброты веяло чем-то гибельным для нас. Как всё это повернётся?..
Декабрь 2003г.




«Комплекс Иуды» как фактор политики


25 января меня пригласили участвовать в передаче «Времена» на канале телевидения ОРТ (ведущий В.В.Познер). Передача была приурочена к 80-й годовщине со дня смерти Ленина, но никакой дискуссии по существу смысла, значения и результатов «программы Ленина» не предполагала и возможности такой дискуссии не дала. Но эта передача не была и просто антиленинской. Главной ее целью было именно осквернение символа, каким давно уже является образ Ленина. Выполнялось это с демонстративным «перебором», с заведомо оскорбительной фразеологией, с полным пренебрежением и к исторической правде, и к чувствам значительной части населения РФ. Единственной разумной целью передачи такого типа (а В.Познер — человек явно разумный) является стравливание разных частей общества и, следовательно, дестабилизация общественного сознания накануне выборов президента. Это я и сказал В.Познеру в заключение. 
Но это все не главное. Эта передача, на мой взгляд, высветила вопрос, который мы всегда затрагиваем как-то вскользь — о том, какую роль играет в нашем нынешнем тяжелом кризисе особая категория людей — предатели (ренегаты). Численность этой группы невелика, речь идет не о тех массах людей, которые под давлением обстоятельств изменили присяге «в общем строю» или кривят душой, хором проклиная сегодня советскую власть. Такой коллективный грех, конечно, не красит человека, но и не ломает его душу, он находится «под контролем» разума и совести. Почти все мы в этом грехе в той или иной мере повинны — аплодировали перестройке, не разглядели под ее шкурой врага. 
Ренегаты — это «офицерский и генеральский» состав, который не под страхом смерти, а по расчету и из корысти переходит на сторону вражеской армии и выполняет в ней боевые задания против своих вчерашних товарищей. Причем, как это часто бывает, выполняет с особой энергией и жестокостью. 
Передача «Времена» красноречиво показала разрушительную суть этого вражеского приема — приглашать ренегатов, занимавших высокие посты в идеологической службе КПСС, для обсуждения болезненных для нашего народа вопросов. Когда речь идет о нейтральных вещах, это куда ни шло, а ведь В.Познер специализируется на передачах именно на те исторические темы, которые стали источником конфликта в обществе. 
Если бы В.Познер пригласил на дебаты искренних противников Ленина (их, вероятно, можно было бы найти среди монархистов), то, в принципе, мог состояться полезный разговор — монархиста не снедают комплексы, его не гложет, по выражению Хемингуэя, «тоска предателя». Были же среди нас люди, которые лояльно или даже самоотверженно работали в Советской России, воевали в Отечественной войне, но сохраняли в душе идеальный образ российской монархии. Такому человеку, каким бы противником Ленина он ни был, нет необходимости разрушать образ советского прошлого, ибо в цивилизационном плане Советский Союз продолжал траекторию прежней России, вновь «собрал» Империю, вышвырнул армию Гитлера с европейским отребьем. Но нет, православным монархистам В.Познер все же предпочитает именно ренегатов марксизма-ленинизма. 
Дело в том, что ренегаты постоянно находятся в состоянии сильного эмоционального стресса — в них, как говорят, клокочет «комплекс Иуды». Они вынуждены очернять и осквернять предмет своего предательства, выходя за всякие разумные пределы — это служит для них психологической защитой. Как помешанный принимает успокаивающее лекарство, они нуждаются в глотке гадости, вызывающей в их воспаленном воображении галлюцинацию их бывшей Родины как «империи зла». И тогда на минуту предатель видит себя как борца со злом. Понятно, что эта параноидальная ненависть подавляет всякую способность делать разумные умозаключения. Рассуждения ренегата, как правило, теряют всякую познавательную ценность, но зато наполнены ядом. 
Еще опаснее ренегаты у власти. Тот факт, что для совершения «антисоветской революции» Горбачева-Ельцина не нашлось «честных антикоммунистов» и свержением советского строя занимались предатели из верхушки КПСС, во многом объясняет небывалую тяжесть и глубину нашего кризиса. «Комплекс Иуды» предопределил аномальную жестокость реформаторов по отношению и к населению СССР (и прежде всего русским как носителям «гена коммунизма»), и к советской хозяйственной системе, и к армии, и к науке — и так вплоть до детских садов. В своем стремлении разрушить все дотла бывшие секретари и парторги были похожи на религиозных фанатиков. Как будто по стране промчалась стая обезумевших бешеных волков. Да и не промчалась — до сих пор крутится. 
На передаче Познера таким страстным ренегатом был А.Н.Яковлев, и наблюдать за ним было поучительно. Этот человек, который в течение долгого времени создавал и охранял (причем весьма жестко) «икону Ленина», после своего предательства при смене политического режима стал едва ли не самым рьяным антикоммунистом и разрушителем Ленина как символа. В разных вариациях он клеймит советское государство как «империю зла», распространяя и укрепляя один из самых сильных антироссийских мифов — миф о русском фашизме.
А.Н.Яковлев пишет в правительственной «Российской газете»: «Господин Ульянов, больше известный широкой публике под фамилией Ленин, и господин Джугашвили, больше известный широкой публике под фамилией Сталин, создали в России по существу фашистское государство». Яковлев — академик, и эти подлые слова не являются заблуждением, это осознанная антироссийская диверсия. Он не может не знать, что «по существу», по всем главным признакам советское государство было совершенно отлично от фашистского. О чем можно после этого говорить с А.Н.Яковлевым? Само ведение с ним дискуссии как бы узаконивает его буквально преступные действия в сфере сознания. 
Вот и вещает в эфире небольшая кучка людей с «комплексом Иуды», отравляя наше духовное пространство. Нет в их словах ни правды, ни красоты, ни мысли. А ведь подавляющее большинство граждан понимает, что нам надо как-то разумно свести счеты с прошлым, не «прервав цепь времен» — чтобы без надрыва искать путь в будущее. «Интеллектуальные» передачи телевидения могли бы послужить этому, а они лишь подливают масла в тлеющий огонь раздора. Никакой помощи людям в выработке разумных критериев отношения к прошлому они не оказывают.
Наоборот, они регулярно создают обстановку скандала в связи с мавзолеем Ленина. Известно, что один из самых сильных и разрушительных методов вторжения в мир символов — осквернение могил или угроза такого осквернения. Это, например, служит типичным приемом при разжигании этнического и религиозного насилия. Этот метод регулярно применяется и в отношении символа Ленина — вдруг начинается суета вокруг Мавзолея. Через какое-то время эта суета прекращается по невидимому сигналу. Эта активность всегда инициируется людьми образованными (при жизни этим занималась Г.Старовойтова, теперь Марк Захаров и пр.). 
Они не могут не понимать, что Мавзолей — сооружение культовое, а могила Ленина для той трети народа, который его чтит, имеет символическое значение сродни религиозному. Причем смотрите, какой очаг конфликта создали ренегаты. Ведь сравнительно недавно этот культ был официальным и обязательным. Были «жрецы» (такие, как А.Н.Яковлев и Марк Захаров, руководитель Театра Ленинского комсомола), которые политической дубинкой гнали людей поклоняться иконе Ленина. Люди поклонялись без особого энтузиазма, но к Ленину относились доброжелательно — отделяли его от Яковлева с дубинкой. Потом «жрецам» предложили более выгодную службу, и они предали эту веру — перекрасили свою дубинку и стали угрожающе размахивать ею над гробом Ленина.
Многих людей это возмутило, и они уперлись. Кто-то задумался — почему это так суетятся предатели? Кто-то благодаря этому укрепил свое духовное родство с Лениным, стал интересоваться историей. Но главное даже не это — ренегаты оскорбили совесть и достоинство нормального человека. Тут бы святошам-оборотням притихнуть, но они прут напролом. Какая неуемная жажда осквернять чужие святыни! 
В этой статье не место предлагать свою трактовку и оценку дела Ленина. Но можно предложить надежную нить для собственных рассуждений. Как быть, если мы не доверяем слишком идеологизированным суждениям официальных историков — и советских, и антисоветских? Одни делали из Ленина икону, другие — дьявола. Ясно, что оба образа искажены из политического интереса. Но между ними нет золотой середины, нельзя сложить эти оценки и разделить пополам — эти оценки несоизмеримы, они «не складываются». 
Я считаю, что разумно было бы прежде всего мысленно поговорить со своими дедами и прадедами. Факт, что в начале ХХ века подавляющее большинство народа, попробовав «на зуб» все альтернативные проекты — Столыпина с его «галстуками», Керенского с его либеральной немочью и Деникина с нагайкой, поддержало проект Ленина. Все проекты люди испытывали на своей шкуре, а не из книжек и не по телевизору. Тогда вырвались мы по пути, предложенному крестьянской общиной и оформленному Лениным. Сейчас у нас диалог блокирован, и от кризиса веет безысходностью. Одни уперлись в марксизм, другие в либерализм, третьи впали в детство и жуют миф о царе и корнетах. Надо же прислушаться к мнению предков, для которых, как народу, этот выбор был вопросом жизни и смерти. Ведь не только белым отказали в поддержке народы России, но и своим кровным националистам — так, что снова собрались в одну сильно спаянную страну. Этот факт наши люди забыли? Они считают его несущественным? Даже если сейчас захотелось жить по-другому, потоптать ближнего — разве требуется для этого плевать в прошлое?
Людям книжным стоило бы обратиться к суждениям современников Ленина и понять, кто из этих современников тебе по душе и почему. Когда умер Ленин, Есенин написал: «Того, кто спас нас, больше нет». Так надо прислушаться к нему — разве он не авторитетнее Марка Захарова и В.Познера? Надо вспомнить и других носителей художественного, совестливого чувства. Были те, кто ненавидели Ленина, как Бунин или Гиппиус. Были те, кто принял, как избавление — Блок и Брюсов, Горький и Шолохов. Одни уехали, другие остались. Так определись, с кем ты. А главное, вникни в мотивы и тех, и других. 
А кто считает себя таким западником, что ему плевать на Клюева с Платоновым и Твардовского с Рубцовым, пусть почитает западных современников Ленина, которые наблюдали его проект лично — Бертрана Рассела и Эйнштейна, Антонио Грамши и Джона Кейнса. Ведь Кейнс, величайший западный экономист ХХ века, в 20-е годы работал в Москве. В России тогда была, как он говорил, главная лаборатория жизни. Так надо же вдуматься в его слова. Он сказал, что Советская Россия, как никто, близка и к земле, и к небу. А о Ленине сказал, что он соединил то, что в душе европейца давно помещено в разные уголки души — дело («бизнес») и религию. В том смысле, что в проекте Ленина вновь соединились чисто земные прагматические задачи с высшими идеалами религиозного уровня. 
А взгляните на Восток! Ведь в идейном плане ленинизм означал начало современного национально-освободительного движения и крушения колониальной системы. Ленин преодолел важную догму марксизма, согласно которой революция должна начаться в странах самого развитого капитализма. Строго говоря, русская революция положила начало именно мировой революции. Она прокатилась по странам, где проживает большинство человечества. Да, это страны крестьянские — Китай, Индия, Мексика, Индонезия. Запад этой революции избежал, но ведь не только на Западе живут люди. 
Особенно это касалось Азии. Ведь до Ленина Восток был лишь объектом международной политики Запада. Роли были четко распределены: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут». В ленинском представлении мира Азия и Африка выходили на мировую арену как полноправные субъекты политики, как страны назревающих больших революций. Потому-то Ленин стал для народов Востока не просто уважаемым политиком, но символом. Прочитайте письмо махатм Индии по поводу смерти Ленина, вспомните оценку, данную труду Ленина Сунь Ят-сеном и Ганди, трепетное отношение к Ленину молодого Хо Ши Мина. 
Сегодня наше общество духовно больно. Подумайте, элита, порожденная великими делами планетарного масштаба, тяготеет к тому, чтобы эти дела своего народа принизить и оплевать, аплодирует культурным уродам. Ну кто такие все эти шендеровичи рядом с Махатмой Ганди? Маргиналы, продукт гниения. Нет, хочется именно им верить.
Грязь, что льют сегодня на Ленина — это грязь на исторический выбор начала ХХ века. А вынашивал его весь народ, все оппоненты и противники. Проект Ленина был выходом из той исторической ловушки, в которую попала Россия в начале века — ей приходилось одновременно догонять капитализм и убегать от него. Назад из кризиса не выходят, и ленинизм был рывком вперед. Он позволил России не закрыться в общине, а освоить современную промышленность и науку — минуя удавку мирового капитала. 
И это, как мы знаем, сбылось — на целый исторический период. Теперь другие времена и другие потребности? Думаю, соблазн «других потребностей» пройдет, как только нас как следует клюнет жареный петух. Но даже если деды и прадеды для нынешних не указ, в любом случае плевать в прошлое глупо. Если плевать с такой страстью, как это делают В.Познер и А.Н.Яковлев, то мы, того и гляди, вообще выпадем из времени, и прах наш развеет ветер.
Но на подходе молодежь, опять способная на усилие мысли и воли.
Февраль 2004г.




Открытое письмо президенту Российской Академии наук Ю.С.Осипову


Глубокоуважаемый Юрий Сергеевич!
Российская Академия наук — ассоциация ученых, обладающая в России и во всем мире исключительно высоким авторитетом. Это наша национальная ценность, и все мы за нее в ответе. Особенно большая ответственность за сохранение авторитета Академии ложится на ее действительных членов, ее Президиум и лично Вас, ее Президента.
Спецификой научной деятельности и даже ее необходимым условием является соблюдение всеми членами сообщества норм научности, а обязанностью сообщества — контроль за выполнением этих норм его членами.
Фундаментальной нормой для ученого является сообщение лишь той информации, которую он считает достоверной. Возможны ошибки и добросовестные заблуждения, но абсолютно недопустима ложь и заведомая фальсификация данных. В естественных науках исследователь, который подтасовал экспериментальные данные, моментально изгоняется из научного сообщества. В общественных науках критерии более либеральны, но и здесь ложь человека, выступающего с использованием авторитета науки, недопустима. Если коллеги не накладывают на него никаких санкций, это говорит о болезни сообщества и ведет к его распаду.
С конца 80-х годов страна переживает глубокий кризис, и ряд академиков приняли активное участие в политической борьбе, выступая как идеологи под защитой авторитета своего титула. К их числу относится действительный член РАН по Отделению экономики А.Н.Яковлев.
Его идейная позиция является его сугубо личным делом. Однако выступая как ученый по вопросам, которые стали предметом острого конфликта в обществе, он прибегает к лжи, в том числе в связи с надежно установленными фактами. Вот некоторые их таких фактов:


1. Ложь о масштабах сталинских репрессий

Хотя имеются достоверные и надежно проверенные данные о масштабах репрессий в сталинский период, А.Н.Яковлев продолжает говорить о «миллионах расстрелянных». Он заявляет, например: «Я поражен равнодушной реакцией нашего общества на правду о том периоде. Вроде ничего и не было. А ведь одних расстрелянных — миллионы. Расстрелянных ни за что ни про что» («Литературная газета» № 41, 10-16 октября 2001 г.).
Утверждение, что все были расстреляны «ни за что ни про что», противоречит логике и здравому смыслу, но это хотя бы не связано с точной количественной мерой и может быть принято за литературную гиперболу, как и фраза, будто общество считает, что «вроде ничего и не было». Речь идет об утверждении, что «расстрелянных — миллионы». А.Н.Яковлев не может не знать истинной величины.
В книге, изданной под редакцией самого А.Н.Яковлева, приводится документ от 11 декабря 1953 г., который является основным источником по данному вопросу и официально признается нынешним руководством страны — «Справка спецотдела МВД СССР о количестве арестованных и осужденных органами ВЧК-ОГПУ-НКВД СССР в 1921-1953 гг.» (ГУЛАГ: Главное управление лагерей. 1918-1960 / Под ред. акад. А.Н.Яковлева; сост. А.И.Кокурин, Н.В.Петров. М.: МФД, 2000. С. 433).
В 1937 г. к расстрелу были приговорены 353074, в 1938 г. 328618 человек. Около ста тысяч приговоренных к высшей мере приходится на все остальные годы с 1918 по 1953, из них абсолютное большинство на военные годы. Акты об исполнении приговора не опубликованы, но число расстрелов меньше числа приговоров — для существенного числа приговоренных расстрел был заменен заключением в лагерь.
Явную ложь допускает А.Н.Яковлев даже в своем выступлении на Президиуме РАН, где 16 ноября 1999 г. обсуждался вопрос о документальных изданиях Международного фонда «Демократия» (обзор дан в «Вестнике РАН», 2000, № 6). Вот, он говорит о числе арестованных с 1921 по 1953 г. и добавляет: «Причем эти цифры, конечно, не полные… Не включены 3,5 млн. депортированных крестьянских семей, которые не были арестованы, осуждены».
Действительный член РАН А.Н.Яковлев перед лицом Президиума РАН лжет , говоря о 3,5 миллионах депортированных семей, что составляло бы около 17 миллионов человек. (Заметим и разрыв в логике. Почему же «цифры арестованных не полные», если «депортированные крестьяне не были арестованы »? Как же их можно было включать в число арестованных?).
Есть современные архивные исследования, которые были проведены с перекрестным изучением самых разных, независимых учетных документов и дали надежные результаты. Всего в 1930-1931 гг. на спецпоселения («кулацкая ссылка») было выслано 381 026 семей общей численностью 1 803 392 человека. После 1931 г. массовой депортации крестьян не было. Данные эти, систематизированные В.Н.Земсковым, опубликованы в журнале «Социологические исследования», издаваемом РАН, повторены в множестве публикаций, лежат на специальном сайте в Интернете.
Сам же А.Н.Яковлев, в бытность председателем Комиссии ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, с трибуны XXVIII съезда КПСС говорил о депортации, «когда сотни тысяч крестьянских семей изгонялись из деревень» («Правда», 4 июля 1990 г.). Сотни тысяч, а не 3,5 миллионов . О каких нормах научности можно говорить, если в Президиуме РАН идеолог, надев тогу ученого, в десять раз завышает данные о трагедии, которые сегодня создают острейший раскол в обществе?
А.Н.Яковлев даже не сказал то, что входит в минимальные нормы научности, что-нибудь вроде: «Предыдущие исследователи называют цифру 0,38 млн. депортированных семей, а мы нашли документы, говорящие о 3,5 миллионах семей. Мы выясняем причины столь больших расхождений». То же — и в отношении числа расстрелянных. Надо подчеркнуть, что данные В.Н.Земскова о репрессиях были проверены в Москве авторитетными историками США, что отражено в публикациях:
Rittersporn G. Stalinist Simplifications and Soviet Complications. Social Tensions and Political Conflicts in the USSR 1933-1953. — Harwood Academic Publishers, 1991.
J. Arch Getty, Gabor T. Rittersporn, and Viktor N. Zemskov, «Victims of the Soviet Penal System in the Pre-War Years: A First Approach on the Basis of Archival Evidence,» American Historical Review 98/4 (October 1993).
Ведущие университеты США рекомендуют использовать в курсах истории эти данные, которые признаны достоверными. Сообщения об этом размещены в Интернете на официальных сайтах университетов.


2. Ложь о «деньгах германского Генерального штаба» для Ленина

25 января 2004 г. на ОРТ прошла передача «Времена» (ведущий В.В.Познер), посвященная 80-летию со дня смерти В.И.Ленина (один из нас также в ней участвовал, как оппонент А.Н.Яковлева). В обоснование мифа о том, что Ленин был агентом германского Генштаба, А.Н.Яковлев сказал: «Давно известно из документов, что это была операция Генерального штаба Германии… Больше всего меня в этом отношении интересуют те деньги, которые получал Ленин через Ганецкого. Организатором был Парвус, это известно вам и всем историкам. Он первые 2 млн. (по нынешнему это 10 млн.) получил в марте 1915 года, вот так и написано: на подрывные цели. Это все исторические факты, основанные на документах. Теперь, кто участвовал? Главное участие от Ленина принимал Ганецкий, Козловской, Урицкий, будущий председатель Петроградской ЧК. И, наконец, к октябрю 1918 года немецкий Генеральный штаб выделил Ленину 60 млн. марок. Вы посмотрите, пожалуйста, просто документы, расписки Ганецкого, что Ганецкий получил…» [Видимо, здесь оговорка, и речь идет об октябре 1917 г.]
Единственные «документы», на которые ссылаются обвинители типа А.Н.Яковлева — это т.н. «Документы Сиссона». Они получили свое название по имени представителя американского правительства Эдгара Сиссона, находившегося в России с ноября 1917 по март 1918 года, который имел неосторожность их купить, уплатив 25 тыс. долларов. Они являются фальшивкой, причем доказательства их подложности стали поступать сразу же после их публикации в 1918 году.
Окончательно же подложность «документов Сиссона» доказал в 1956 году американский исследователь Дж. Кеннан (Kennan G. The Sisson Documents // Journal of Modern History. Vol. XXVII. 1956), причем на основании американской экспертизы. С тех пор подложность «документов Сиссона» считается общепризнанной и никем из серьезных исследователей не оспаривается. Уточняются лишь мелкие детали. Этому посвящена книга и другого американского исследователя, С.Ляндреса (Lyandres S. The Bolsheviks' «German Gold» Revisited. An Inquiry into 1917 Accutions. Pittsburgh. 1995).
Известны и имена фабрикаторов фальшивки. Это будущий известный польский писатель Фердинанд Оссендовский и российский журналист Евгений Петрович Семенов-Коган. Парвус к тому времени стал политическим противником Ленина, а Ганецкий просто работал в шведской фирме, занимавшейся контрабандной торговлей между Германией и Россией.
Отсутствие доказательств получения большевиками немецких денег подтвердила и Следственная комиссия Временного правительства, которая расследовала дело о «немецких деньгах». В октябре 1917 г. министр юстиции Временного правительства П.Н.Малянтович провел совещание ответственных работников юстиции и прокуратуры, на котором с докладом о результатах следствия по «делу большевиков» выступил следователь П.А.Александров. После обсуждения доклада министр юстиции сказал, что в деяниях большевиков не усматривается «злого умысла». О результатах совещания было сообщено в газетах (например, издававшемся Рябушинским «Утре России» от 14 октября 1917 г. и меньшевистском «Дне» от 21 октября 1917).
Авторитетными источниками по данному вопросу служат книги видных историков: Соболев Г.Л. Тайна «немецкого золота» (М. —СПб., 2002); Старцев В.И. Ненаписанный роман Фердинанда Оссендовского (СПб., 1994; 2-е издание — СПб., 2001). Ученый в ранге академика обязан был как минимум упомянуть труды, в которых кардинально отвергается его версия.


3. Ложь об эффективности «реформы Столыпина»

На передаче «Времена» 25.01.2004 А.Н.Яковлев сказал: «Фактически Ленин приостановил движение России. Если мы вспомним, историки это знают, при Столыпине Россия в два раза увеличила производство, урожай собирала Россия равный совокупному урожаю Канады, США и Аргентины».
Утверждение А.Н.Яковлева ложно. Экономические результаты деятельности Столыпина изучены досконально, и А.Н.Яковлев, как академик по Отделению экономики, не мог их не знать. Начнем с утверждения о производстве зерна. За 1906-1910 гг. по сравнению с 1901-1905 гг. посевные площади во всей России возросли всего на 4,8%. За это время производство ржи уменьшилось на 9,9%, пшеницы выросло на 0,1%, овса на 2,1% и лишь ячменя выросло существенно — на 19,6%. В 1911 г. был неурожай и голод. Самый высокий урожай зерновых в дореволюционный период в России был собран в 1913 г. Это был год выдающийся — урожай пшеницы в 1913 г. был в два раза выше, чем в 1911 г. и на 38,5% выше, чем средний урожай за 1906-1911 гг.
В 1913 году было собрано зерновых (по пяти главным зерновым культурам — пшенице, ржи, ячменю, овсу и кукурузе — в сумме): Россия — 5,3 млрд. пудов; США — 6,4 млрд. пудов; США, Канада и Аргентина вместе — 7,9 млрд. пудов. По суммарному урожаю пяти основных зерновых культур Российская империя уступала даже одним США. Производство картофеля и продуктов животноводства в России было очень и очень скромным, о нем и говорить нечего. А на душу населения в России в 1913 году было собрано 30,3 пуда зерна, в США 64,3 пуда, в Аргентине 87,4 пуда, в Канаде 121 пуд. («Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств. Год десятый». Петроград, 1917. С. 114-116).
Таким образом, в отношении главной отрасли тогдашней российской экономики А.Н.Яковлев сказал заведомую неправду. Однако и в отношении промышленного производства утверждение А.Н.Яковлева является ложью. Общий прирост физического объема продукции промышленности на территории СССР за 1906-1911 гг. составил 40,2%, а за период 1906-1910 гг. (когда Столыпин обладал реальной властью как премьер-министр) только 27,7%. О двукратном увеличении и речи не было, 1906-1909 гг. в России считались годами «промышленной депрессии». Даже с учетом быстрого развития Польши и Финляндии общий прирост валовой продукции промышленности в пределах всей Российской империи за 1906-1911 гг. составил 54%. Вот точные данные по годам:
Прирост промышленного производства в России в годы столыпинской реформы (на территории СССР), %
Источник: Кофенгауз Л.Б. Эволюция промышленного производства в России (последняя треть 19 в. —30-е годы 20 в.). М., 1994. (Сборники статистических сведений фабрично-заводской промышленности в России. Изд. Министерства торговли и промышленности. Оценка валовой продукции произведена по ценам соответствующего года)
Уважаемый Юрий Сергеевич! Заведомая ложь в устах ученого по общественно значимым вопросам — вещь недопустимая. Она подрывает корень науки. Ложь академика А.Н.Яковлева к тому же усиливает раскол в обществе, она направлена на стравливание людей и на углубление кризиса. На такой лжи Российская Академия наук уж никак не должна ставить свой знак качества.
Кара-Мурза Сергей Георгиевич 
Пыхалов Игорь Васильевич
Февраль 2004г.




ЛИБЕРАЛИЗМ, КОНКУРЕНЦИЯ, РОССИЯ
Демография, оптимизм и космическое чувство


За исключением небольшого числа идеологов рыночной реформы обществоведы сходятся в том, что Россия втянулась в демографическую катастрофу. В конце 80-х годов ее никто не ожидал. Оптимистическим был прогноз ООН для СССР. Согласно докладу «World Population Prospects. 1988» (N.Y., 1989) продолжительность жизни в 2005-2009 гг. должна была составлять у нас 70,4 года — для мужчин и 78,2 года — для женщин. В 1993 г. в издательстве «Наука» вышла книга «Население Советского Союза. 1922-1991». Это максимально полное описание демографических процессов в нашей стране, хотя и в антисоветском тоне — время было такое. В главе «Взгляд в будущее» даны три варианта прогноза на 2000 г. — «оптимистический», «пессимистический» и «демографическая катастрофа». Последний вариант считался маловероятным. 
Что же авторы из Академии наук обозначили термином «катастрофа». Снижение ожидаемой продолжительности жизни мужчин-горожан в 1995 г. до 63,1 года (с 65,4 года в 1988 г.). А что же произошло в результате реформы? Уже в 1994г. этот показатель упал до 57,9 года! На 4,2 года жизни ниже того, что считалось катастрофой. Всего за два с половиной года после написания книги — но такая катастрофа даже в воображении не могла привидеться ученым-демографам. Так что катастрофа — научное и подтвержденное опытом определение нашего состояния. 
Это же ощущение катастрофы разлито и в широких слоях общества — среди людей, далеких от точного знания, которые судят просто по числу детских колясок на улицах и в скверах и по числу беременных женщин в метро и автобусе. В упомянутой книге демографы в прогнозе «демографическая катастрофа» считали, что рождаемость (на 1 тыс. населения) в городе упадет с 15,4 в 1988 г. до 10,8 в 1995 г. На деле же она упала до 8,6! Положение с рождаемостью в РФ несколько улучшилось в последние годы — в 2003 г. в целом по РФ на 1 тыс. родились 10,4 ребенка и умерли 16,5 человека. 
Поскольку считается, что Россия после 1991 г. наконец-то пошла «правильной дорогой» вслед за Западом, возник интерес к тому, что там происходит с рождаемостью. Этот интерес подогревается и рядом российских и западных демографов, которые отвергают тезис о катастрофе в России на основании того, что и на Западе спад рождаемости. Мол, верным путем идете, господа-товарищи! Низкая рождаемость — признак богатства и этот признак Россия в ходе реформы уже приобрела. Ну само богатство слегка задерживается, но объективные законы общественного развития ему не обмануть — придет, как миленькое. 
Если же говорить о конкретном историческом моменте, о последних 14 годах в России, то, конечно, надо отвергнуть успокаивающие заверения демографов-«рыночников». То, что происходит в России, никак не напоминает Запад. Мы переживаем именно катастрофу — перелом демографической ситуации в течение одного года, явление уникальное в истории. 
Грозные признаки демографической катастрофы уже различимы в демографической динамике последних двух лет. Несомненно, динамика рождаемости за последние 2,5 года есть реакция на социально-экономический кризис. Прошлое пока не дает нам аналогичных примеров. Еще ни одна страна, ни одно общество, в котором деторождение хорошо регулируется на уровне семьи, не переживало в мирное время такого кризиса. 
Так что слом произошел у нас вследствие реформы, а не вследствие постепенного снижения рождаемости от «благополучной жизни», как на Западе. Результаты реформы известны — резкое обеднение большинства, разрушение важнейших систем жизнеобеспечения, острая нестабильность и страх перед социальными бедствиями. 
Реформы перенесли на нашу почву нечто такое, прямо не связанное с богатством или бедностью, что вызвало взрывное падение рождаемости. И этот взрывной, катастрофический характер означает «сжатие» во времени того процесса, который на Западе растянулся на полвека. Нас просто обязали пробежать, догоняя Запад, этот путь за десять лет. 
Вот об этом и поговорим. Итак, демография регистрирует убыль коренного населения в развитых странах Запада по причине резкого сокращения рождаемости. В настоящее время рождаемость в целом здесь снизилась до отметки 1,5 ребенка на женщину, в Европе — до 1,34. А в Италии, например, до 1,1. Уровень же рождаемости, необходимый для простого воспроизводства населения, составляет 2,1 ребенка на каждую женщину. 
Становится чуть ли не общепризнанным вывод, что материальное благополучие подавляет материнский «инстинкт». Мол, бедному-то все равно, у него дети — единственная утеха. А перед женщиной современного Запада все дороги открыты — карьера, материальная независимость, свободная любовь и пр. И кажется даже благоразумным решением, что женщина стала откладывать материнство на более поздний возраст или даже вовсе отказываться от рождения детей. Как говорят, «западная семья сегодня — это 3 автомобиля и 1 ребенок». 
Мне кажется, весь этот ход рассуждений неверен. Известно, например, что население богатых исламских стран (Саудовской Аравии и т. п.) вовсе не следует примеру Запада. Более того, и на самом Западе небольшое богатое меньшинство вовсе не собирается «вымирать», многодетные семьи там — обычное дело. 
Утрата «материнского инстинкта» — болезнь именно среднего класса буржуазного общества. И болезнь эта является болезнью духа, прямо не предопределяемой уровнем материального благосостояния. Эта болезнь среднего класса является «заразной», она распространяется и среди тех слоев населения бедных стран, которые возомнили себя средним классом и приняли его мировоззренческие установки — даже если по западным меркам их можно было бы причислить к бедноте. 
Средний класс — основа буржуазного общества, генератор и носитель «духа капитализма». Очень богатое меньшинство приобрело характер замкнутого сословия, почти аристократии, оно утратило «буржуазность». Что же характерно для мироощущения среднего класса? Для нашей темы самая важная его черта — пессимизм. На Западе даже говорят антропологический пессимизм, и в этом определении много смысла. Это неверие в человека, в его благое предназначение, в его причастность Добру. 
Индивидуализм был и прямо направлен против семьи. 
Понятно, что решение родить ребенка — это акт любви, желания человеческой близости, веры в счастливое будущее этого ребенка и в спасение его души. Пессимизм и индивидуализм подавляли этот порыв, и как только во второй половине XX века появились простые и эффективные противозачаточные средства, число рождений пошло на убыль. 
Пессимистический духовный фон жизни на Западе стараются подавить различными способами. Иногда этому помогают периоды процветания, иногда, наоборот, кризисы и даже бедствия типа войн. Иногда массу людей увлекают приступы фанатизма, как во времена фашизма, в благополучное время — сексуальные революции или приступы потребительской лихорадки. Но все это не спасает, и нарастающий пессимизм выражается в неприязни к зарождению и пестованию жизни. А также в тяге к разрушению или хотя бы к зрелищу разрушения, что отразилось в культуре (кино, телевидение, музыка, мода). 
Известно, что православное общинное мироощущение — жизнерадостное. Оно было наполнено верой в лучшее будущее. И дело тут не в классовых корнях — очень важно наблюдение А. В. Чаянова: в русском крестьянстве совершенно не было мальтузианства, запрета на «размножение бедных», а в сознании крестьянства Франции оно было очень сильно. Еще более жизнерадостным было космическое чувство советского человека, наша «уверенность в завтрашнем дне» никак не сводилась к сытости. 
На короткий период и в сознании народов СЭВ, втянутых в орбиту «советского лагеря», были ослаблены страхи и возобладал оптимизм. Его не могут быстро подавить даже рыночные реформы. С 1988 по 1999 год в 24 странах проходило обследование рождаемости и семьи в странах, входящих в зону Европейской комиссии. Вот вывод: «Распределение женщин по числу рожденных детей показало заметные различия в репродуктивном поведении всех изучаемых возрастных когорт между странами с традиционно рыночной экономикой и бывшими социалистическими странами Восточной Европы». 
Но там, где население радикально вырвали из «полусоветского» состояния и вернули в лоно «среднего класса», в отношении к рождению детей произошла катастрофа. В 1994 г. был опубликован важный доклад: за четыре года после поглощения ГДР рождаемость на бывших землях социалистической Германии упала более чем вдвое! Как сказано в докладе, «социальная нестабильность и отсутствие будущего привели к головокружительному росту добровольной стерилизации восточных немок — более чем на 2000 процентов за четыре года». Формулировка неверна — социальная стабильность и сытость как раз были обеспечены миллиардами западных марок. Вернулись западный страх, страх перед бытием, пессимизм. Именно глотнув этого страха, стали мало рожать и русские женщины — реформаторам на время удалось подавить в нашей молодежи веру в будущее. 
Если мы соберемся с силами и стряхнем с себя это наваждение, жизнь снова зацветет на нашей земле. Первый удар мы выдержали, духовное выздоровление начинается. Укрепимся духом — наладим и хозяйство. И все прогнозы ЦРУ о вымирании русского народа пойдут насмарку.
Ноябрь 2001г.




Похожи русские на динозавров?


Все мы так или иначе думаем над главными угрозами, с которыми Россия столкнулась в данный момент. На мой взгляд, одна из важнейших — внедрение в массовое сознание неудовлетворенных потребностей. 
Реформаторы взяли за свой маяк Запад и мыслят в понятиях западных теорий. Эти теории рассматривают незападные культуры, свободные от психоза потребительства, либо как отсталые, либо как тупиковые. Известно, что в России сложилась культура непритязательности. Все мы любили комфорт и хорошие вещи, но не делали из них культа. Люди ценили достаток и считали глупым рвать себе жилы ради избытка. Но уже в годы перестройки мы стали объектом небывало мощной и форсированной программы по слому старой, созданию и внедрению в общественное сознание новой системы потребностей. Вспомним азы этой проблемы. 
Потребности являются явлением социальным, а не индивидуальным, они обусловлены культурно, а не биологически. Точнее сказать, биологические потребности составляют в общем их спектре очень малую часть и даже «подавляются» культурой — большинство людей скорее погибает от голода, но не становится людоедами. Капитализм нуждается в непрерывном расширении потребностей и в том, чтобы жажда потребления становилась все более жгучей, нестерпимой. Маркс прозорливо писал о буржуазной революции: «Революции нуждаются в пассивном элементе, в материальной основе… Радикальная революция может быть только революцией радикальных потребностей». Сдвиг в мировоззрении нашей интеллигенции к западному либерализму породил вражду к непритязательности потребностей советского человека, ибо она была иммунитетом против соблазнов капитализма. Но вместо того, чтобы разобраться в своих духовных импульсах, оценить их разрушительный потенциал для культуры того общества, в котором наша интеллигенция жила, наш образованный слой перековал эти импульсы в фанатическую ненависть к «совку». Из нее и выросла программа по слому присущей советскому обществу структуры потребностей. 
В любом обществе круг потребностей расширяется и усложняется. Это создает противоречия, разрешение которых требует развития и хозяйства, и культуры. Важнейшей силой, уравновешивающей этот процесс, является разум людей, их реалистическое сознание и чувство меры, а также исторический опыт, отложившийся в традиции. Но, как писал Маркс, “потребности производятся точно так же, как и продукты и различные трудовые навыки”. К чему же привела наше общество кампания по переориентации потребностей на структуру общества потребления? К сильнейшему стрессу и расщеплению массового сознания. Люди не могут сосредоточиться на простом вопросе — чего они хотят? Их запросы включают в себя взаимоисключающие вещи. В условиях обеднения усилились уравнительные идеалы, и люди хотели бы иметь солидарное общество — но так, чтобы самим лично прорваться в узкий слой победителей в конкурентной борьбе. И при этом, если удастся, не считать себя хищниками а уважать себя как православных. 
Это — не какая-то особенная проблема России, хотя нигде она не создавалась с помощью такой сильной технологии. Начиная с середины ХХ века потребности стали интенсивно экспортироваться Западом в незападные страны через механизмы культуры. Разные страны по-разному закрывались от этого экспорта, сохраняя баланс между структурой потребностей и теми средствами для их удовлетворения, которыми они располагали. Сильнейшим барьером, защищавшим местную (“реалистичную”) систему потребностей, были рамки культуры. 
Например, в России крестьянину и в голову бы не пришло купить сапоги или гармонь до того, как он накопил на лошадь и плуг — он ходил в лаптях. Так же в середине ХIХ века было защищено население Индии и в большой степени Японии. Позже защитой служила национальная идеология (в СССР, Японии, Китае). Были и другие защиты — у нас, например, осознание смертельной внешней угрозы, формирующей потребности “окопного быта”. При ослаблении этих защит происходит, по выражению Маркса, “ускользание национальной почвы” из-под производства потребностей, и они начинают полностью формироваться в центрах мирового капитализма. По замечанию Маркса, такие общества, утратившие свой культурный железный занавес, можно “сравнить с идолопоклонником, чахнущим от болезней христианства” — западных источников дохода нет, западного образа жизни создать невозможно, а потребности западные. На «жигулях» ездить не можем, только на иномарках! Ведь именно поэтому так по-разному сложилась историческая судьба незападных обществ. В культуре Китая, Юго-Восточной Азии, Индии и арабских стран были механизмы, защитившие их от импорта сфабрикованных на Западе потребностей, а в Океании, Африке, Латинской Америке — нет. И поэтому Азия нашла свой путь индустриализации и развития — и уже обгоняет Запад, — а Африка и половина латиноамериканского общества хиреют. Так осуществляется большая программа по превращению и нас в чахнущих идолопоклонников. Процесс внедрения «невозможных» потребностей протекал в СССР начиная с 60-х годов, когда ослабевали указанные выше культурные защиты против внешнего идеологического воздействия. Эти защиты были обрушены обвально в годы перестройки под ударами всей государственной идеологической машины. При этом новая система потребностей была воспринята населением не на подъеме хозяйства, а при резком сокращении местной ресурсной базы для их удовлетворения. Это породило массовое шизофреническое сознание и быстрый регресс хозяйства — с одновременным культурным кризисом и распадом системы солидарных связей. Монолит народа рассыпался на кучу песка, зыбучий конгломерат мельчайших человеческих образований — семей, кланов, шаек. 
И все мы — от верховной власти до молодых балбесов, уверовали в самые странные утопии и ложные метафоры. В ноябре 2000 г. президент В.В.Путин, выступая перед студентами Новосибирского университета, сказал: «Для того, чтобы интегрироваться в мировое экономическое пространство, необходимо „открыть границы“. При этом части российских производителей станет неуютно под давлением более качественной и дешевой зарубежной продукции». И добавил, что идти по этому пути необходимо — иначе «мы все вымрем, как динозавры». 
Все это противоречит и логике, и опыту. Начнем с последней мысли — что без зарубежных товаров «мы все вымрем, как динозавры». Разве динозавры вымерли оттого, что не могли купить дешевых японских видеомагнитофонов или итальянских колготок? Нет, они вымерли от холода. Если перенести эту аналогию в нынешнюю РФ, то значительной части ее населения реально грозит опасность вымереть именно как динозаврам — от массовых отказов централизованного теплоснабжения при невозможности быстро создать иные системы отопления жилищ. Отказы и аварии в котельных и на теплосетях происходят именно вследствие того, что президенты Б.Н.Ельцин и В.В.Путин «открыли границы» и туда утекли амортизационные отчисления на плановый ремонт теплосетей и котельных в сумме около 100 млрд. долл. (а если брать ЖКХ в целом, то в сумме 5 триллионов руб. или около 150 млрд. долл.). 
Ни динозавры, ни народ России из-за отсутствия иностранных товаров вымереть не могут. Метафора сбивает людей с толку. Уж если на то пошло, то именно конкурентоспособные американцы без «качественной и дешевой зарубежной продукции» вымрут очень быстро и буквально как динозавры (вернее, не вымрут, а разумно перейдут к плановой экономике). Именно поэтому они и воюют в Ираке и щелкают зубами на Иран. США абсурдно расточительны в энергопотреблении, они сейчас тратят в год только нефти 1 млрд. тонн. На производство 1 пищевой калории их фермеры тратят 10 калорий минерального топлива, в то время как смысл сельского хозяйства — превращение в пищу бесплатной солнечной энергии. Какая глупость — ставить нам в пример их экономику! 
Когда вышла книга А.П.Паршева «Почему Россия не Америка?», в Институте народнохозяйственного прогнозирования РАН ее обсуждали на семинаре четыре часа подряд при полном конференц-зале. Первый докладчик сказал примерно так (близко к тексту): «Все присутствующие в этом зале прекрасно знают, что если прикрыть США огромным стеклянным колпаком, препятствующим товарообмену, то через пару-другую месяцев экономика США полностью остановится. Если таким колпаком прикрыть Россию, то через пару-другую месяцев наш кризис прекратится и начнется экономический рост». Так обстоит дело с динозаврами. В.В.Путин почти буквально повторил студентам формулу из «Коммунистического Манифеста» Маркса и Энгельса, в котором сказано: «Буржуазия… вовлекает в цивилизацию все, даже самые варварские, нации. Низкие цены ее товаров — вот та тяжелая артиллерия, с помощью которой она разрушает все китайские стены и принуждает к капитуляции самую упорную ненависть варваров к иностранцам». 
Классики марксизма тут выступили как идеологи, искажающие реальную историю — китайские стены разрушались, а варвары принуждались к капитуляции не товарами, а самой обычной артиллерией, как это буквально было и с Китаем, и с сотнями других народов. Какое-то время Россия имела силы этому противостоять, а сейчас на время ослабла. Ослабла не артиллерией, а сознанием. 
Когда идеологи реформ проводили акцию по внедрению невозможных потребностей, они преследовали конкретные политические цели — в соответствии с заказом. Но удар по здоровью страны нанесен несопоставимый с конъюнктурной задачей — в РФ создан порочный круг угасания народа. Система потребностей, даже при условии ее более или менее продолжительной изоляции от чуждого влияния, очень живуча. Укоренение “потребностей идолопоклонника” создает для нас реальный риск “зачахнуть” едва ли не в подавляющем большинстве. Мы снова в исторической ловушке — как и перед революцией начала ХХ века. Она складывалась в ходе такого процесса. До начала ХХ века почти 90% населения России жило с уравнительным крестьянским мироощущением, укрепленным Православием (или уравнительным исламом). Благодаря этому нашей культуре было чуждо мальтузианство, так что всякому рождавшемуся было гарантировано право на жизнь. Даже при том низком уровне производительных сил России, который был обусловлен исторически и географически, ресурсов хватало для жизни растущему населению. Было даже можно выделять достаточно средств для развития культуры и науки — создавать потенциал развития. Это не вызывало социальной злобы, так как крестьяне не претендовали на то, чтобы “жить как баре”. 
В начале ХХ века, под воздействием импортированного капитализма это устройство стало разваливаться, но кризис был разрешен через советскую революцию. Это было жестокое средство, к которому общество пришло после перебора всех возможных альтернатив. Революция сделала уклад жизни более уравнительным и производительным. Жизнь улучшалась, но баланс между ресурсами и потребностями поддерживался благодаря сохранению инерции “крестьянского коммунизма” и наличию защиты против неадекватных потребностей. В культуре не было мальтузианства и стремления к конкуренции, благодаря чему население росло и осваивало территорию. После 60-х годов произошла быстрая урбанизация, большинство обрело тип жизни “среднего класса”, в культуре интеллигенции возник социал-дарвинизм и стал просачиваться в массовое сознание. Право на жизнь (например, в виде права на труд и на жилье) стало ставиться под сомнение — сначала неявно, а потом все более громко. В конце 80-х годов это отрицание стало основой официальной идеологии. 
И сегодня, под ударами реформы, общество впало в демографический кризис, обусловленный не столько социальными причинами, сколько мировоззренческими. Еще немного — и новое население России ни по количеству, ни по качеству (типу сознания и мотивации) уже не сможет не только осваивать, но и держать территорию. Оно начнет стягиваться к “центрам комфорта”, так что весь облик страны будет быстро меняться. 
Таким образом, опыт последних десяти лет заставляет нас сформулировать тяжелую гипотезу: русские могли быть большим народом с высоким уровнем культуры и темпом развития только в двух вариантах: при комбинации Православия с крестьянским общинным строем — или при коммунизме с советским строем. При капитализме — хоть либеральном, хоть криминальном — русские стянутся в небольшое население Восточной Европы с утратой державы и высокой культуры. 
В современной западной философии, которая остро переживает общий кризис своей цивилизации, есть взятый у поэта XVIII века Гёльдерлина принцип: “Там, где зреет смертельная опасность, там появляется росток надежды на спасение”. Надо надеяться, что нормальные человеческие инстинкты — сохранения жизни и продолжения рода — будут разворачивать коллективное бессознательное русского народа его созидательной стороной. Надо помогать этому средствами разума, стремясь, чтобы силы спасения выросли раньше, чем смертельная опасность созреет вполне. Но для этого наша интеллигенция обязана подвергнуть хладнокровному и беспристрастному анализу те интеллектуальные конструкции, которые она в возбужденном состоянии вырабатывала последние полвека — и заменить те их блоки, которые несовместимы с жизнью народа. 
Задача эта срочная, потому что народ, судя по всему, вымирать не собирается, в нем усиливаются идеи державности. Если интеллигенция откажется помочь людям выработать развитый язык и логику, они станут «материальной силой» в очень грубом обличье, а при своей реализации произведут в рядах наших либералов большое опустошение. И это очень дорого обойдется стране — дороже, чем Гражданская война 1918-1921 гг. Как выразился один политолог, «у народа России есть огромный нерастраченный запас чувства гнева».
Июнь 2004г.




Восстановит ли нынешняя Россия свое национальное достоинство?


Восстановит ли нынешняя Россия свое национальное достоинство? Сначала определим, о чем мы ведем речь. Что это — «нынешняя Россия»? Ведь РФ — это лишь обрубок той России, что много веков складывалась как цивилизация — в рамках своих пространственных и культурных границ. Этот обрубок не обладает целостностью и в перспективе нежизнеспособен. Ничего «национального» он и не успеет восстановить, он будет двигаться к разным возможным устойчивым состояниям. К какому придет — зависит от соотношения сил. Одни толкают к Московскому княжеству, другие — к Российской империи (речь не о государстве, а об ареале цивилизации).
А что значит «достоинство»? Его смысл различен при разных состояниях. Одно дело — достоинство хлебопашца и воина, другое — достоинство лакея или вышибалы. У каждого есть этика — своя. Некоторые философы вообще считают, что духовное достоинство России пребудет вечно, даже без русских — так нечего и сожалеть о гибели русской «социальности» (она, мол, ужасна по сравнению с западной).
Не всяким достоинством мы можем довольствоваться. Можно восхищаться индейцами, молча и гордо погибшими в резервациях, но нам это не годится. Мы люди не гордые, можем и конины поесть в Орде, а вот победа для нас обязательна. Даже если для этого надо «обнять кичливого врага».
Я понимаю так: обретение необходимого минимума достоинства — это создание такой системы норм и таких социальных структур, что они гарантируют продолжение жизни нашего народа в лоне его культуры. Так, что мы снова будем жить в России и по всяким лапам, тянущимся к нашему горлу или в нашу душу, сможем давать незамедлительный и адекватный удар. Жить народу — это минимум, а жить хорошо — это надо наращивать постепенно.
Наша беда, что не дадут нам тихонько и скромно прожить на краю мира. А нынешние хозяева мира так оскудели душой, что считают достойными только богатых или сильных. Да, не в силе Бог, а в правде! Но на грешной земле не Бог хозяйничает. Горбачев с его «ценностями» и глобалисты нас многому научили. Так что если хотим достоинства, надо обрести силу, с богатством не выйдет.
Обретение достоинства для нас возможно только в тяжелой борьбе, причем в борьбе творческой и изощренной, почти в условиях оккупации. Именно по достоинству, этой неуловимой духовной структуре, наносился самый беспощадный удар. Интеллигенция, прекрасное творение нашей культуры, оказалась беззащитной, как дитя. Ни власть, ни основная масса народа не смогли ее уберечь и вразумить — а потом и сами подпали под очарование впавших в соблазн поэтов и академиков. Увлеченные их волшебной дудочкой, мы все вслед за ними погрузились в пучину самоотречения. То, что кое-кто вынырнул с гонораром в зубах, не меняет дела. Со всеми нами как народом случилось неприличие. «Нации, как и женщине, непростительно, если она становится добычей проходимцев».
Положение тяжелое. Надличностные нормы этики, этот строительный материал национального достоинства, подорваны или поставлены под сомнение. «Атомы» достоинства, сохраненные в личностях, семьях, общинах и даже, в катакомбном состоянии, в слоях населения, не соединяются ни в мнение народное, ни тем более в организующую волю. На то, чтобы не дать этим атомам соединиться в молекулы, а затем и в клетки и организмы, направлены большие усилия и приватизированной индустрии культуры, и продажной части государственной власти. Оголодавшая гуманитарная интеллигенция, не имеющая сегодня иных работодателей, выполняет социальный заказ (точнее, заказ-наряд) хозяев.
Мало того, что она стала проводником западной масс-культуры, производимой на экспорт, именно для подрыва национального сознания колонизуемых народов. Наша индустрия культуры наладила выпуск псевдо-русских произведений, фабрикуемых на чужой матрице. Таковыми уже стали, за небольшим исключением, выпускаемые в РФ кинофильмы. Наши образы в них — лишь обертка голливудских установок, норм и жизненных рецептов.
Национальное достоинство опирается на родной язык, на его глубинные потаенные смыслы. Мы видим, как уже пятнадцать лет телевидение, этот главный в городском обществе канал коммуникаций, ведет «семантический террор», разрушение нашей языковой ткани. Достоинство народа опирается на вызревшее в его культуре представление о человеке. Мы же с утра до ночи находимся под идеологическим прессом, который давит и топчет образ соборной личности, промывает молодежи мозги потоком тупого социал-дарвинизма. Мы придавали священный смысл понятию Родина — а на нас обрушен вал литературы, воспевающей предательство.
Против всей конструкции национального достоинства направлены не усилия отдельных бунтарей и даже не субкультура диссидентов — ее подтачивает, подпиливает и взрывает современная идеологическая машина, использующая мощные технологии и дотошное знание всех уязвимых мест человеческого духа. Трудно устоять.
В нынешнем состояния израненная Россия «лежит в грязи, всеми плюнутая и покинутая». Россия — это все мы и есть, и нечего искать себе оправдания. Только трезвое самопознание может помочь нам подняться, поддерживая друг друга. И уповать на пророков и духовных лидеров в этом деле сейчас не приходится — СМИ отработали технику создания «шума», через который трудно пробиться слову отдельного человека, который мог бы стать центром кристаллизации. Скорее, множество таких малых центров, возникших «в стороне от больших дорог», сначала станут без шума соединяться в сеть. Охранка глобального Шейлока может ее порвать, но уничтожить ее будет трудно.
Что главное в том заболевании нашей культуры, что подорвало наше национальное достоинство и запустило цепной процесс нашего самоотречения? Ведь все остальное — расхищение национального богатства и продажность чиновников, разложение армии и наступление уголовного типа мышления — есть лишь технические следствия надлома народной, надличностной совести и чести, которые необходимы, чтобы «держать» страну. Болезнь сложна и глубока, и этот клубок я потяну за одну ниточку.
Маховик слома нашей государственности запустили две заинтересованные в этом сломе антинародные силы. Коррумпированная часть номенклатуры рассудила, что в стране уже накоплены большие богатства, которые она может выгодно продать на «мировом рынке» — месторождения разведаны и обустроены, нефте— и газопроводы проведены. Пора, коллеги, забирать это у «совков» и нести в золотой миллиард, в который мы давно стремимся душой и телом! С этим согласилась и организованная экономическая преступность, которая приготовилась стать «эффективным собственником». Заключить на этой основе пакт с противником СССР в «холодной войне» было нетрудно — интересы совпадали. Нашу чистую душой интеллигенцию, мечтавшую о «правах человека», использовали как духовное пушечное мясо. Когда она сделала свое дело, ее отправили в «челноки».
Но в чем было это ее главное «дело»? В том, что она втянула сначала культурный слой и молодежь, а потом и основную массу граждан СССР в то, что называют «революция притязаний». То есть идейно обосновала и оправдала принятие нашими гражданами постулатов и стереотипов западного общества потребления. Масса людей стала вожделеть западных стандартов потребления и считать их невыполнение в России невыносимым нарушением «прав человека». Так жить нельзя! — вот клич человека, обезумевшего от невыполнимых притязаний.
В ходе довольно длительной культурной кампании в наше общество были импортированы и внедрены в сознание потребности, якобы удовлетворенные на Западе. При помощи прямых подлогов и недоговоренностей было создано также убеждение, что этот комплекс потребностей может быть удовлетворен и в России — надо только «перестроить» наш дом, главные структуры жизнеустройства. В дальнейшем это убеждение обрушилось и превратилось в более хищную, но реалистичную формулу: «кое-кто в России может потреблять так же, как на Западе». Но потребности остались, они обладают большой инерцией. Как известно, животное хочет того, в чем нуждается, а человек нуждается в том, чего хочет.
Реальность нам известна: дом «перестроили» так, что отдали хозяйство на поток и разграбление. В результате множество людей не могут удовлетворить даже самые обычные жизненные потребности. Но при этом и несбыточные остались! И оттого, что несбыточность их очевидна и в то же время отвергается сердцем, люди испытывают сильный стресс, который и разрушает структуры достоинства. «Хочу „форд“ любой ценой!» — это коверкает душу, толкает к разрыву со здравым смыслом и с совестью. Многие не выдерживают и скатываются к принятию принципа «человек человеку волк». Рушатся солидарные связи, соединявшие население в народ, рушится и национальное достоинство.
Если «форд» надо «любой ценой», то не жалко продать ни Курильские острова, ни русских девушек в публичные дома, ни ракеты «игла» Басаеву. И люди, и отдельные чиновники, и целые организации становятся подобны наркоману, который тащит из дому — какое уж тут достоинство. Не может быть достоинства у тех, кто клянчит займы и кредиты, а вместо тракторов производит «форд-фиесту».
Болезнь эта страшна не страданиями, а тем, что порождает порочный круг, ведущий к саморазрушению организма. Разорвать этот круг нельзя ни потакая больному — частично удовлетворяя его несбыточные потребности за счет сограждан — ни улучшая понемногу «все стороны жизни». Противоречие объективно чревато катастрофой, раскол общества и расщепление каждой личности создают напряжение, которое может разрядиться и ползучей («молекулярной») гражданской войной, и войнами нового, незнакомого нам типа. Гражданская война «постмодерна», порожденная «революцией притязаний».
Исход зависит от того, сможет ли та часть интеллигенции, что осознала опасность и сохранила силы для действия, собрать осколки культурного ядра России, чтобы составить из них то зеркало, в котором каждый из нас сможет увидеть себя как судьбу, как частицу судьбы народа. Тогда будет у нас шанс испытать катарсис, вспомнить свой долг перед нашими мертвыми и нашими потомками — и начать восстанавливать свой дом, хотя бы уже с землянки и барака. Тогда мы вновь обретем достоинство.
Сентябрь 2002г.




Товарищи, бойтесь попасть в эту пасть


Сегодня начат большой спектакль с обсуждением проблемы “глобализации” и политики нынешней России в этом процессе. Собираются круглые столы, конференции, с экрана не слезают эксперты. В самой терминологии уже есть идеологический подтекст. Глобализация — процесс, идущий с ранних стадий развития цивилизаций. Обмен людьми и продуктами культуры (навыками и техническими средствами, растениями и животными) создал человечество. Следовательно, сегодня речь идет не вообще о глобальных процессах в развитии человечества, а о специфическом нынешнем этапе — попытке создания Нового мирового порядка . И о той мифологии, которая эту попытку идеологически прикрывает.
Введенный недавно термин глобализация — чисто идеологическая выдумка, прикрывающая то новое мироустройство, которое торопятся установить США и их партнеры на волне краха СССР. Иначе это называется “ золотой миллиард ”. Об этом хорошо сказал уже в 1990 г. тогда же погибший А.Кузьмич (Цикунов): «за этим термином стоит определенная, целостная геополитическая, экономическая и культурная концепция: pазвитые стpаны, сохpаняя для своего населения высокий уровень потребления, будут военными и экономическими меpами деpжать остальной миp в пpомышленно неpазвитом состоянии в качестве сыpьевого пpидатка и зоны сбpоса вpедных отходов. Население этих „замороженных“ в своем развитии стран в условиях бедности деградирует и никакой функциональной ценности для „первого мира“ не представляет, создавая, в то же время глобальные социальные проблемы. Это население должно быть сокращено с помощью целой системы новых социальных технологий».
Основная цель этой глобализации — создание возможно более широкой капиталистической системы, построенной по принципу симбиоза «центр-периферия». Этот симбиоз является паразитическим со стороны «центра», поскольку основан на внеэкономическом принуждении к неравному обмену. Это принуждение было очевидным на этапе колоний (например, насильственное обращение в рабство значительной части населения Африки или изъятие и передача французским колонистам половины издавна культивируемых земель в Алжире). В настоящее время принуждение не так очевидно, оно опирается больше на политические, культурные и финансовые инструменты, но и морская пехота с авианосцами всегда наготове. Дурить людям головы «общечеловеческими ценностями» можно было лишь в короткий период перестроечного помешательства.
Важный принцип глобализации — представление человечества как «человеческой пыли» из индивидов (атомов человечества). Отброшено понятие народа как субъекта права и суверенитет народов над их территорией и ресурсами. Отброшено само международное право. Силы «нового мирового порядка» объявили свое право владения и распоряжения ресурсами всего мира. Как сказано, Запад открыто стремится «избежать pиска pазбазаpивания сыpья по национальным кваpтиpам». Глобализация — это доведенный до крайности паразитизм мирового капитализма, который на время распоясался, так как его некому приструнить. Мировой бандит и жандарм в одном лице, в Сербии его повидали.
Практика, конечно, неприглядная. Но есть и философский сдвиг — отказ от демократии и обоснование диктатуры ради поддержания «равновесия». Уже в докладах Римского клуба (70-е годы) речь прямо идет о «глобальной системе, управляемой благотворительной диктатурой технократической элиты». Появилась масса рассуждений о том, что демократия не обеcпечивает «управляемости мира», что «расширение демократизма угрожает демократии» и т.д.
Как идея, глобализация относится к разряду утопий , она неосуществима. Запад уже не сможет переварить Азию экономически и тем более диктовать свои условия военными средствами. Кончилось его время. И подкупить Азию невозможно, все знают, что Китай в этот маленький миллиард не влезет. Но и теоретически глобализация невозможна. У К.Леви-Стросса, видного ученого ХХ века, изучавшего контакты Запада с незападными культурами, читаем:
“Не может быть миpовой цивилизации в том абсолютном смысле, котоpый часто пpидается этому выpажению, поскольку цивилизация пpедполагает сосуществование культуp, котоpые обнаpуживают огpомное pазнообpазие; можно даже сказать, что цивилизация и заключается в этом сосуществовании. Миpовая цивилизация не могла бы быть ничем иным, кpоме как коалицией, в миpовом масштабе, культуp, каждая из котоpых сохpаняла бы свою оpигинальность… Священная обязанность человечества — охpанять себя от слепого паpтикуляpизма, склонного пpиписывать статус человечества одной pасе, культуpе или обществу, и никогда не забывать, что никакая часть человечества не обладает фоpмулами, пpиложимыми к целому, и что человечество, погpуженное в единый обpаз жизни, немыслимо”.
Устроить “глобальный человейник” (как назвал это А.А.Зиновьев) невозможно, любой кризис его разрушит. Уже при его построении возникнет такое сопротивление, которого не преодолеть — это и опыт фашизма показал. Конечно теперь нет СССР, сопротивление какое-то время будет ползучим, молекулярным (это мы видели в Сиэтле и Праге). Но наверняка сплотится.
Уже в недалеком будущем вся эта глобализация под присмотром США лопнет. Дай бог, чтобы без большого треска. Идея устроить мир как двойное общество “золотого миллиарда” и массы живущего за барьером рабочего быдла, есть новая версия фашизма , только теперь глобального. Раньше немцы надеялись стать расой господ, сделав славян и прочих татар своим “внешним пролетариатом”. Это было недемократично, тем более что при этом еще зацепили евреев. Теперь господа вместо “национал-социализма” хотят устроить “интернационал-социализм”. В свою расу примут и Запад, и понемногу космополитов из всяких национальностей. Даже пара тысяч русских туда попадет, сотня-другая белорусов, один чукча (Р.Абрамович) и один бурят (И.Кобзон) — избранники этих народов.
Когда читаешь об этом, не верится. Да могут ли такое всерьез говорить! Но вот, пришлось услышать. Перед Рождеством собралось в Горбачев-фонде десятка два мудрецов, чтобы обсудить, что такое глобализация и как будет чувствовать себя Россия в этом Новом мировом порядке. Для гармонии (“политкорректности”) позвали и трех-четырех белых ворон. В качестве такой вороны пошел и я — в Горбачев-фонде всегда можно что-нибудь эдакое услышать, чего на людях говорить не положено.
На встречу в Горбачев-фонде пришли, в основном, сторонники глобализации как “объективного” процесса. Эта пресловутая “объективность” — тоже идеологическая уловка. Речь ведь идет не о стихийном явлении, а о социальном процессе, он имеет своих идеологов, организаторов, сообщников. Эдак можно сказать, что и нашествие фашистов для нас тоже было объективным процессом, и не следовало ему сопротивляться. Да и вообще, человек и возник, когда научился противостоять объективным процессам. Куда уж более объективный процесс — приход зимы. А человек сшил из шкуры одежду, развел огонь, утеплил пещеру. И холера — объективный процесс, микробы даже зла на нас не держат и дьявольских планов не строят. Что же нам, руки не мыть и не лечиться? Объективность тут не при чем, речь идет сознательном выборе, который определяется идеалами и интересами. Странно только, что люди, как завороженные, стали верить самым идиотским доводам. Ах, объективный процесс, не смей ему сопротивляться!
Оправдания глобализации были разные. Больше занудливые, со ссылками на всяких Фукуям. Были и романтические. Драматург А.Гельман, который раньше пьесы про сталеваров писал, выступил с пафосом: “Страстный голос России в поддержку глобализации прозвучит неожиданно и сильно”. Неожиданно — это уж точно. Это как услышать страстный голос барана в поддержку бойни. Козлы, ведущие баранов под нож, обязаны, конечно, восторженно блеять. Но для них в самом конце коридора есть маленькая дверца. Для России такой дверцы не будет.
Само собой, драматург сглотнул слезу, когда каялся за Россию: “В начале прошлого века мы разъединили мир, в начале нынешнего — мы его можем объединить”. Мы разъединили мир! Вот мерзавцы. Зато когда он вспомнил про русских, в голосе зазвучала сталь: “Русский национализм, получив только недавно свободу для своего развития, наверняка окажет идеологическое сопротивление решительному вступлению России в единую планетарную систему взаимозависимостей… В России неизбежно будут активно действовать противники глобализации, поэтому значительные силы придется тратить на убедительное разъяснение выгодности, полезности процессов глобализации для российского общества”. Да, чтобы убедительно разъяснить барану выгодность превращения его в баранину, потребуются значительные силы. Придется драматургу снова браться за перо, а О.Табакову во МХАТе ставить пьесу про глобализаторов.
Были аргументы и парадоксальные, когда человека ошарашивают дикостью логики. Этот метод освоил профессор Дипломатической академии МИДа Владлен Сироткин. Начал он круто: “Форсирование глобализма приведет лишь к окончательному превращению России в сырьевой придаток и свалку атомных отходов с неизбежным сокращением населения со 140 до 24 миллионов”. Даже русский национализм таким апокалипсисом стесняется пугать. Но дальше оказывается, что есть, есть свет в конце туннеля, и даже очень приятный. Надо только слушаться профессора, входить в глобальный мир через Европу, а в качестве национальной денежной единицы взять “евро”. Тогда нам обещают вот что: “В будущем это облегчит РФ принятие других европейских стандартов, включая гарантированный минимум зарплаты в 1200 долларов и пенсии в 2000 долларов”. Хорошо еще, что пенсионеров на это собрание не пригласили, кроме А.Гельмана. А то бы они, услышав про гарантированную пенсию в 2000 долларов, тут же свергли бы Путина и выбрали президентом Сироткина. Неясно только, почему национальной валютой у нас будет “евро”, а пенсии в долларах. Ах, Сироткин, парадоксов друг…
Действительно ценным было выступление появившегося на момент С.Караганова, заместителя директора Института Европы Российской Академии наук и влиятельного теневого политика. Ради него стоило потерпеть и Гельмана, и Сироткина. Тезисы Караганова были исполнены чистого, можно сказать высокого, цинизма. Именно ничем не прикрытый цинизм только и может дойти до нашего отуманенного сознания — и стать спасительным знаком. Про такие редкие выступления нельзя сказать, то ли это предупреждение, то ли предписание.
Караганов — один из немногих россиян, вхожих в ЦК глобальной партии хозяев мира. К нему надо прислушиваться. На этот раз он кратко изложил суть глобализации и очертил выбор, перед которым мы стоим. Главные утверждения известны и от других видных идеологов глобализации, но никогда они не излагались так ясно. А по-русски я вообще в первый раз их слышал, да еще от живого человека, которого видишь перед собой и, в принципе, можешь даже потрогать.
Смысл речи Караганова был такой. В ходе глобализации доходит до завершения противостояние конкурентоспособного меньшинства человечества (10% населения Земли) и проигравшего конкуренцию большинства. В ходе глобализации разрыв в доходах и доступе к ресурсам между этими двумя частями человечества резко возрос, возрастает сегодня и дальше будет возрастать. Богатые будут становиться богаче, а бедные — беднее. С таким положением неконкурентоспособное большинство не смирится, и противоречие приведет к мировому конфликту. У России есть возможность, при условии проведения умной политики, войти в периферию “золотого миллиарда”. При этом, разумеется, ни о какой независимости не может идти речи, надо смиренно принять место придатка. И это не так просто, надо будет еще побороться за место сырьевого придатка и освоить две-три полезных для “золотого миллиарда” технологии, обустроить месторождения, протянуть новые трубопроводы.
Сам Караганов, как он выразился, по своему образованию, культуре и источникам доходов принадлежит к конкурентоспособному меньшинству и говорит нам “оттуда”. Но он признает, что в целом Россия еще не определила, на какой стороне баррикад ей быть в момент мирового столкновения. Есть соблазн стать авангардом “бедных”. Но он надеется на историческое чутье — Россия в больших войнах всегда почему-то оказывалась на стороне более сильных стран.
На это В.Сироткин радостно закричал: “Мы будем! Мы опять будем с Антантой!”. Так и подмывало спросить его, как он “хочет быть с Антантой” — как Николай II, как Керенский или как «правитель России» Колчак? У всех них результат был незавидным.
Что же вытекает из той картины мироздания, что нарисовал Караганов? Прежде всего, что элита “золотого миллиарда” радикально и полностью рвет с идеалами Просвещения — с гуманизмом, свободой, равенством, демократией и т.д. Она впадает в фашистскую утопию “новой античности”, нового, глобального рабовладельческого строя. Ропщущее большинство, загнанное в мировое гетто, будет удерживаться господами в повиновении с помощью наркотиков и дубинок разного рода.
Во-вторых, эта элита окончательно рвет с христианством. Люди в этом Новом мировом порядке уже не будут братья даже в идеале, искупительная жертва Христа отменяется. Человечество теперь делится на два племени, в отношениях между которыми не будет места ни жалости, ни состраданию. Кто кого! Это — крайнее неоязычество. Рим хотя бы включал завоеванные народы в империю, а будущая империя будет расовой , с апартеидом. Золотая раса!
Наконец, во всей этой новой философии “сверхчеловека” уже сделан шаг к расчеловечиванию . Нам уже говорят от имени бестии — пусть не белокурой, как у немецких фашистов, а “сборной”, как команда звезд. Речь Караганова была “по ту сторону добра и зла”, в ней не было места этике , вопросу о справедливости такого мироустройства, о солидарности людей, о сострадании, о праве на жизнь и т.д. Караганов признает только право сильного. Это — утопия сверхчеловека, не первый раз она появляется в момент тяжелого духовного кризиса. Утопия эта жалкая и недолговечная, потому что человек отличается от зверя тем, что обладает моралью и делает свой выбор под давлением нравственных норм и запретов. Немногих соблазнят карагановы этой своей тоскливой утопией, и конец их будет как обычно: «Отребью человечества сколотим крепкий гроб!».
Но вернемся от утопии на нашу землю. Что же означает для России принятие концепции глобализации? Очевидно, что оно означает включение либо в ядро системы, либо в число «аутсайдеров», на пространстве которых Запад организует «дополняющую» экономику. Известно, что разрыв между ядром и периферией при этом не сокращается, а растет, и в перспективе, как выразился Ж.Аттали, «участь аутсайдеров ужасна».
Судя по речам Караганова, идеологи глобализации в России совершенно определенно планируют, что она будет встроена не в ядро мировой экономической системы, а в периферию. Для России это означает ликвидацию ее как страны и как культуры. Скорее всего, означает и физическую гибель большинства населения и прежде всего русских. Движение к такому исходу видно уже сегодня. Прогнозы сокращения населения России, продолжающей “идти по магистральному пути”, хорошо известны, динамика всех эмпирических показателей за последние десять лет эти прогнозы подтверждает. Сейчас газеты цитируют вывод из доклада ЦРУ, согласно которому в новом веке в России “усугубится и без того идущий вразнос демографический кризис, вымывающий ежегодно по 700 тысяч россиян”. А самый последний доклад ЦРУ прогнозирует сокращение населения России к 2015 г. до 135 миллионов человек. Иными словами, реформа нам к тому времени обойдется в 30 миллионов жизней — как преждевременно умерших, так и неродившихся. Значит, надо нам запомнить и зарубить себе на носу: политическая элита России смирилась с тем, что страна будет доведена до состояния аутсайдера с вымиранием двух третей населения.
Но это еще не все. Ведь встроиться в «глобальную рыночную экономику» даже в периферию, в положении аутсайдера можно лишь в том случае, если хозяйство данной страны (точнее, теперь уже пространства) дает достаточно высокую прибыль. О населении тех регионов, где этот уровень не достигается, говорят: «общность, которую не имеет смысла эксплуатировать». В такую категорию попали, например, многие страны Африки. Их жители могут жить и даже веселиться, но только в рамках своего, натурального (значит, естественного ) хозяйства.
В России в силу географических и почвенно-климатических условий прибавочный продукт и капиталистическая рента были всегда низкими. Очень высоки были транспортные издержки, особенно во внешней торговле. Это — факторы неустранимые, и величина их очень значительна. Таким образом, нельзя принять и тезиса оппозиции, которая критикует реформаторов за то, что они, мол, «обещали привести нас в Швецию, а ведут в Бразилию». Из чего видно, что нас туда ведут? Разве в Бразилии происходит вымирание населения?
Оптимистическая критика оппозиции, уверенной, что Россию хотят сделать сырьевым придатком, а русских — внешним пролетариатом Запада, основана на инерции оценок состояния СССР. Эти оценки уже иллюзорны, за десять лет произошла потеря квалификации рабочими, подорван научно-технический потенциал и выросла молодежь с высокими притязаниями и разрушенной трудовой этикой. Об инфраструктуре и говорить не приходится, она, десять лет не получая средств даже на простое воспроизводство, начинает рассыпаться.
Для России принять правила «глобализации» означает ликвидацию ее как страны и как культуры. Такова же будет и участь братских России народов. Скорее всего, это означает и физическую гибель большинства населения и прежде всего русских. Движение к такому исходу видно уже сегодня. Вот простой факт: в России быстро сокращается добыча энергоносителей и увеличивается их экспорт. Энергоносители, минеральные удобрения и металлы (их можно считать материализованной энергией) являются главными статьями экспорта, необходимого для выплаты внешнего долга. Долг этот растет, и возможности снижения экспорта энергии поэтому не предвидится. Таким образом, для внутреннего потребления России остается небольшое и постоянно сокращающееся количество нефти.
Кроме того, для России исключительно важно то малозаметное воздействие глобализации, которое заключается в архаизации большой части жизнеустройства любой периферии. Колонизованные страны не были так архаичны в момент колонизации, как сегодня — «Запад построил себя из материала колоний». Он высосал из них соки. Чтобы в Бразилии, которую втянули в глобальную экономику, иметь вкрапления нужного Западу современного производства, основная масса населения должна жить в трущобах, вести примитивное хозяйство. Она должна быть отделена от цивилизации. Для России сегодня архаизация означает просто гибель населения — климат не позволит нам выжить при деиндустриализации. Не прокормимся мы кореньями и червями.
Единственным разумным поведением для России в условиях глобализации может быть гибкая и творческая борьба. Для нее надо иметь доктрину, стратегию, тактику и средства. Речь идет о необходимости «закрытия без изоляции», то есть о превращении прозрачных сегодня границ в «мембраны». Они должны пропускать то, что нам нужно, и не пропускать то, чего не следует. Придется идти на компромиссы, но это не то же самое, что раскрытие и допущение свободной диффузии.
На том собрании в Горбачев-фонде был дорогой наш Вадим Валерьянович Кожинов, последний раз я его там видел. Он сказал важные вещи. Среди прочего он рассказал о своей беседе с писателем Олегом Волковым, перед самой смертью последнего. О.Волков много-много лет томился в ГУЛАГе и был убежденным врагом Советской власти. Поглядев на дела тех, кто уничтожил СССР, он сказал перед смертью, что примириться с Советской властью он, конечно, не может. Но он видит, что эта власть была для России защитным колпаком, под которым она была в безопасности. Ее существование было гарантировано. А теперь этого колпака нет, и он умирает в тревоге — выдержит ли Россия напор глобализации?
Конечно, глобального торжества ни белокурой, ни золотой бестии не будет. Человечество соберется с мыслями и силами, даст этим неоязычникам по загребущим рукам. Но у нас-то задача срочная — поскорее отвести эти руки от нашего горла. Пока человечество раскачается, нас чахотка в могилу сведет.
Ноябрь 2001г.




Либеральные ценности или Россия?


Большинство наших сограждан уже давно пришло к тяжёлому выводу: в РФ сложилось такое устойчивое равновесие политических сил, что выборы не стали у нас средством объединения общества вокруг какой-то программы. Эти выборы в Госдуму, как и грядущие в скором времени выборы Президента, похоже, никак не изменят наше состояние застойного кризиса. При нынешнем политическом режиме этот кризис становится прямо-таки безнадёжным. При такой патовой ситуации помимо выборов требуется общественный диалог и поиск компромисса, но на диалог власть категорически отказывается идти.
Бодрые доклады о росте ВВП, доходах бюджета и каком-то «рейтинге» доверия к власти, небольшие прибавки жалованья то одной, то другой группе бюджетников не могут скрыть растерянности правительства. Эти успехи — всего лишь малые колебания на фоне тяжёлых, как поступь Каменного гостя, процессов деградации главных систем жизнеобеспечения страны: качества рабочей силы, производственной базы, научного потенциала, армии.
При таком положении режим не может завоевать авторитета и вынужден лавировать между общественными силами, поскольку ему нечем объединить общество для необходимых усилий. Обеспечивает ли нынешний режим сохранение народа и страны? В этом у людей, даже неискушённых, большие сомнения. А если обобщить данные, то видно: в рамках нынешнего курса сохранение народа и страны не гарантировано.
Мы наблюдаем небывалое в истории по своей интенсивности и длительности вымирание населения. Поскольку оно в наибольшей степени затронуло русских, — а это народ государствообразующий, — единство страны оказалось под угрозой просто-напросто по демографическим причинам. А ведь они дополняются резким расслоением населения регионов по доходам, уровню и даже типу жизни; распадом единой системы образования и единого культурного ядра; расчленением больших технических систем (транспорт, энергетика), которые скрепляли Россию.
Мы помним неопровержимый факт: на той же земле, с тем же народом мы совсем недавно были мощной державой, где были устранены главные источники массовых страданий — голод и безработица, культурная деградация и преступное насилие. Наш образ жизни по главным показателям отвечал уровню самых развитых стран или превышал его. Значит, наше нынешнее состояние не вызвано какими-то неодолимыми причинами. Оно — следствие серии неправильных выборов и решений в главных вопросах.
Все последние пятнадцать лет, в течение которых правящая верхушка ломает и «реформирует» страну, её идеологи уводят людей от главной мысли, что мы как страна стоим на распутье, что решается судьба народа на много поколений вперёд. Между тем, именно в связи с этим фактом и возникло нынешнее скрытое противостояние политических сил в России, тот конфликт идеалов и интересов, который не находит явного выражения в общественном диалоге, но сковывает нас по рукам и ногам. В чём же заключается этот выбор и связанный с ним конфликт?
Во времена Ельцина была неопределённость намерений власти. Было очевидно, что часть номенклатуры КПСС решила свергнуть тяготившую её советскую систему и завладеть накопленным к 1980-м годам национальным богатством. Обещания демократии и свободы после 1993 г. никто уже всерьёз не принимал, да и смысл этих слов слишком туманный, чтобы за ними видеть какой-то выбор. По речам и жестам Ельцина и Черномырдина было невозможно представить себе образ того будущего жизнеустройства, которое они мечтают создать в России. Они были типичным порождением номенклатуры — без идеалов, без проектов.
С приходом В.В. Путина эта неопределенность стала рассеиваться. Он сказал о своем выборе, о своих идеалах. Главное в его заявлениях состоит в том, что он привержен либеральным ценностям. Понятно, что речь тут идет не о сугубо личных пристрастиях типа хобби. Личные увлечения — дзюдо, горные лыжи, песни Булата Окуджавы — все это очень мило. Сталин курил трубку и любил вино «Хванчкара», а Горбачев без ума от пиццы «Хат». Ради бога, сильные мира сего могут позволить себе маленькие радости, на судьбе народа они не скажутся. Но когда президент заявляет, что он привержен ценностям иной цивилизации, причем именно тем ценностям, с которыми культура его страны на протяжении четырех веков была в конфликте, это проясняет очень многое. Представьте себе, что президент Ирана вдруг заявил бы, что он привержен ценностям иудаизма…
Прежде чем развернуть смысл этого заявления В.В. Путина, скажу сразу, что непрерывные исследования взглядов населения РФ отечественными и зарубежными социологами показали, что поворота к либеральным ценностям в нашем массовом сознании не произошло. Даже «новые русские», которые самим своим названием хотят сообщить, что они уже другие, что они отряхнули прах старых русских ценностей и стали «как на Западе», в глазах западных либералов выглядят дикарями, только разбогатевшими (каким-то сомнительным образом).
Те надежды, которые возлагала на поворот к либеральным ценностям «бригада» Горбачёва, были следствием невежества его консультантов с кафедры научного коммунизма. Ценности, то есть представления о добре и зле и о том, как надо жить человеку, входят в «культурное ядро» общества и определяют тип цивилизации. Они обладают исключительной устойчивостью, и в истории ещё не было случая, чтобы властям удалось политическими средствами заставить народ сменить его главные традиционные ценности на иные.
Надо сказать, что такую задачу в истории ставили себе только колониальные власти Запада в их программе вестернизации других народов. Эта программа провалилась, хотя целый ряд слабых культур она разрушила. При этом народы, лишившиеся своих культур, не превратились, например, в англосаксов, только смуглых или раскосых. Они просто угасли, исчезли с лица земли, как индейцы в США или аборигены Австралии. А сильные культуры, даже многое переняв у Запада, сохранили свои устои и ценности — индусы остались индусами, китайцы — китайцами, арабы — арабами.
На Западе либеральные ценности возникли в ходе катастрофической религиозной революции, получившей название Реформации. Какого масштаба это была катастрофа, видно из того, что Германия в её ходе потеряла 2/3 населения. Основанное на либеральных ценностях социально-философское учение, излагающее принципы «правильного» общественного строя и получившее название либерализм, в наиболее полном виде сложилось в Англии, а в самом чистом виде воплотилось в США, где меньше было влияние традиций. Там либеральные ценности можно было утверждать на чистой площадке, расчищенной от местного населения.
Россия со времён Ивана Грозного (когда на Западе как раз заполыхала Реформация) и до наших дней не была либеральным государством. Россия — многонациональная цивилизация, ядро которой составляет русский народ с очень ясными и высокоразвитыми представлениями о мире и человеке, о добре и зле. Русский образованный слой имел представление о западных взглядах и, можно сказать, находился в непрерывной дискуссии с либерализмом. В XIX веке у нас было влиятельное течение «западников», но и они не претендовали на то, чтобы русские сменили свои главные ценности на либеральные. Они лишь стремились, чтобы Россия как цивилизация теснее сблизилась с Западом, чтобы перенять его достижения.
Единственной либеральной партией в России были начиная с 1905 г. конституционные демократы (кадеты). Их утопические планы предусматривали установление в России буржуазно-либерального государства западного типа. Они с помощью западных наставников возродили в России политическое масонство и стали главными организаторами свержения монархии в феврале 1917 г. Но практически все сословия России, за исключением части буржуазии, отвергли их проект. Зеркалом русской революции был выразитель крестьянского мироощущения Лев Толстой, а не кадеты. Либеральная государственность в России начала XX века оказалась мертворождённой, и Временное правительство сменила Советская власть, сохранившая важный принцип соборности: «Вся власть Советам!» Важная либеральная ценность — разделение властей — не привилась. Её и сейчас не видно.
Таким образом, вот главное основание для раскола и кризиса в России: правящий слой пытается перестроить всё бытие России в соответствии с либеральными ценностями, а подавляющее большинство населения этих ценностей не принимает и продолжает следовать своим ценностям, которые сложились за много веков.
Попытка переделать Россию по англо-саксонскому образцу настолько нелепа и утопична, что многие не верят в её искренность и думают, что это просто маскировка для создания общего хаоса, чтобы выловить всю рыбу в мутной воде. Но для нашей судьбы в принципе неважно, ломают устои России под знаменем либерализма искренне или ради воровства. Главное, что никаких шансов успешно завершить эту «реформу» нет. Не было в истории случая, чтобы успешно прошла реформа, противоречащая главным ценностям народа и изменяющая само ядро его культуры. Не было такого случая, и сейчас не будет.
Свою приверженность ценностям иной культуры и цивилизации наши реформаторы оправдывают тем, что якобы либерализм — высшее достижение всей мировой культуры, что он основан на общечеловеческих ценностях и отвечает «естественным» потребностям человека. А Россия, мол, уклонилась от столбовой дороги цивилизации, и теперь ей приходится расплачиваться за свою ошибку и навёрстывать упущенное через болезненные реформы.
Либерализм не несёт в себе никаких общечеловеческих «естественных» ценностей и не может предложить какой-то универсальной модели жизнеустройства для всего человечества. Либерализм — очень специфическая, неповторимая культура, которая сложилась в англо-саксонской части Запада. Более того, даже в этой части жители разных стран вовсе не привержены каким-то «ценностям либерализма», они просто любят свои конкретные страны, свою культуру и своих предков. Англичане любят Англию не за либеральные ценности. Французы и немцы, тоже называющие свои страны либеральными (это сегодня выгодно), недолюбливают Англию, родину либерализма.
Мы уж не будем затрагивать тут и другую важную сторону дела: на самом Западе либеральные ценности (прежде всего, индивидуализм) потерпели сокрушительное поражение, породив, в припадке отчаяния, неолиберализм — тупое фундаменталистское течение, разрушающее само либеральное общество. Допустим, хотя это абсурдное предположение, что В.В. Путин уважает не реальные современные ценности неолиберализма, представленные Рейганом и Тэтчер, а «седое предание» либерализма — философов типа Адама Смита, Гоббса и Локка.
Можно уважать англичан, их культуру, их либеральных философов и пр. Я, скажем, их уважаю, но сама идея стать приверженцем их ценностей мне кажется дикой и нелепой. Ценности — самая потаённая, даже святая часть национальной культуры. Глупо спорить о том, лучше или хуже наши русские ценности, чем либеральные. Они наши. Они для нас прекрасны, как прекрасна для человека его любимая и любящая родная мать.
Бывает, что страну постигает несчастье — к верховной власти приходит человек, который, оказывается чужд ценностям ее культуры. Душа у него не лежит, нет у нее любви к отеческим гробам, ее тянет к иным ценностям, например, либеральным. Бывает и в семье такое несчастье — сын страдает оттого, что родился у своего отца с матерью, а не у богатых соседей. Но почти никогда такие мечты и приверженности не высказывают вслух. Не принято это. Но времена меняются, и мы такое слышим от президента. Наверное, либеральные гориллы, на время возомнившие себя мировыми жандармами, зажали нашего президента в угол. Только на это осталась слабая надежда, чтобы оправдать его откровение.
Октябрь 2003г.




ЭПОХА ЗРЕЛОГО ЕЛЬЦИНИЗМА
1991-2001: гиблое направление


Прошло десять лет после победы «номенклатурной революции», сломавшей советское жизнеустройство. Готовилась она долго, но 1991 год — ее явный триумф. Добивание советского строя идет трудно — никак землю не пустят на продажу. Но главное сделано, и мы можем подвести итог. Десять лет — хватит, чтобы понять.
Крах СССР — событие вселенского масштаба. Недаром говорят — Новый мировой порядок. И речь не просто о пресечении советского проекта — прерван тот путь мировой цивилизации, начиная от Просвещения, который в ХХ веке опирался на СССР. В явном виде эту роль СССР показала схватка с фашизмом. А против глобального фашизма встать пока что некому. Потому и стараются добить Россию и растлить молодежь всего мира. Попутно лихорадочно меняют систему права, на которой мир простоял триста лет. Устраняют суверенитет народов над территорией их государств. «Золотой миллиард» желает стать хозяином планеты на законных основаниях.
Крах СССР — трагедия человечества. Это начинают понимать — молча, под гнетом цензуры новых хозяев. Гораздо раньше, чем у нас, это поняли проницательные люди на Западе. Я удивлялся, когда слушал их речи в 1989 г. Думал: вам-то что, буржуи, до предательства Горбачева — радоваться должны. Не все радовались, видели, что судьба всего мира без СССР и, как обещает Бжезинский, без России, проблематична. Оголтелая клика «хозяев мира» впала в утопию неоязычества. То вымаривают голодом целые страны, то устраивают миллионную резню в Руанде, то бомбят страну в центре Европе или обрушивают экономику половины континента. Понятие ответственности исчезло из мышления, а о совести давно забыли.
Такие огромные сдвиги надо рассматривать с самых разных сторон. И сегодня, подводя итог десятилетию, мы должны задуматься о нашей судьбе в целом. Парализована промышленность, почти задушена наша наука, ломают выстраданный Россией тип школы, добивают русское крестьянство и сам деревенский образ жизни. Все это — одно целое. Эта статья — лишь мазок в общей картине. За одну ниточку хочу я потянуть, но все они связаны и спутаны в клубок. Я хочу сказать о сдвиге, что произошел в духовной сфере.
Ясно, что согласие в вопросах добра и зла — условие выживания народа. Не то чтобы благоденствия, а именно выживания. После войны наше хозяйство, жилье, даже состав населения были подорваны сильнее, чем сегодня. Мы остались тогда «нацией вдов и инвалидов». Но так мы понимали друг друга в главном, настолько ясными были для всех нас задачи, что за пятилетку восстановили страну и даже накопили большой задел для рывка.
Сегодня на той же земле, из благополучного хозяйства, мы без войны вошли в состояние паралича. Как зачарованные, смотрим, на приближение катастрофы. Иссякают запасы, отказывает изношенная техника, но не вкладывается и десятой доли средств, чтобы поддержать хотя бы добычу газа, последнего источника доходов. Ведь распродажа земли — акт отчаяния, как в голодомор продать ребенка. На слушаниях в Госдуме объявили, что для запуска хозяйства надо 2 трлн. долларов. Не для развития, а только для запуска, как будто это заглохший двигатель. Два триллиона — а за всю пашню России (100 млн. га), если ее продавать по цене саратовских черноземов (10 долларов за гектар), выручат 1 млрд. долларов, в две тысячи раз меньше.
Понятно, что в нынешней «рыночной» системе хозяйство России запущено быть не может. Куски его будут отмирать, оно будет съеживаться и прокормить сможет все меньше и меньше людей. Прогнозы известны.
Как такое стало возможно? Ведь все перед глазами, никто не скрывает, и люди, скажем прямо, все это знают. Но не то что пошевелиться, а даже и высказаться не желают. Какая сила заставляет их принять эту судьбу? Ведь чудес не бывает, и судьба эта наступает неотвратимо. В общем, насилия над людьми не было. Значит, они сделали свой выбор в результате того, что какой-то поворот произошел в их душе. Они приняли такое жизнеустройство, при котором народ и страна должны исчезнуть. Пусть и не вполне приняли, но достаточно, чтобы не сопротивляться. А большего и не требуется тем, кто на этом умирании надеется сделать бизнес.
По многим признакам видно, что окончательно этот поворот не совершился, мы еще не сожгли мосты, мы пока в состоянии соблазна. Но чем дольше он длится, тем больше потери. В чем же соблазн?
Средства, которыми располагает народ для удовлетворения потребностей, предопределены исторической судьбой — той землей, на которой удалось расселиться, и теми средствами культуры, которые удалось накопить. Кое-кто пограбил другие народы и земли, но это для нас неактуально.
Среди потребностей есть абсолютные, чтобы человек просто мог жить — питаться, согреваться. Но это малая часть, главное — потребности культурные. Питаться так, как прилично в данной культуре, одеваться «достойно» и т.д. И в этой части потребностей диапазон широк.
С развитием капитализма и «мирового рынка» произошло огромное изменение. Раньше потребности людей изменялись под действием национальной культуры, которая задавала баланс между запросами людей и наличными ресурсами. Теперь, по словам Маркса, потребности стали «производиться точно так же, как и товары». И фабрикой потребностей стал Запад. А начиная с середины ХХ века, когда во все уголки проникли кино и телевидение, никто не смог избежать воздействия «витрин Запада» — потребности стали интенсивно экспортироваться в незападные страны.
Разные страны по-разному закрывались от этого экспорта, стремясь сохранить равновесие между новыми потребностями и реально доступными средствами для их удовлетворения. Например, важным барьером были сословные и кастовые рамки культуры — ими защищено население Индии и в большой степени Японии. Ими было закрыто и крестьянство в дореволюционной России — крестьяне не претендовали на то, чтобы «жить как баре», они копили деньги на лошадь и на плуг, а до этого ходили в лаптях.
В советское время нас защищало осознание смертельной внешней угрозы, формирующей потребности «окопного быта». Средства шли на развитие науки и промышленности, а не на бытовую роскошь, с согласия населения (хотя оно и кряхтело). Барьером против непозволительных потребностей бывает и мессианизм национальной идеологии. Это в разные моменты было и в СССР, и в Японии, и в Китае.
При ослаблении этих защит в какой-то момент происходит срыв, — по выражению Маркса, «ускользание национальной почвы» из-под производства потребностей. Они начинают полностью формироваться в центрах мирового капитализма. Это тяжелый кризис культуры — болезни «общества потребления» в незападных обществах переживаются очень тяжело. Так индейцы массами вымирали от незнакомых им безобидных европейских болезней.
Этот процесс протекал в СССР начиная с 60-х годов, указанные выше защиты ослабевали. Но в годы перестройки они рухнули обвально — под ударами всей идеологической машины. Людей убедили, что надо жить «как на Западе» — и люди в это поверили. Они забыли о «лошади и плуге», возненавидели свои лапти и стали чахнуть от того, что не хватает денег на итальянские сапожки. При этом новая система потребностей была воспринята при резком сокращении отечественного производства, а значит, и сокращении возможностей для их удовлетворения. Это породило массовое расщепление сознания и быстрый регресс хозяйства. При страшной разрухе в Россию ввозится огромное количество дорогих автомобилей, мебели, предметов роскоши — за счет куска хлеба половины сограждан.
Такая ненормальная, лишенная «национальной почвы» система потребностей обладает инерцией и растет в уродливой форме. Поэтому даже если бы удалось «закрыть Россию», противоречие не было бы решено. Молодежь не желает и слышать о «лошади и плуге», и у нас есть реальный шанс «зачахнуть» едва ли не в большинстве.
Казалось бы, инстинкты самосохранения и продолжения рода должны были образумить людей. Но нет, без поддержки культуры инстинкты слишком слабы, чтобы преодолеть соблазн нагнетаемых потребностей. Телевидение и реклама сильнее.
И мы оказались в исторической ловушке. До начала ХХ века 90% населения России жили с уравнительным мироощущением, укрепленным Православием («крестьянский коммунизм»). Поэтому нашей культуре было чуждо мальтузианство — отрицание права на жизнь для бедных. В России всякому рождавшемуся было дано это право — община выделяла для него землю. Даже при нашем суровом климате и малоплодородной земле средств хватало для жизни растущему населению. И были средства для сильного государства, развития культуры и науки.
В начале ХХ века капитализм стал разваливать это жизнеустройство, но кризис был разрешен через революцию, которая сделала уклад жизни более уравнительным и производительным. Задачи, которые ограничивали личные потребности, были понятны: обеспечение безопасности и устранение источников главных, массовых страданий — безработицы, бедности, социальных болезней. Тон задавали люди, знающие, что такое народное бедствие.
Жизнь улучшалась, но баланс между ресурсами и потребностями поддерживался благодаря инерции «крестьянского коммунизма» и советской системе. Как раньше, у нас не было мальтузианства и стремления к конкуренции, так что население росло и осваивало территорию.
После 60-х годов большинство переселилось в город и обрело тип жизни «среднего класса». В сознании стал происходить сдвиг от коммунизма к социал-демократии, а потом и либерализму. Возник соблазн выиграть у ближнего в конкуренции. Право каждого на жизнь стало ставиться под сомнение — сначала неявно, а потом все более громко. Этот сдвиг сдерживался и советской идеологией, и памятью старших поколений. Именно за последнее десятилетие оба эти якоря были вырваны. И нас понесло…
Отрицание равного права на жизнь стало частью официальной идеологии. Это право требовало самоограничения каждого, теперь тормоз снят. Именно самоограничение как опора нашей культуры было отвергнуто и осмеяно. «Не дай себе засохнуть!» — вот принцип, который без устали вбивается в сознание. И люди поддаются.
Одновременное снятие норм официального коммунизма и иссякание коммунизма общинного изменило общество так, что оно впало в демографический кризис, обусловленный не столько бедностью, сколько мировоззренческими причинами. Новое население ни по количеству, ни по типу сознания уже не сможет не только осваивать, но и держать территорию России. Оно начнет стягиваться к «центрам комфорта», так что весь облик страны будет быстро меняться.
Последние десять лет заставляют нас понять, что русские могли быть большим народом с высоким уровнем культуры и населять Евразию только при комбинации Православия с аграрным коммунизмом и феодально-общинным строем или при советским строе. При капитализме, хоть либеральном, хоть криминальном, они стянутся в небольшой народ Восточной Европы с утратой державы и высокой культуры.
Июль 2001г.




Охотники за микробами


По заданию администрации президента и на ее деньги фонд «Индем» («Информатика для демократии») подготовил концепцию и доклад «О политическом экстремизме в России». Из этого доклада должен вылупиться закон о борьбе с экстремизмом, который высиживает администрация. Среди авторов, конечно, Г.Сатаров. Телевидение уже так и окрестило: «доклад Сатарова». Этот бородатый мыслитель польщен, откровенничает перед телекамерой: «Мой дедушка, как и полагается интеллигентному еврею, был революционером». Мол, кому же, как не мне, любимому внучку, знать об экстремизме.
Вообще, Сатаров вполне тянет на придворного философа Ельцина, без колебаний идет на дело. Поручил ему хозяин написать национальную идею России — тут же бедный бес под кобылу подлез. Не успел отдышаться — новый заказ. Как раз наоборот: найти эффективные средства борьбы с национальной идеей. И тут не оплошали, готов доклад. Все честь по чести: выходные данные, ISBN, даже Copyright проставлен — а то ведь украдут идеи. Плагиаторы, охочие до сатаровской мысли, кишмя кишат.
Доклад этот — примечательный документ нашего смутного времени, полезно о нем поразмышлять. Он многое отражает. Прежде всего, отражает полный маразм администрации. Кучка жуликоватых интеллектуалов, получив, вероятно, немалые деньги, состряпала такую халтуру, такую гадость с точки зрения норм добросовестности, порядочности и вкуса, что любой образованный человек, который с этим «трудом» соприкоснется, испытает чувство стыда и омерзения. До чего же, все-таки, сволочи, довели страну! Ведь это позор для русских. Плевок за плевком — и все по нашей же собственной душевной лени и терпимости.
Конечно, русским вообще должно быть стыдно перед всем миром, что выбрали Ельцина, да еще два раза. Никак этого не объяснишь никому. Стыдно появиться в любом западном университете, как будто в чем-то ты измазан. В глазах аудитории немой вопрос: «Как это могло случиться? Страна Пушкина и Достоевского!».
Ну, допустим, злую шутку сыграло наше воображение — домыслили черт знает что за Ельцина («борец с номенклатурой»). Бывает же, что влюбится здоровый молодой человек в старую истерическую стерву. Кажется она ему поначалу и красивой, и умной, а потом уже и жаль вышвырнуть — больна, убога. Да ведь многие наши демократки считали красивыми мужчинами Гавриила Попова и Гайдара. Объясняешь это иностранцам как пример патологии сознания, но ведь это не анекдот, это было!
Ну ладно президент — харизма, имидж, коллективное затмение ума. Думали: ничего, целая рать сотрудников как-то подправит дело. А что все идет наперекосяк — в этом виноваты агенты влияния и воры. Так нас оптимисты успокаивают. Но вот берешь такой доклад — и тошнота подступает. Да зачем кому-то тратиться на агентов влияния, если сама эта помесь пошлости и невежества, поднявшаяся на уровень верховной власти, угробит любую державу. Зачем на них влиять, на всех этих сатаровых? Конечно, уже с середины 80-х годов стало быстро падать качество докладов, что циркулировали между ЦК и Совмином, но и в страшном сне не могло привидеться, что упадет это качество так низко.
Злорадствовать этому мы не должны. Ибо это — беда национальная, а не Ельцина. Вся эта муть, все эти шахраи, поднявшиеся из отстойников КПСС, сегодня, похоже, заполнили поры государственного организма. Что с ними потом делать? Страна должна будет идти на прорыв — но ведь эти люди уже будут сидеть в каждом кабинете. Как их выковыривать? На это все силы и уйдут. Тут совершенно по-новому начинаешь понимать мысль Ленина о том, что придется всю государственную машину сломать и строить заново. Когда читаешь документы о том, во что превратился аппарат министерств при Временном правительстве и как, например, начали тогда обворовывать армию, радикализм большевиков не кажется чрезмерным.
А сегодня особенно важно, что оппозиция имеет перед собой больного (хотя и сильного краденой силой) противника. И болезнь его заразна — а ведь борьба у нас рукопашная. Здоровый враг бьет больнее, но от него в тебя перетекает его сила. А что перетекает от Сатарова?
Я не буду пытаться сделать рецензию на этот «доклад об экстремизме» — это текст такого типа, что не поддается рецензированию, он не от мира сего. Просто сделаю несколько общих замечаний о типе мышления тех экспертов, на которых опирается режим. Кстати сказать, мне пришлось по службе давать отзывы на другие концептуальные доклады такого типа — есть во всех них много общего. Это при том, что на государство работает огромное число умных и знающих людей. Как-то режим сумел их полностью блокировать (они хоть тайком тянут лямку — и то спасибо). 
Первое свойство мышления наших «борцов с экстремизмом» — неспособность прочитать написанное и задуматься: «Что это я такое накатал?» Полное отсутствие рефлексии — при явной ущербности логики. Вот, например, перл, даже взятый в рамочку, как некоторое фундаментальное открытие: «Политический экстремизм — деятельность по распространению таких идей, течений, доктрин, которые направлены… на разделение людей по классовому, имущественному, расовому, национальному или религиозному признакам».
Что тут написал Сатаров с компанией? Что бы сказал на это его интеллигентный дедушка? Думаю, сдал бы внучка в спецшколу для олигофренов. Ибо с тех пор, как космическая пыль закрутилась в вихрь, и из Хаоса возник Космос, все объекты разделяются по своим качествам. И любой человек, даже демократ, «распространяет такое течение», которое в восприятии мира непрерывно классифицирует объекты. В том числе разделяет и людей по множеству признаков.
Поскольку весь пафос документа в общем направлен против русского национализма (точнее, неподконтрольного русского национализма), можно предположить, что хитрый внучек сообразил так: раз православный поп, как сообщили ему эксперты, «разделяет людей по религиозному признаку» на христиан и иудеев, тут-то он попался, голубчик! Экстремист! А то, что и раввин где-то порой «разделяет» — сообразить уже силенок не хватило.
Это мне напоминает 1993 год. Тогда, в октябре, подобные интеллектуалы потребовали от Ельцина «немедленно и без суда запретить все организации националистического толка». Я встретил в метро знакомого демократа, близкого к авторам того письма, и спрашиваю: «Вы что, вправду призываете „Сохнут“ запретить?». Он просто ошалел: «Ты что, спятил? С какой стати? Это же еврейская организация».
Кстати, в «концепции» авторы попытались дать общее понятие об экстремизме «всех времен и народов». Но это уже полный капут. Согласно этому их понятию, как это ни смешно, единственным экстремистом в России оказывается только сам Ельцин с его бригадой. Еще смешнее, что в число необходимых признаков входит такой: «неконституционные методы достижения политических целей». Стреляй, Засулич, сколько угодно, ты не экстремистка — конституции-то в России не было. Да и баски, которые взорвали во времена Франко премьер-министра Испании, тоже могут облегченно вздохнуть — испанцы жили без конституции.
Второе замечательное свойство подрядчиков Бордюжи — наивная детская вера, что если ты закрыл глаза, то никто тебя и не видит. Мол, восприятие окружающих — в твоей воле. Как настоящие демократы они признают, что «право на восстание против тирании — одно из естественных прав человека». Как же вылезти из такой ямы? А очень просто: «Речь не может идти о реализации этого права в демократической системе, поскольку демократия, пусть даже неразвитая, по определению исключает тиранию». По определению! Если Ельцин велел называть его режим демократией, а Сатаров закрыл глаза, то и мы должны не видеть реальности.
Да разве когда-нибудь был тиран, который бы называл себя тираном? Президент Бокасса имел хороший многопартийный парламент, с правами даже побольше, чем у нашей Думы. Да, демократия у него была неразвитая — любил президент покушать хорошо зажаренного гражданина или гражданку. Но тиранию-то его демократия исключает по определению.
Вот еще одно открытие в рамочке: «Любая (!) власть вправе исходить из того, как она сама себя юридически характеризует». Демократ Бокасса шлет демократу Сатарову воздушный поцелуй (из своего котла с кипящей смолой). Они схожи и в широте души. Наш демократ тоже разрешает: «Российская оппозиция, конечно, вольна называть правящий режим деспотическим и тираническим. На то и гарантирована политическая свобода». Примерно так же прусский король Фридрих хвастался тем, что устроил гражданское общество и демократию: «Они могут говорить все, что захотят, а я могу делать все, что захочу». 
По своим политическим взглядам эксперты Ельцина — люди дремучие. Как будто нигде не учились и газет не читали. Вот радуются «Перечню поручений» Ельцина по борьбе с экстремизмом. Таким, например, как «подготовить проект указа о запрете деятельности организаций, пропагандирующих идеологию национализма», а затем на основе такого указа «реализовать комплекс мер для защиты населения от воздействия печатной пропаганды националистического характера» (там еще говорится о фашизме — но это так, для украшения, в фашизме они вообще ни в зуб ногой). При этом, конечно, поминается, что в РФ Ельцин устраивает «рыночную экономику». Но национализм и возник как оборотная сторона медали — неотъемлемая идеологическая оболочка рыночной экономики, которая в Европе рассыпала империю на государства-нации.
Ставить знак равенства между национализмом и экстремизмом — нелепо и дико, эти понятия просто лежат в разных плоскостях. Национализм — одна из основных идеологий индустриального общества, а экстремизм — приверженность крайне радикальным взглядам и действиям в любой идеологии. Это мера «накала», а не направление. Ну в какую Европу могут нас пустить с такими инвалидами разума при дворе президента?
Что действительно поражает в мышлении всей этой компании экспертов, это их наивное, нутряное неприятие права. Просто шумейки образца 1998 г. И главное, в этом, похоже, нет злой воли — они этого и не видят, в их мозге нет «правовых» извилин.
Они мечтают создать при президенте некую комиссию, которая составляла бы черный список («реестр») экстремистских организаций и «информировала общественное мнение об отношении государства к таким организациям». Как говорится, «государство — это я». Какое там разделение властей, суды, законы, права! Комиссия сказала — и вокруг нехороших организаций «должна создаваться своего рода зона отчуждения».
Как же будут наши умники различать, где экстремизм, а где национализм? Элементарно, Ватсон, они тут проблемы не видят. Комиссия просто «подвергнет контролю любые проявления». Так сказать, воспримет действительность во всей ее полноте и сложности — эка невидаль. Например, изучит «содержание теоретических трудов, выпускаемых от имени организации». Представляете, Сатаров будет изучать «Материализм и эмпириокритицизм», пальчиком водить. Бедный дедушка в гробу перевернется.
Любопытно, что эксперты настойчиво предостерегают президента от того, чтобы вносить в закон какие-нибудь членораздельные определения. Комиссия должна "более свободно оперировать термином «экстремистский». Так что никаких стесняющих норм права, только классовое чутье!
Для примера приводится простой, очевидный для демократа случай: А.Макашова надо тащить и не пущать, потому что он «публично возбуждает низменные инстинкты или взывает к ним». А закон, конечно, в таком случае бессилен — в нем понятия «низменных инстинктов» не существует, судьи в таких материях не разбираются. Надо, чтобы сам президент назначил в Комиссию какого-нибудь Борового «членом по инстинктам» — и сразу реестр заполнится.
Иной раз «информаторы для демократии» начинают вожделенно фантазировать, как бы они организовали охоту на экстремистов. Надо, говорят, пустить в рейды общественников-антифашистов, переодетых во что похуже. За ними поодаль — ОМОН. А потом, ликует душа демократа: «Общественник покупает печатную продукцию, а сотрудники милиции и регистрирующего СМИ органа протоколируют факт продажи издания конкретным распространителем». Вот тебе и генетика: дедушка революционер, внук — банальный провокатор. Видать, мутации заели.
Что касается способа выражать свои куцые мысли, тут коллеги Сатарова могут читателя и развлечь. Чуть не в каждом разделе они приходят к выводу, что закон должен «противостоять бациллам экстремизма». Почему только бациллам? А спирохеты, значит, пусть расползаются по всей России? Что за разделение микробов по классовому признаку, что за экстремизм!
Авторы доклада выступают как тонкие знатоки права. Оказывается, «Уголовный кодекс РФ запрещает покушение не только на жизнь, здоровье и собственность. Он запрещает в равной мере (!) и распространение взглядов, которые загрязняют ноосферу человеконенавистническими идеями». Представляете, до чего дошла ельцинская юриспруденция? Прибывает заключенный в зону, а ему: «Какой срок? За что дали?» — «Загрязнил ноосферу идеями. По статье 1258-бис, дали пятерик».
Долгое время у части патриотов сохранялась иллюзия — еще от Гоголя. Мол, в России даже последняя сволочь рано или поздно зарыдает, бросит шапку оземь и начнет служить Отечеству. Бремя власти любого сделает государственником. Тут, по-моему, Гоголь дал маху, чего-то недоучел. У этих «информаторов» не только ни капли интеллектуальной совести не видно, но и ни капли государственного чувства. Ведь доклад они написали просто подлый, от него исходит уже дух не злодейства, а гниения.
Не могу здесь вдаваться в содержательный анализ, только еще два штриха к портрету, к образу мышления. Сатаровская компания пытается в докладе создать впечатление, будто Россия погружается в пучину экстремизма. К этому подключены и силы телевидения. Если такая картина будет создана, она сама станет важным фактором кризиса — мы живем в эпоху, когда «восприятие важнее реальности». Вернее, реальность создается восприятием.
Между тем, специалисты у нас и на Западе, наблюдающие за процессами в России, отмечают как ее уникальную особенность именно тот факт, что катастрофические социальные условия не толкнули людей по пути экстремизма. Работает ценнейший и пока еще не объясненный ресурс русской культуры и советской системы образования. Этот ресурс — именно национальное достояние, сегодня он жизненно важен для демократов, пожалуй, уже даже больше, чем для их жертв. «Информаторы для демократии» разрушают, выедают этот ресурс. Неужели Бордюжа этого не понимает? Он ведь служил в армии.
Второе важное явление, о котором в докладе ни слова и которое досконально изучено наукой за последние 30 лет, — экстремизм, специально создаваемый правящими режимами, которые идут на резкое обеднение населения и в то же время вынуждены изображать из себя «демократию». Открытая тирания не нуждается в камуфляже и сама держит народ в узде, открыто расправляясь с недовольными. Напротив, тирания в овечьей шкуре «демократии» всегда скатывается к преступному насилию, поощряя создание неформальных полувоенных организаций, которые терроризируют население.
Классический пример — «демократические» тирании Латинской Америки, с многопартийной системой, парламентами, прессой и… «эскадронами смерти». Эти режимы (например, Бразилия) давно стали идеалом социально-политического устройства у наших демократов. Целую телепередачу («Матадор») как-то посвятили этому братья Никита Михалков и Андрон Кончаловский.
При Ельцине политический режим России совершенно определенно пошел по пути создания именно такой системы. В провинции полупреступные охранные структуры давно уже стали средством социального террора, с которым вынуждены считаться члены стачкомов. «Эскадроны смерти» показали свои зубы и в чисто политическом конфликте 3-4 октября 1993 г. Это — реальный политический экстремизм, вскормленный режимом. Его размах пока что скован культурой и выдержкой населения. Но он зреет, потенциал его значителен, о нем прекрасно известно политикам. Умолчание о нем в докладе — интеллектуальная подлость, которая, конечно же, не будет забыта.
Когда читаешь подобные доклады, видно, что речь идет действительно о тяжелой болезни государства. Хорошо бы Госдуме, всем ее фракциям, прежде чем обсуждать идиотский закон об экстремизме, поговорить сначала именно об этом общем явлении — деградации и деморализации государственной мысли. Ведь оно превратилось в особую, отдельную угрозу для безопасности России.
Ноябрь 1999г.




Возможно ли в России социальное государство?


В ст. 7 ельцинской конституции записано, что Россия — социальное государство. Конституций наш народ не читает, и почти никто на эту бирюльку внимания не обратил. Но иногда, неясно почему, вдруг в среде политиков возникает озабоченность, они хватают какую-то бумагу, которую никто всерьез и не принимал, и начинают с большим или меньшим жаром обсуждать, что там написано. Так и с этой статьей. Из таких вспышек активности надо извлекать пользу и задуматься. Но не заноситься в философские выси, а поговорить о нашей земной жизни. И не надеяться на чудо, помнить, что, как сказал Ломоносов, «если где чего прибудет, то в другом месте убавится».
О чем же речь? Что это такое — «социальное государство»? Во-первых, это понятие перенесено к нам с Запада. Ни к чему знакомому мы его привязать не можем. Во-вторых, оно относится к тому классу понятий, которые специально сделаны такими туманными и размытыми, чтобы ни за что твердое в них ухватиться было невозможно. Вроде понятий рыночная экономика, гражданское общество, демократия. Один их понимает так, а другой эдак, и в случае конфликта попробуй что-нибудь докажи. Все равно прав будет тот, у кого сила, и тебе скажут: «Ты неправильно понимаешь».
Все-таки в советское время было попроще, законы опирались на что-то твердое. Если сказано: «Право на труд», то далее следует приписка, что оно гарантировано общественной собственностью. Ты потому имеешь право получить работу, что являешься частичным собственником рабочих мест (средств производства). Если записано в конституции, что гражданин имеет право на жилье, то под этим правом — абсолютный запрет на выселение. Хоть ты год не плати за квартиру — из тебя будут не мытьем, так катаньем вытягивать квартплату, вплоть до стенгазеты в подъезде, но выселить не могут.
Если уж спрашивать, возможно ли у нас социальное государство, то полезно было бы сначала договориться хотя бы в главном — где та черта, за которой мы будем считать государство социальным. Я-то думаю, что никогда по этому вопросу мы с Гайдаром не договоримся, а Путин и отвечать не будет. Но хотя бы мы выставим свои критерии и будем настаивать на них, как сумеем. А то сегодня в Приморье замерзшие люди выходят с плакатами: «Хотим жить». На это им Греф резонно может ответить: «Ну и живите на здоровье, никто вас не убивает». Люди в таком мысленном диалоге, конечно, завопят: «Мы замерзаем. Мы не можем жить без отопления!». А Греф столь же резонно им ответит: «Вы имеете полную свободу покупать тепло. Но вы не имеете права требовать тепло от государства. Это право вы имели, но сами его выплюнули, когда сидели у телевизоров 4 октября 1993 г.».
Пойдем снизу, от самого крайнего минимума. Социальным можно считать лишь то государство, в котором признается и обеспечивается материальными ресурсами право гражданина на жизнь. Это — резкая граница. Например, либеральное государство признает свободу граждан, но не берет на себя обязанности гарантировать ему жизнь. В либеральном государстве средства к жизни добываются на рынке.
Если рынок твою рабочую силу отвергает, то никаких прав требовать себе пропитания ты не имеешь. Да, никто тебя пальцем не имеет права тронуть, твое тело, эта твоя священная частная собственность, охраняется законом. Но никто не обязан тебе помочь. Это обосновано Мальтусом — самым читаемым и уважаемым автоpом Англии вpемен «чистого» капитализма. Он писал: «Человек, пришедший в занятый уже мир, если общество не в состоянии воспользоваться его трудом, не имеет ни малейшего права требовать какого бы то ни было пропитания, и в действительности он лишний на земле. Природа повелевает ему удалиться, и не замедлит сама привести в исполнение свой приговор». Что наша либеpальная интеллигенция пpиняла мальтузианство, pанее отвеpгаемое pусской культуpой, факт поpазительный и пpискоpбный, но факт.
Дело и не в Мальтусе — он лишь «онаучил» pеальность pыночного общества. Ибо именно в этом обществе возник голод части населения как ноpма, а не бедствие. Здесь голодают отвеpгнутые pынком, а остальные не только не обязаны, но даже не должны им помогать, чтобы дpугим неповадно было pасслабляться. И Мальтус, и Даpвин pезко выступали пpотив благотвоpительности и бесплатной медицины, котоpые наpушают действие естественного отбоpа, ликвидиpующего «человеческий бpак». Даpвин даже сожалел о том, что медицина (напpимеp, пpививки) сохpаняет жизнь плохо пpиспособленным людям — а таковыми считались как pаз те, кто голодает. Это и есть экономический либерализм.
Так что трещать на каждом шагу, как Греф, что государство привержено либеральным ценностям, и в то же время называть его «социальным» — это сапоги всмятку. У нас не только нет социального государства, у нас сейчас нечто вообще небывалое. Аномалия.
На Западе рабочие в долгой борьбе вырвали себе социальные права. Богатые поняли, что выгоднее поделиться, чем колотить голодных дубинками, меньше хлопот. Но не своими прибылями стали делиться, а тем, что выкачивают из рабочего скота в «третьем мире». За одну и ту же работу в Бразилии или на Филиппинах платят в 10-15 раз меньше, чем на Западе. Из этой разницы и отчисляют на социальные программы — пособия по безработице, дотации на врача и учителя. Так западное государство стало социальным (социал-демократическим). Хотя и бывают там неолиберальные волны, как при Тэтчер и Рейгане, палку там не перегибают. Кстати, такое социальное государство вовсе не является гуманистическим — социальные права предоставлены только гражданам, а не людям вообще. Потому и топит береговая охрана утлые лодки, на которых беженцы из Гаити пытаются проникнуть к социальной кормушке.
Итак, если Россия всерьез плюхнется в либерализм, то по определению социального государства нам не видать. Или Греф с Чубайсом, или 7-я статья конституции. А если вдруг у руля встанет социал-демократия, как Сальвадор Альенде в Чили? Тогда, если вести дело по правилам, и никакого Пиночета не понадобится. Помыкается наша социал-демократия и сама уйдет. Ибо это штука очень дорогая, а никого доить в «третьем мире» нам не дадут. Нас самих доить будут, да уже и начали. Социального государства западного типа в ограбленной стране быть не может — не по карману.
У нас один путь обеспечить людям право на жизнь, а потом понемногу прибавлять и роскоши — соединить те крохи демократии, что мы успели урвать, с общинной солидарностью. Общинность, то есть взаимопомощь не рациональная, а братская, как в семье, — это не совсем то, что социальность. Кое-что в ней тяготит вольнолюбивого человека, как и вообще бывает в семье. Сейчас не до жиру. Вылезем из ямы, подкормимся, а потом и опять можно за перестройку браться, демократию наращивать. Но уже укрепив голову задним умом.
Февраль 2003г.




В защиту противника


В наше смутное время человек, который пишет в газету и делает какое-то существенное утверждение, сразу теряет часть друзей. Обязательно кого-нибудь огорчишь. Обиды не забываются, и тот, кто пишет в газеты много, должен смириться с тем, что число друзей у него неуклонно уменьшается, а число затаивших обиду растет. Поэтому десять раз подумаешь, прежде чем браться за перо.
Я спрашиваю себя: зачем я пишу? Помимо, конечно, гонорара, который всегда кстати, но который не окупает же взятого на душу греха обидеть друзей. У меня лично две причины. Первая — уважительная: надеюсь помочь делу, которое я считаю правым — хоть чуть-чуть подорвать силу той банды, что уселась сегодня на шею России. Вторая причина — групповое самомнение. Я вышколен в науке, и мне невтерпеж молчать, когда кто-то внушает людям идеи, противоречащие знанию и логике.
Невтерпеж молчать, но я все же молчу — если только обе причины не совпадают. То есть когда идеи, внушаемые людям, не только неверны, но еще и вредны правому делу. Это, кстати, случаи, когда больше всего недовольства вызываешь — ведь затрагиваешь не только истину, но и политический интерес. Тут уж крутишься ужом, весь свой эзопов язык сломаешь.
Вот так терпел я, терпел, да и решил рискнуть и вступиться за Запад, за извечного врага нашей родной русской цивилизации. Перешли мы, я считаю, в наших проклятьях Западу невидимую критическую черту и вышли из зоны здравого смысла. Еще немного, и окажемся мы в дураках, так что наши собственные дети станут смотреть на нас с жалостью, как на бессильных параноиков. То, что за этой критической чертой мы оказались обращенными против истины — полбеды. Но мы ведь поневоле политики. А политик, выпадающий из здравого смысла, становится или страшен (если очень силен) — или смешон (если слаб). Страшный политик — куда ни шло, смешного же отбрасывают, как тряпку, свои же.
Дело не в том, что мы сгустили краски. Мы перегнули палку не «количественно», мы перегнули ее «не туда». Мы создали себе образ «не того врага», да такой страшный и симпатичный, что он душу нам греет, и расстаться с ним будет трудно. Но надо постараться, потому что настоящий враг этой куклой нас не отвлекает. Долю вины несем и мы, «работники пера» — те из нас (я в том числе), кто еще в годы перестройки, высвобождаясь из пут истмата, стали объяснять идущее уже разрушение России как кампанию войны цивилизаций: Запад против России (СССР). И на этом пути мы так разогнали наш паровоз, что он пошел вразнос. Так что постараюсь «разогнуть палку», наверняка при этом где-то ненароком и перегнув в другую сторону.
Наша вина — это вина увлеченного проповедника, который не проводит разницы между духовным и земным, между метафорой и реальностью, между истоком и устьем. Все, что говорилось о Западе как цивилизации, что само по себе есть понятие с высоким уровнем абстракции, по сути правильно. Это все в нашем сознании довольно уродливо преломилось в неверный образ нынешнего, земного, из мяса и костей, Запада. Этот образ столь же нелеп и обманчив (только вывернут наизнанку), как тот образ Запада, что подсунули нам демократы.
Обычная наша ошибка такова. Нас поражает какое-то качество, ставшее устоем Запада как цивилизации (например, культ наживы) — и мы в воображении наделяем этим качеством нормального западного человека в его обыденных делах, а в этих делах человек Запада уже совсем иной. Смешивать эти два уровня пространства и времени нельзя.
Чтобы овладеть временем и пространством, мы должны охватить мыслью оба уровня, и это трудно. Надо знать устои Запада, они определяют его вектор, направление его воли. Но надо знать и его нынешнюю обыденность — она определяет его «оружие». Поскольку речь идет о войне, но войне именно цивилизованной (это опять метафора), утрата любой компоненты в образе Запада для нас губительна.
Вообще, войны цивилизаций — такая штука, что в них борьба и единство противников переплетены. Россия, имея многие корни в Азии, все же строила себя, «опираясь» на Запад. Шутка ли — дворянство говорило по-французски. Нельзя же это забывать. Когда мы устраиваем что-то в своей жизни, мы спрашиваем: «а как это у немца?» — и делаем так же или наоборот. Но пока что в голову не придет спросить: «а как это у малайца?» Это плохо, но это так. Конечно, и Запад строил себя, «опираясь» на «Восток» — беря оттуда и религии, и философию (через арабов), и главные изобретения. Считаться «вкладами» довольно глупо, в историческом масштабе времени человечество едино. Впрочем, джинсы изобрели в США, и кое для кого это важнее изобретения бумаги.
Надо признать, что тот образ Запада, что лепится сегодня в нашей левой и патриотической печати, выпадает из русской традиции как западников, так и славянофилов. Достоевский бы просто ахнул, почитав наши газеты. Славянофилы — в известном смысле более европейцы, чем западники, так как думали самостоятельно — относились к Западу очень чутко. Ведь Запад — трагическая цивилизация. Мы об этом забыли, что ли — и сразу стали в суждениях о Западе легковесными. Да, Запад ставит на себе (и, к нашему горю, на других, в том числе на нас) «эксперименты злом» и доходит в этом до края. Но потом он как никто другой осмысливает зло, анатомирует его и дает другим спасительное знание.
Это, начиная с античности, сопряжено с такими страданиями, которые нам, с нашим светлым мироощущением, просто неведомы. Мы, русские, никогда не жили в страхе. Мы боялись реальных опасностей, но не было у нас «страха бытия». Запад же, начиная с раннего Средневековья, жил в нарастающем коллективном страхе. Сначала перед адом, так что Церкви, чтобы чуть-чуть успокоить людей, пришлось в 1254 г. изобрести «третий загробный мир», чистилище (Православие обсудило этот вопрос и решило, что нам чистилища не требуется — и так никто ада не боится). Потом Запад боялся чумы, так что в искусстве центральное место заняла смерть. В язык входят связанные со смертью слова, для которых даже нет аналогов в русском языке. Печатный станок сделал гравюру доступной буквально всем жителям Европы, и изображение «Пляски смерти» пришло в каждый дом. Но мы на картины Босха смотрим с любопытством. У нас дело просто, как в поговорке: «Умирать — не лапти ковырять: лег под образа, да выпучил глаза, и дело с концом».
Так и шел западный страх от эпохи к эпохе — «страх Лютера» перед соблазнами, страх не уплатить долг, страх перед Природой, страх перед своим «другим Я» (Фрейд), страх перед СССР и ядерной войной. И каждый раз страх порождал глубокие раздумья и сдвиги в культуре. Они отражались в литературе и музыке, в хозяйстве и поведении.
Трагедия зла и страха завершается на Западе покаянием, которое нам непривычно — никто там не бьет себя в грудь, не рвет на груди рубаху и не свергает памятники. Это покаяние конструктивно и выражено в строительстве. Или кафедральных соборов, как в Средневековье (это было подвижничество, масштабов которого нельзя себе представить, пока не увидишь своими глазами). Или музыки и живописи, или школ и фабрик, или науки и социальных служб.
Как вообще возникла необъяснимая формула «Запад бездуховен», непонятно. Вспомним хотя бы о том, что лежит на ладони. Данте, Рафаэль, Вивальди — духовное явление? «Дон Кихота» Достоевский считал главной книгой человечества, за нее человечество будет прощено на Страшном суде. А Шекспир, Рембрандт и Вольтер? А Бах, Бетховен и Моцарт? А Кант, Гегель и Маркс? А Ньютон и вся наука? А кино, спорт и рок-музыка? Или все это — желуди, а до корней нам дела нет?
Утверждения типа «Россия духовна, Запад бездуховен», строго говоря, смысла не имеют — нет бездуховных культур и даже людей. Можно сказать, что духовность Запада иная, чем России, но и такое сравнение — вещь непростая. До него и не доходят — обругали и пошли. А попробуй допытаться, тебе ответят: «Ну как ты не понимаешь? Да, был Шекспир, Моцарт. А „человек массы“? Это же филистер, бюргер, стяжатель». Может быть, и так, но ведь и на себя посмотреть — не слишком приглядная картина.
Да это, если честно, и не так вовсе. Именно сейчас растет на Западе массовая молодежь, которая испытывает «комплекс вины» за стяжательство и буржуазность. Старшеклассники в массе своей представляют явление, которое трудно даже понять. Это именно стремление к духовности, к которому не готовы ни преподаватели, ни школьные программы, ни семья. Жизнь, конечно, приводит в норму, уже в университете, но это большая проблема.
Я, бывая в Испании, читаю лекции даже в сельских школах. Не гнушаюсь, еду на своем драндулете и за сотни километров. Хоть и немного в школе платят, одно занятие — всего-то моя месячная зарплата в Москве. Зато всегда большая радость. Темы просят такие: «Что такое Россия?», «В чем суть русской культуры?», «Как видится Испания из русской культуры?» Нам перестройка прочистила мозги, и сейчас, как раз когда нас душат, мы начинаем понимать, что такое Россия. Это я и объяснял. Иной раз чуть слеза не прошибала — с таким чувством и такой тягой к добру слушают подростки. Даже страшно становится: что с ними будет, блаженными, в этом суровом мире?
Эта новая западная молодежь ставит нас, кстати, перед сложной проблемой. Что-то не слышно, например, чтобы сербы в Боснии воспринимали пехоту НАТО как оккупантов. Я даже подозреваю, что эти молодые ребята, с которыми население входит в контакт, вызывают у сербов симпатию. Это — новое оружие дяди Сэма, и я не уверен, что у нас есть против него щит. Есть, правда, надежда, что этих пехотинцев к нам и калачом не заманишь.
Вообще, много ошибок мы делаем оттого, что говорим о Западе как монолитном блоке. Но это так же глупо, как сказать, что Ельцин и Гусинский — это Россия. Запад — это гораздо более «расщепленная» культура, чем любая другая. Можно сказать, что здесь каждый человек расщеплен — его сознание дуалистично (говорят даже «шизофрения европейского сознания»).
Надо, конечно, возмущаться тем, что «Запад бомбит Ирак», но не слишком. Можно ли ненавидеть Россию за бомбардировки Грозного? А ведь символические точечные удары по Багдаду не идут с этим ни в какое сравнение. К тому же нам нередко подсовывают фальшивые гири, а мы не замечаем и взвешиваем ими дела и события. Ведь блокада Ирака в тысячу раз более подлое дело, чем ракетные удары, но нас от этого уводят «горячим» спектаклем.
Вообще, мне кажется, лучше нам было бы не быть такими впечатлительными. Да, вся мировая закулиса без СССР распоясалась и назначила США мировым вышибалой и рэкетиром. Противно, а нам и позорно. Но зачем идеализировать того, с кем вышибала затеял драку (к тому же странную)? Представим, что Саддам Хусейн вдруг стал страшно сильным — никто ему не указ. Да ведь тогда за жизнь курдов никто и гроша ломаного не дал бы. И потом, почему в такой большой стране из-за блокады умерло полмиллиона детей? На Кубе без капли нефти и в такой же блокаде детская смертность вообще не выросла. Пашут на волах, а детей всех кормят, на касты не делят.
Повторяю, что Запад на многих направлениях шел «по пути зла» дальше других, до предела — и в то же время порождал сильную идею преодоления этого зла. Взять хотя бы религиозное насилие. Инквизиция была страшным, немыслимым для Православия «молотом ведьм». Но она же быстро стала судом со строгими процессуальными нормами (отсюда во многом выросла наука как совершенно объективный и беспристрастный «допрос Природы под пыткой»). Точность записей инквизиторов была такова, что по ним сегодня строят медицинскую статистику душевных заболеваний в разных странах в Средние века (ведьмами и еретиками были душевнобольные).
Затем сама Инквизиция, изучив материалы, в начале XVI века постановила, что «ведьм и демонов не существует» — и казни прекратились. Тогда же Инквизиция постановила, что индейцы имеют душу и являются полноценными людьми — и это положило начало возникновению новых наций в Латинской Америке. Это были очень непростые решения, к которым другие страны Запада, не имевшие Инквизиции, пришли на два века позже. Глубокие размышления над насилием привели к идее священного права неприкосновенности тела индивида, а затем и других прав личности. И это — не пустой звук.
На заре капитализма Запад проявил в эксплуатации рабочих поразительную жестокость — но он же породил целый веер социалистических утопий, а потом и марксизм. С огромным трудом изживает протестантский Запад свой глубинный расизм — но ведь изживает, во всяком случае в стереотипах обыденного поведения. При этом все время идет поиск и анализ скрытых, подсознательных видов расизма, которые принимают порой причудливые формы. Этот поиск и говорит, что наряду с тупым, самодовольным Западом в его сердцевине бьется живая и страдающая мысль. Это — противоречие, но противоречие развития, а не регресса.
Конечно, Запад ограбил колонии, а сегодня высасывает соки из «третьего мира». Но считать это признаком из ряда вон выходящего злодейства вряд ли правильно. Все общества, признающие эксплуатацию и угнетение, были не прочь пограбить — если было что грабить и не было лень пошевелиться. Наше дворянство проматывало в Париже деньги, которые их бурмистры вышибали из полуголодных крестьян — намного ли это лучше, чем обирать чужие народы?
Но, главное, Запад имеет одно смягчающее обстоятельство: награбленные деньги он употребил удивительно рачительно. Я, бродя по западным городам и университетам, часто думаю: все это построено на награбленные деньги. А потом приходит мысль: доведись нам хапнуть такой куш — как бы мы его употребили? И думаю, что все бы утекло сквозь пальцы. Кутнули бы так, что запомнилось бы в веках, да и всех ограбленных бы напоили, а потом бы с ними обнявшись пели песни. Это, конечно, лучше, чем университеты везде понатыкать и очкариков расплодить, но не намного лучше. Не настолько, чтобы нам гордиться, а Запад с грязью смешивать.
Пожалуй, главное, хотя понятное лишь шибко грамотным, обвинение в адрес Запада — это то, что он изобрел промышленную цивилизацию. За это даже Россию в один мешок с Западом засунули за то, что в советское время она провела ускоренную индустриализацию. И.Р. Шафаревич называет это «два пути к одному обрыву».
Можно, конечно, упрекнуть Запад — зачем было торопиться? Пожили бы еще пару веков без электричества да без паровоза. Но ведь два века проблемы не решают. Виноват не Запад, а тот питекантроп, что из камня и палки сделал себе топор. А дальше пошло и пошло. Чуть раньше, чуть позже, но пришли бы к тому же. Только, может быть, «с китайской спецификой». Ну, тогда бы учили не Гегеля, а Конфуция, а водку бы пили подогретую. Теперь поздно об этом горевать.
Фантазировать о том, куда бы пошла история, не отпади Запад от Православия да не посмотри Галилей в телескоп — увлекательно, но бесполезно. Как бесполезно нашим придуркам-западникам проклинать Александра Невского за то, что побратался с татарами и утопил в озере тевтонов. Сегодня и мы, и Запад, такие, какие есть. Стать Западом мы не хотим и не можем (да и он, откровенно говоря, этого не жаждет). Обратить Запад в нашу веру — об этом и речи нет, да и нам не надо (куда же тогда в случае чего убегать — в Корею, что ли?).
Наши патриотические авторитеты из сферы культуры нередко упрекают молодежь за то, что она соблазняется западной поп-музыкой, чуждыми ритмами и бесовскими звуками замутняет родник и т. д. Мы авторитетам, конечно, киваем, но не вполне они правы. Я думаю, западная поп-музыка оболванивает сильно — но только англоязычную молодежь. А для нашей молодежи, слов не понимающей, эти песни — лишь странные, чарующие звуки, полные страсти. Образы, которые этой музыкой порождаются, возникают в нашем воображении, мы их сами домысливаем, из подручного русского материала. Эта музыка для нас — шаманство, а вовсе не попса, как для американского тинейджера. Это для нас — явление духовное, хотя и слегка еретическое. Но ведь в трудное время и не выжить ортодоксу — веру сохраняет в такое время лишь тот, кто слегка впадает в ересь. Православные мыслители начала века, которые и «протащили» православие через кризис, — разве не были чуть-чуть еретиками?
Да и вспомним прошлые войны. Один из источников силы России был как раз в том, что она не измельчалась до цивилизационной ненависти к Западу. Русские били французов, но Францию не возненавидели и не стали бы, как Наполеон, отбивать нос у сфинкса и взрывать Кремль. О немцах Сталин специально сказал: гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается — и это была сила, а не слабость. Вьетнамцы, которые многому у нас научились, провели блестящую войну и с французами, и с американцами, сознательно не допуская антизападнических настроений. Напротив, по данным арабских ученых, именно спецслужбы США и Израиля стимулируют т. н. «фундаменталистов» на крайние антизападные слова и дела — это лучший способ расколоть и ослабить арабов.
Так что разумная задача для нас — не отбрасывать западную пищу, не копить ненависть к Западу и не проклинать его, молодежи и курам на смех, а узнать его именно таким, каков он есть. И, узнав, отвести от нашего горла и наших карманов его загребущие руки. Но сделать это умело — так, чтобы при этом можно было ужиться и учиться у Запада всему, что есть у него полезного и приятного. А этого у него много, и будет еще больше.
А жить, конечно, хорошо только в России. Даже если живешь плохо.
Август 2000г.




Несовместимость с жизнью


Мы уже восемь лет наблюдаем странное явление: в России возник режим, не обладающий авторитетом и уважением ни в какой социальной группе, но он устойчив. Ельцинизм — режим, не обладающий легитимностью в смысле уверенности граждан в том, что установленный порядок непреложен как выражение высших ценностей, он разлагает все вокруг, сеет порок и гибель, явно ведет общество и страну к катастрофе, но не обнаруживает признаков собственной гибели. Как раковая опухоль, пожирающая организм. Режим не падает — что бы там не говорили вожди оппозиции, исходя из теории и здравого смысла.
То, что режим Ельцина не обладает благодатью и не заслужил ничьего уважения, факт очевидный. Достаточно послушать его же телевидение и почитать его же прессу: все сферы жизни общества на грани гибели именно в результате действий режима. Пресса Запада, который из циничных соображений поддерживает режим Ельцина, исполнена к нему презрения. О легитимности такого режима не может идти и речи — его презирают и ненавидят даже те немногие, кто шкурно с ним связаны и будут защищать его до последнего.
Положение настолько необычно и безумно, что никого не поразил небывалый в истории факт: президент обвинен в геноциде собственного народа. Это чудовищное обвинение обсуждается совершенно серьезно, за него голосует большинство парламента, в него, если говорить начистоту, верят практически все граждане. То, что для отрешения от власти не хватило голосов — формальность.
Что же происходит? Мы входим в новый период истории. Возникают режимы, которые держатся на каких-то еще не вполне изученных подпорках. Они отвергают обычные, вековые нормы права и приличия и демонстративно отказываются от уважения граждан. Их силу поэтому нельзя подорвать путем разоблачения грехов и преступлений — они их и не скрывают. Они оплачивают своих сторонников не идеалами и высокими ценностями, а круговой порукой безобразий и пороков. Есть много признаков того, что это — процесс мировой.
Дело Клинтона-Левински, ничтожество Соланы или Кофи Аннана задают стандарты той культурной среды, в которой обыватели без особых эмоций принимают бомбардировки Сербии. Исчезает общественное мнение. По сути, исчезает само общество, поскольку моральные и логические нормы разных людей становятся настолько несовместимыми, что нет диалога. Все чаще от самых разных людей слышишь вымученный вывод: в мире идет война добра со злом. Иных, более четких и категорий люди найти не могут. Значит сдвиги глубоки.
Нам надо понять образ действий режима, иначе он, как раковая опухоль, действительно всех нас уморит. Прежде всего, надо бы отказаться от простых, но ошибочных понятий, которыми мы определяем этот режим. Ведь, дав ему неверное имя, мы выбираем для себя и неверную линию поведения. Этот режим не имеет ничего общего с либерализмом — ни в каком смысле, но Чубайса и Кириенко упорно называют «либералами». Нет у этого режима и главных признаков капитализма. Ну какие это капиталисты, если они обкрадывают собственные фабрики и наворованное вывозят за рубеж! Нет у них ни цикла воспроизводства, ни купли рабочей силы. Капитализм — превращение денег в капитал.
У нас же прямо противоположное: капитал обращается в деньги, и они исчезают. Какой смысл присваивать этому режиму высокое звание капитализма? Никак он на это звание не тянет.
Режим Ельцина пока что представляет собой необычный, в политэкономии не описанный полупреступный уклад. В привычные нам формации он не вписывается, в нем есть что-то от капитализма, что-то от социализма, феодализма и даже рабства. Но все это не выражает его сущности, это — особое больное явление российской цивилизации. Он не может стать производительным капитализмом западного типа, но не дает восстановить производительное хозяйство и советского типа, он паразитирует на хаосе — в этом наша трагедия.
Складываться этот уклад стал в начале века, с ним не могло сладить ни царское, ни Временное правительство. Он был задавлен сталинизмом (быть может, излишне жестоко), но с 60-х годов начал оживать, а потом и поднимать голову. К концу 80-х годов он изнутри сожрал советский строй и утвердил свой политический режим. Сегодня, несмотря на угрозу гибели, Россия переживает момент, который должен надолго решить ее судьбу. Именно когда нарыв вскрылся, и этот уклад встал во весь рост, мы можем дать ему бой и вогнать ему в грудь осиновый кол. Раньше, когда он был переплетен с советским строем, бороться с ним было почти невозможно. Горбачев в сознании людей был растерт, как плевок, только после того, как перестал быть советским руководителем.
Как же нам не упустить этот момент? Одно из условий — познать противника. По оценкам форума в Давосе, Россия сегодня — самая нестабильная страна. Почему же это не превращается в действия тех, кто отвергает этот режим? Как он, поставив страну на грань катастрофы, ухитряется удерживать равновесие? Затрону здесь три самых грубых «технологии».
Первым средством парализовать волю народа было быстрое и резкое обеднение — с обогащением меньшинства. Меньшинство оказалось повязано неправедностью своего богатства, а большинство просто не имеет сил, чтобы заниматься чем-либо, кроме поиска хлеба. В отличие от крестьян, городской человек лишен автономного жизнеобеспечения, и бедность (особенно угроза голода) — мощное средство контроля за его поведением. Средний класс — база демократии, а демократия для режима Ельцина — смерть.
Конечно, это положение нестабильно. Режим уже не пытается получить одобрение народа, он озабочен лишь тем, чтобы у людей не высвободились силы, чтобы реализовать свое возмущение. Режим не может допустить улучшения социально-экономического положения. Примаков, который успокоил людей и самими простыми и разумными мерами снизил напряженность, именно поэтому был неприемлем. Если так, то надо отбросить всякие надежды на то, что при нынешнем укладе может быть преодолен кризис. Режим Ельцина не может позволить России встать на ноги. Шумные кампании по улучшению смехотворно малых бюджетов, дебаты по мелочам налоговой системы — прикрытие политики режима.
Вторая технология — утомление народа. К нужде добавляется тоска, вызванная пошлостью, которая нагнетается через слово, жесты, образы и действия. Человека утомляет принижение его устремлений, осмеяние идеалов, отвлечение его к низменному. Это прием власти безрелигиозной и безыдейной. На это обратил внимание Ленин летом 1917 г. Он предупредил, что временное правительство взяло курс на утомление трудящихся, и в этом опасность. Успешное утомление ведет к утрате воли.
Третье — шантаж населения с показом возможности исполнить угрозу. Были быстро разрушены системы жизнеобеспечения страны. Подрыв сельского хозяйства позволяет шантаж голодом. Пресса настойчиво внедряет мысль, что крупные города 70 процентов продовольствия получают по импорту и «с колес», так что даже складов нет. Разрушение энергетики позволяет шантаж холодом. В любой момент режим может наказать людей лишением их энергии. Видели, как выглядит замороженный город? Видели, каково готовить пищу на кострах? Выключатель — у Чубайса, кран газопровода — у Черномырдина.
Те три способа контролировать положение, о которых я сказал, используются режимом систематически и целенаправленно, как технологии (даже если они ни в каких тайных протоколах не описаны). Поэтому обвинения режима в «некомпетентности» глубоко ошибочны. Должны же мы определить, что происходит в России. Главные свои задачи (которые, кстати, не скрываются и довольно подробно излагаются в специальной литературе) режим решает вполне квалифицированно и даже творчески.
И отсюда, а не из мелочей, надо выводить свою позицию на выборах. Поддержка ставленников и выдвиженцев режима — это не попытка укрепить демократию или капитализм, не месть большевикам. Это — поддержка уклада, который не ведет ни к какому жизнеустройству. Продолжение его власти — это гибель страны и угасание народа.
Май 2001г.




В АПОГЕЕ «ЭПОХИ ПУТИНА»
Разум и «воля к смерти» в политике


Слово политика происходит от греческого polis — государство. Политика — государственные дела. Сфера их очень широка, но ее ядром является проблема завоевания, удержания и использования государственной власти. Политика — необходимый “срез” жизни сложного (гетерогенного) общества, в котором сосуществуют и взаимодействуют разные социальные группы, разделенные по классовым, национальным, культурным и другим признакам. Идеалы и интересы, соединяющие людей в эти группы, различны. Во многих случаях эти различия дозревают до стадии антагонизма. 
Суть политики в том и заключается, чтобы согласовать интересы разных групп — наиболее «дешевым» способом из всех доступных. Лучше всего, конечно, через конструктивное разрешение противоречий, творческий синтез, ведущий к развитию. Если для этого нет творческих и материальных ресурсов, политики ищут компромисс — противоречие смягчается, «замораживается» до лучших времен. Если и это не удается, собираются силы, чтобы подавить несогласных. При этом неприятные последствия откладываются на будущее. На какое будущее, зависит от остроты кризиса и масштаба времени, которым оперируют политики. Иногда на несколько поколений, как было перед войной в 30-е годы, иногда хоть на пару месяцев, как в октябре 1993 г. 
В общем, идеалом власти всегда является достижение гражданского согласия и прочного мира. Это удается редко, и приходится довольствоваться гражданским перемирием. Переговоры о его продлении — ежедневный труд политиков. В общем, как сказано в фундаментальном труде «История идеологии», по которому учатся в западных университетах, «демократия есть холодная гражданская война богатых против бедных, ведущаяся государством». В этой формуле выражено, со свойственным Западу дуализмом, главное противоречие гражданского, то есть классового, общества. 
Эта формула для нас не годится — нам все уши прожужжали о том, что отродясь не было и нет в России ни демократии, ни гражданского общества. Но что-то ведь есть! Об этом бы и надо нам говорить, следуя нормам рационального мышления. Ведь это первый шаг к познанию реальности — увидеть «то, что есть», а потом уж рассуждать о «том, что должно быть».
Тут первый камень преткновения нашей политологии и всего нашего обществоведения — либерального досоветского, марксистского советского и нынешнего антисоветского. Восприняв язык и познавательные нормы Просвещения, оно прикрыло свой взор фильтром евроцентризма. Оно просто не видело факты и процессы, о которых не было написано в западных учебниках. А если и видело, не имело слов, чтобы их объяснить или хотя бы описать. 
Этот фильтр стал важной причиной той катастрофы, которую потерпела политическая система России в начале ХХ века. Маркс сказал, что крестьянин — “непонятный иероглиф для цивилизованного ума”, а в понятиях марксизма мыслила тогда вся наша интеллигенция, включая жандармских офицеров. И вот, государство направляет свою мощь на разрушение крестьянской общины, а кадеты с эсерами начинают гражданскую войну против Советов, этой общиной порожденных. Чаянов пытался растолковать марксистам этот «иероглиф», но его поставили к стенке (хотя и не за это), а самим крестьянам навязали модель колхоза, срисованную с киббуца — потому что «цивилизованный ум» прославил киббуцы как шедевр социальной инженерии. 
Член ЦК партии кадетов В.И.Вернадский написал в 1906 г.: «Теперь дело решается частью стихийными настроениями, частью все больше и больше приобретает вес армия, этот сфинкс, еще более загадочный, чем русское крестьянство». И что же? Политическая система царизма действительно оказалась беспомощной перед загадкой этого сфинкса, своими руками шаг за шагом превращая армию в могильщика монархической государственности. Потом этот же путь «исходили до конца» и Керенский с Корниловым. Ведь вожди Белого движения так построили свою армию, что, по выражению В.В.Шульгина, пришлось «белой идее переползти через фронты гражданской войны и укрыться в стане красных». 
Какое-то время советская государственность продержалась на творческой мысли первого поколения революционеров, «преодолевших Маркса», на опыте старых генералов и бюрократов, на здравом смысле «рабоче-крестьянской» номенклатуры. Но уже в 60-е годы наступила более или менее сытая и благополучная жизнь, сменилось поколение и произошла, по выражению М.Вебера, «институционализация харизмы» — политическая машина катилась сама собой, без революционного задора и творчества, но и без тяжеловесной крестьянской логики. О том времени можно было бы воскликнуть: «Уже написан „Исторический материализм“ Келле-Ковальзона!» Без крови — а опять запахло трагедией. Андропов издал крик отчаяния: «Мы не знаем общества, в котором живем!» 
Вот с такой научной базой стали политики перестраивать советское общество, причем методом слома и ампутации. При этом они пользовались западными учебниками и «чертежами», не располагая тем запасом неявного знания, который есть у западных политиков и без которого эти учебники вообще не имеют смысла. Когда в конце 80-х годов начали уничтожать советскую финансовую и плановую системы, «не зная, что это такое», дело нельзя было свести к проискам агентов влияния и теневых корыстных сил (хотя и происки, и корысть имели место). Правительство подавало нашептанные «консультантами» законопроекты, народные депутаты из лучших побуждений голосовали за них, а им аплодировали делегаты съезда КПСС. Политики, размахивая скальпелем, производили со страной убийственные операции — то тут кольнут, то там разрежут. И все приговаривая: «Эх, не знаем мы общества, в котором живем, не учились мы анатомии». Вот и катимся мы сегодня в инвалидной коляске, мычим и куда-то тянемся культей… 
Что же изменилось со времен перестройки? Эмпирический опыт получен огромный, причем на собственной шкуре — живого места нет. Казалось бы, после таких экспериментов должны мы были бы познать самих себя. Нет, это знание так и остается на уровне катакомбного. Где-то в мрачных кельях его обсуждают вполголоса, а политики так и продолжают с гордостью говорить о «неправильной стране» и «неправильном народе». Правда, теперь в щадящих выражениях: «а вот в цивилизованных странах то-то…» или «а вот в развитых странах так-то…». Эта «неправильность» России для политиков служит безупречным оправданием любой их глупости. Неправильный народ пока что виновато переминается с ноги на ногу. 
Недавно на совещании преподавателей обществоведения зав. кафедрой политологии объясняла, какие полезные курсы читаются студентам — «их учат, как надо жить в гражданском обществе». Ее спросили: зачем же учат именно этому, если у нас как раз гражданского общества нет? Почему не учить тому, что реально существует? Она удивилась вопросу, хотя и признала, что да, далеко нам до гражданского общества. Почему же она удивилась? Потому, что в ее сознании господствует не реалистическое, а аутистическое мышление. Проведенная за последние 15 лет кампания по разрушению культурного ядра нашего общества привела к деградации структур рационального мышления — его аутистическая компонента вытеснила реалистическую. Это произошло прежде всего в среде гуманитарной интеллигенции. 
Одним из следствий этого стало странное убеждение, что «неправильное — не существует». Гражданское общество — правильное, но его у нас нет. Значит, ничего нет! Не о чем думать и нечему тут учить. Вспомните, например, как стоял вопрос о характере советской правовой системы. Советское государство? Неправовое! Не было у нас права, и все тут. Подобный взгляд, кстати, стал одной из причин кризиса политической системы России в начале ХХ века. И либералы, и консерваторы восприняли дуалистический западный взгляд: есть право и бесправие. Требования крестьян о переделе земли они воспринимали как неправовое. На деле правовая система России была основана на триаде право — традиционное право — бесправие. А земельное право, которому следовал общинный крестьянин, было трудовым. Не видя реальной структуры действующего в России права, и власть, и либеральная оппозиция утратили возможность диалога с крестьянством (85% населения). 
Точно так же советская либеральная интеллигенция времен перестройки, уверовав в нормы цивилизованного Запада, стала отрицать само существование в СССР многих сторон жизни. Настолько эта мысль овладела интеллигентными умами, что на одном из первых телемостов СССР-США элегантная дама жаловалась американской общественности на то, что «в Советском Союзе не было секса». 
Таким образом, от незнания той реальности, в которой мы живем, наш политический класс перешел к отрицанию самого существования реальности, которая не согласуется с «тем, что должно быть». У наших политиков это стало своеобразным методологическим принципом. Этому есть масса красноречивых примеров из рассуждений самых видных и уважаемых политических деятелей и близких к ним академиков-обществоведов. Приведу лишь один пример, но совершенно типичный. В «телефонном разговоре с народом» в декабре 2002 г. В.В.Путину задали вопрос о реформе ЖКХ. 
Президент ответил: «Действительно, мы очень много и часто говорим о необходимости проведения реформы в сфере жилищно-коммунального хозяйства, а сдвигов пока нет, и реформа вроде бы не идет. И это тоже правда, и я скажу почему…» 
Здесь для нас важна не содержательная сторона ответа, а утверждения методологического характера. Реформа ЖКХ началась в 1992 г. В.В.Путин говорит: «Реальных сдвигов не видно». Как можно сказать такое, если реальные сдвиги налицо! Вот лишь самые очевидные. Хозяйство, которое практически полностью (на 85%) содержало государство, теперь почти полностью оплачивают сами жители — это привело к структурным сдвигам в бюджете буквально каждой семьи. В результате реформы теплоснабжения динамика аварий стала выражаться геометрической прогрессией — в 1990 г. было 2 аварии на 100 км теплотрассы, в 1995 г. 15, в 2000 г. 200 аварий. Значит, деградация системы приобрела характер цепного самоускоряющегося процесса. Это фундаментальный сдвиг, изменение самой природы системы, ее качественного состояния. 
В чем же дело? Как понимать утверждение В.В.Путина? Дело в том, что людей с реалистическим мышлением волнуют прежде всего именно сдвиги к худшему, а президент отбрасывает саму мысль, что такие сдвиги бывают в действительности. Раз улучшений в сфере ЖКХ, которые обязаны были иметь место при его правлении, не наступает, значит, “реальных сдвигов не видно”. 
Аналогично и второе утверждение: «Реформа вроде бы не идет». Как это не идет, если именно реформа ЖКХ стала в последние годы главной причиной социальных протестов терпеливого населения? Разве не реформой является само расчленение единой государственной отрасли на огромное множество мелких акционированных фирм? Разве не реформой является обязательная передача объектов ЖКХ, принадлежавших промышленным предприятиям (например, котельных), в муниципальную собственность? Свидетельства глубокого реформирования ЖКХ перед глазами у людей. Неужели политики этих свидетельств не видят? Они, скорее всего, отметают саму мысль, что проводимая под их руководством реформа может иметь неблагоприятные последствия. Нет, либеральная реформа является благом по определению, и если благо не появляется, значит, “реформа вроде бы не идет”. 
Очевидно, что нынешний кризис в России представляет собой клубок противоречий, не находящих конструктивного разрешения. Но политики категорически отказываются от диалектического принципа выявления главных противоречий. Они предпочитают видеть кризис не как результат столкновения социальных интересов, а как следствие действий каких-то стихийных сил, некомпетентности, ошибок или даже недобросовестности отдельных личностей в правящей верхушке. При этом исчезает сама задача согласования интересов, поиска компромисса или подавления каких-то участников конфликта — «политический класс» устраняется от явного выполнения своей основной функции, она переходит в разряд теневой деятельности. Для прикрытия создается внесоциальный метафорический образ «общего врага» — бедности, разрухи и т.п. 
Такую концепцию отстаивает, например, Аграрная партия России. М.И. Лапшин сказал на съезде в 2000 г.: «Рецидивы баррикадного сознания всем нам нужно скорее преодолевать. У нас сегодня один общий противник: разруха и развал, и именно с ним крестьянству и власти нужно сообща, засучив рукава, вместе бороться». АПР перешла на риторику, которая отрицает конфликт интересов в России и вообще утратила социальное измерение. 
Противник — разруха! Как будто это не социальное явление, не результат конкретных решений и действий, а какое-то стихийное бедствие. Не может же политическая партия не понимать, что разруха создана действиями определенных сил, она им нужна, она позволила кое-кому составить огромные состояния и поэтому вовсе не является «общим» противником. 
Таким же врагом-призраком выглядит в программе В.В.Путина бедность, с которой надо вести общенародную борьбу. Эта доктрина стала выражением того расщепления сознания, каким отмечено мышление политической элиты. Ведь бедность половины населения в нынешней РФ — это не наследие прошлого. Она есть следствие обеднения и буквально «создана» в ходе реформы. Известны социальные механизмы, посредством которых она создавалась и политические решения, которые запустили эти механизмы — приватизация земли, промышленности и части социальной сферы, изменение характера распределения богатства (прежде всего доходов), ценообразование, налоговая политика и т.д. В этом суть экономической реформы, и если эта суть не меняется, то она непрерывно воспроизводит бедность. Поэтому «борьба с бедностью» несовместима с «неизменностью курса реформ». 
Очевидно, что создать огромные состояния и целый слой богатых людей в условиях глубокого спада производства можно только посредством изъятия у большинства населения значительной доли получаемых им в прошлом благ, что и стало причиной обеднения. Это и служит объективным основанием социального конфликта — независимо от степени его осознания участниками. Следовательно, борьба с бедностью предполагает неизбежное изъятие значительной части богатства у разбогатевшего меньшинства. Есть ли признаки готовности политической верхушки хотя бы к диалогу по этой проблеме? Нет, до сих пор никаких признаков не возникло. 
Нет даже признаков того, что само государство готово возместить гражданам изъятие у них сбережений, хранившихся в государственном Сбербанке с государственными гарантиями. А ведь сумма эта колоссальна, и ее потеря населением стала важной причиной обеднения. В.В.Путин в телефонном разговоре с народом в декабре 2003 г. сказал: «Общий объем долга перед населением — я хочу обратить на это ваше внимание — 11,5 триллиона рублей… Теперь хочу обратить ваше внимание на темпы и объемы этих выплат… В 2003 — 20 миллиардов, а в 2004 мы запланировали 25 миллиардов рублей…». 
Гражданам сообщается, как о большом одолжении, что в 2004 г. государство вернет им 25 млрд. руб. — 1/420 от суммы долга. Одну четырехсотую! Это значит, что возвращение долга (даже без процентов!) рассчитано на 420 лет — если цены на нефть будут держаться на нынешнем высоком уровне. Какое уж тут гражданское общество… 
На мой взгляд, в ходе перестройки и реформы были допущены действия, которые нанесли сильнейшие удары именно по обществу в целом. Хотя в краткосрочной перспективе они и дали преимущества каким-то небольшим или даже маргинальным социальным группам, эти преимущества сопровождались столь глубокой деградацией самой «среды обитания», что и господствующее меньшинство оказывается беззащитным перед возникающими угрозами (а некоторые угрозы даже более опасны для этого меньшинства). С другой стороны, ни в какой части общества конфликт не дозрел до такого состояния, чтобы она была готова запустить самоубийственные процессы и обняв врага, броситься с ним в пропасть. 
Таким образом, пока что в обществе существует общий интерес — не допустить развития конфликтов до их пороговых критических точек, за которыми начинается лавинообразный процесс. Для этого требуется «починка сознания» — как массового, так и в политически активной части населения, прежде всего в политической элите. Это — именно в общих интересах. Только решив эту задачу, политики смогут овладеть объектом своей деятельности — трезво представлять себе «карту противоречий» и структуру стоящих за ними социальных сил. Лишь в этом случае возможна реалистичная и рациональная постановка целей, учет непреодолимых ограничений, расчет сил и средств, выбор оптимальной альтернативы.
Февраль 2004г.




Наша социальная система


В наш язык сегодня прочно вошло слово социальный . Социальная защита, социальные гарантии, социальные программы, социальное положение. Мы смутно ощущаем, что речь идет о чем-то общественном (социум — это общество) — в отличие от индивидуального . Но ясного понимания нет, много туману напустили. Социальное иногда представляют как социалистическое, а социализм вообще путают с коммунизмом. Обо всех этих понятиях стоило бы поговорить отдельно, мы сейчас просто обязаны в них разбираться. Но начнем с того, что поговорим о социальном. Какие при нынешней системе у нас перспективы на этом уровне?
Понятно, что речь о положении общественных групп, а не отдельных личностей. Если говорим об учителях, то имеем в виду типичные показатели жизни этой группы. А случаи всякие бывают. Иной скажет: «Ну, что учителя… У меня вот знакомый учитель „мерседес“ купил». Может, купил — клад нашел или наследство получил. Но это с ним произошло как с личностью, а не как с учителем. Это — не социальное явление, переносить частные случаи на целое нельзя.
Говорят, что мы живем в переходный период. Переход от чего к чему? Кое-кто рубит жестко: от социализма к капитализму! Но капитализм воспринимается плохо, как нечто античеловеческое. Крестьянская застава, улица Пролетарская — все это слух не режет. Но никто не назовет улицу Буржуазной или Капиталистической. Дико слышать. В США, правда, называют улицы именами банкиров, но у нас и это вряд ли привьется. Переулок Абрамовича, тупик Березовского — пока что не требуют этого наши обыватели. Поэтому из приличия у нас говорят не капитализм, а «рыночная экономика» — придумали такое уклончивое понятие.
Что же мы видим при этом переходе в сфере социального? Она быстро сужается. Ликвидируются и источники средств, и механизмы, и идеология (то есть критерии добра и зла), с помощью которых в советское время регулировалось благосостояние социальных групп. Подчеркну, что для такого перехода нужно изменение всего жизнеустройства, а не только отношений собственности или политического строя. Возьмем хозяйство.
Различают два типа хозяйства, то есть производства и распределения благ. Их отличие показал уже Аристотель. Один тип — натуральное хозяйство или экономия , что означает «ведение дома» (экоса). Это — производство и торговля ради удовлетворения потребностей. Другой тип — хрематистика ( рыночная экономика ). Это — хозяйственная деятельность ради прибыли , накопления богатства.
Реформа в России как раз и представляет собой попытку сменить тип хозяйства всей страны — перейти от хозяйства ради удовлетворения потребностей к хозяйству ради прибыли. Меняются и показатели хозяйства, при этом возникают трудности в понимании. Люди, которые по привычке продолжают считать, что производство существует ради удовлетворения потребностей, мыслят в натуральных показателях — сколько собрано зерна, сколько добыто нефти или построено жилья, как все это распределяется между людьми. Из этого исходило и планирование. Если же производство нацелено на прибыль, а не на потребность, то важен только платежеспособный спрос . Потребность, не обеспеченная покупательной способностью, производителя теперь не интересует. Главными показателями экономики становится не степень удовлетворения потребности, а движение денег — рентабельность, цена денег (кредита), валовой внутренний продукт (ВВП). Все это показатели не натуральные, а вытекающие из той или иной экономической теории.
Тут возникает противоречие, которое нам не так просто освоить. Понятно, что для капиталистов важна их прибыль, а с точки зрения общества в целом и отдельной семьи главная цель хозяйства — жизнеобеспечение граждан и страны. Другими словами, производство материалов, энергии, изделий и услуг в таком ассортименте и в таком количестве, чтобы были удовлетворены все жизненно необходимые потребности и гарантировано воспроизводство жизни граждан, а также самой России. От того, что у нас появилось два десятка миллиардеров, и их миллиарды долларов гуляют по свету, жизнь народа не стала ни сытнее, ни безопаснее — совсем наоборот.
Как обеспечено общество, можно судить только по натуральным показателям. Тонна стали, выпущенный заводом трактор или поданный в жилище киловатт-час электроэнергии — абсолютные, однозначно понимаемые количества вполне определенных жизненных благ. Они создают условия для существования людей и страны.
Фактические данные о производстве, обновлении основных фондов, о благосостоянии населения говорят о том, что за период реформ Россию постигла катастрофа . Этот вывод не вытекает из какой-то доктрины, он сложился при изучении всей социально-экономической статистики РСФСР и РФ за последние тридцать лет. Причем катастрофа произошла в обеих ипостасях хозяйства — и в производстве, и в распределении средств к жизни. За годы реформы страна оказалась отброшенной на десятилетия назад, а по ряду показателей — в дореволюционное состояние.
Никогда за обозримый период, даже после разрушений от гитлеровского нашествия, не наблюдалось столь глубокого падения производства почти во всех отраслях отечественной экономики. Особенно сильно пострадали отрасли с наиболее высоким техническим уровнем. В целом производство сократилось примерно в два раза, а машиностроение — в шесть раз. Тем, кто хочет получить общую картину изменений в народном хозяйстве РФ, полезно ознакомиться с вышедшим уже двумя изданиями трудом «Белая книга. Экономические реформы в России. 1991-2001 гг.».
Теперь о распределении. Благосостояние человека зависит прежде всего от соотношения между его доходами и ценами на главные жизненные блага. Раньше был также фактор «очереди», а после 1992 г. стали действовать ценовые ограничения. Утверждение, будто от либерализации цен исчез дефицит потребительских благ — идеологический трюк. Нехватка (дефицит) того или иного блага для человека создается ценами более неотвратимо, чем очередью. Это наглядно выражается в доступе к таким благам, как жилье и продукты питания.
Для большинства основным источником дохода остается заработная плата, а также пенсии и пособия, «привязанные» к ней. Поэтому о благосостоянии граждан говорит покупательная способность средней заработной платы в отношении конкретных благ — жилья, хлеба, молока, проезда на автобусе и т.д. Например, на среднюю зарплату в 1990 можно было купить 95,9 кг говядины, или 1010 литров молока, или 776,9 кг хлеба пшеничного 1 сорта. В 2000 г. на среднюю месячную зарплату можно было купить 38,6 кг говядины, 302,2 литра молока или 220,4 кг такого же хлеба.
Хуже обстоит дело с жильем. Предоставление государством бесплатной жилплощади в большинстве регионов практически прекратилось. Взамен возник рынок жилья . Он был и в СССР — через ЖСК. В 1987 г. 1 кв. м жилплощади (т.е. только комнат) стоил в Москве 192 руб., что составляло 89% от средней месячной зарплаты по РСФСР. Таким образом, квартира из 2 комнат (18 и 12 кв. м) стоила среднюю зарплату за 3 года. В 1999 г. в Центральном районе РФ (12 областей и г. Москва), цена 1 кв. м полезной площади составляла 617% от месячной зарплаты в этом районе. Таким образом, 2-комнатная квартира здесь стоила среднюю зарплату за 30 лет. Купить просто нереально.
В ходе реформы изменился принцип ценообразования. Вспомним структуру цен в СССР и на Западе. На Западе предметы первой необходимости были относительно дороги, но зато товары, которые человек начинает покупать при более высоком уровне доходов, — дешевы. Хлеб, молоко и жилье очень дороги относительно автомобиля или видеомагнитофона. Этот принцип ценообразования создавал на Западе жесткий барьер, который запирал людей с низкими доходами в состоянии бедности. Люди, вынужденные покупать дорогие необходимые продукты, не могли накопить денег на дешевые «продукты для зажиточных». Таким образом создавался «средний класс», резко отделенный от примерно трети «бедных».
В СССР, напротив, низкие цены на самые необходимые продукты облегчали положение людей с низкими доходами, почти уравнивая их по главным показателям образа жизни с людьми зажиточными. Так человек ценами «вытягивался» из бедности, и СССР становился «обществом среднего класса». В ходе реформы структура цен изменилась. Продукты первой необходимости население будет покупать по любым ценам, что побуждает вступивших в сговор торговцев взвинчивать цены. В результате хлеб подорожал относительно среднего автомобиля (ВАЗ-2105) примерно в 5 раз, а проезд на метро в 8 раз. Еще сильнее взмыли цены на товары абсолютно первой необходимости — относительно дешевые отечественные сигареты и на самые нужные лекарства.
Другим фактором расслоения населения стала резкая дифференциация разных отраслей . В РСФСР отраслевые различия в уровне оплаты труда, в общем, соответствовали затратам физических и нервных усилий и корректировались с помощью различных «коэффициентов» и льгот — при всех недостатках такого подхода. Реформа это равновесие сломала. В августе 2001 г. средняя начисленная зарплата составляла по РФ в целом 3376 руб., в газовой промышленности 17397 руб. и в сфере образования 1519 руб.
В результате в РФ возникла структурная бедность — постоянное состояние значительной части населения. Это — социальная проблема, не связанная с личными качествами и трудовыми усилиями людей. ВЦИОМ фиксирует: «В обществе определились устойчивые группы бедных семей, у которых шансов вырваться из бедности практически нет. Это состояние можно обозначить как застойная бедность, углубление бедности». По данным ВЦИОМ, только 10% бедняков могут, теоретически, повысить свой доход за счет повышения своей трудовой активности.
Важная особенность обеднения в ходе реформы — исчезновение «среднего класса» с образованием ничтожной прослойки богатых (к ним относят около 1% населения) и беднеющего большинства. Академик Т.И.Заславская пишет: «Процесс ускоренного социального расслоения охватывает российское общество не равномерно, подобно растягиваемой гармонике, а односторонне, — все резче отделяя верхние страты от массовых слоев, концентрирующихся на полюсе бедности». Из возрастных категорий сильнее всего обеднели дети в возрасте от 7 до 15 лет. В 1992 г. за чертой бедности оказалось 45,9% этой части народа, а в 2000 г. 40,3%.
Пока что большинство наших бедных имеют еще жилье, а в квартире свет, водопровод, отопление, книги на полках. Все это «держит» человека. Совсем иное дело — бедность в трущобах капиталистического города. Здесь бедность приобретает новое качество, для которого нет подходящего слова в русском языке. Бедность ( poverty — англ.) в городской трущобе на Западе для большинства быстро превращается в нищету, ничтожество ( misery — англ.).
Это бедность неизбывная, когда общество толкает тебя вниз, не дает перелезть порог. В такой ситуации очень быстро иссякают твои собственные силы, и ты теряешь все личные ресурсы, которые необходимы, чтобы подняться. Переход людей через барьер, отделяющий бедность от нищеты — важное и для нас малознакомое явление. Если оно приобретет характер массового социального процесса, то вся общественная система резко изменится.
Опасность сдвига от структурной бедности к крайнему обеднению резко усиливается расслоением регионов РФ. В РСФСР вели дело к выравниванию регионов по благосостоянию. В 1990 г. максимальная разница в среднедушевом доходе регионов составляла 3,5 раза. В 1995 г. она выросла до 14,2 раза, в 1997 г. до 16,2 раза. Но и благополучные области отстают. Так, если в 1990 г. средний доход жителей Горьковской области составлял 72,4% от среднего дохода в Москве, то в 2000 г. средний доход в Нижегородской области составлял всего 18,7% от дохода москвичей.
В целом реформа привела к возникновению в РФ аномальной социальной системы, в которой не может возникнуть стабильного жизнеустройства. В такой системе общество может перетерпеть временное бедствие, но не может жить. Просто нет условий для воспроизводства народа и страны.
Значит, придется эту систему менять, как бы олигархи и их прислуга ни огорчались.
Март 2003г.




Глупость как политическая технология


Глубокий кризис — тяжелое состояние общества, болезнь всех его систем. Тот кризис, в который впала Россия в конце 80-х годов, не имеет аналогов в истории по своей глубине и продолжительности. И признаком, и важной причиной нашего кризиса является странное оглупление правящего слоя и его приказчиков — всяких дьяков, министров, газетчиков и пр. Они как будто потеряли способность к здравым рассуждениям и разумным умозаключениям. 
Возможно, они симулянты и прикидываются, чтобы сбить с толку людей. Ведь как раз в обстановке смуты они ухитряются сколотить большие состояния, а телеведущий получает оклад в 300 раз больший, чем профессор МГУ — только за то, что каждый вечер несет ахинею. Как тут не быть кризису, ведь этих насекомых хоть пруд пруди, и они с такими гонорарами высасывают все соки из хозяйства. 
Но все же главный вред они наносят тем, что впрыскивают яд, когда присасываются к нашему сознанию. Они заражают нас этой рваной логикой и бессмыслицей. Наш ум увязает, как лошадь в болоте, которую тут же облепляет гнус. Пока мы это не преодолеем, о выходе из кризиса нет и речи. Первое условие — здравый смысл и трезвый ум. 
Чтобы это восстановить, полезно разбирать учебные примеры. Материала хватает, каждый день нам его подбрасывает. Для примера я взял один день, 24 октября 2003 г. — слушал радио и записал трактовку четырех-пяти важных событий (например, об инциденте со строительством дамбы в Керченском проливе). По всем событиям рассуждения обозревателей были настолько нелогичные, что возникало подозрение — а в своем ли они уме. 
Разберем два сюжета о ЖКХ. Это — драма, и год от года все больше народу превращается из ее зрителей в участников. В том году в Карелии замерзли несколько городов, и люди до лета просидели без отопления. Нашли «козлов отпущения» в виде кочегаров и слесарей, и два десятка уголовных дел тянутся до сих пор — не могут раскрыть такие сложные преступления. Надо надеяться, что у судей хватит совести не упрятывать за решетку людей, которые чудом заставляют работать полуразрушенную систему отопления. Хотя у прокуроров не хватает совести, чтобы возбудить уголовные дела против Гайдара, Черномырдина и прочих реформаторов, которые расхитили деньги, предназначенные для планового ремонта котельных и теплосетей — за целых 12 лет! Ведь это и привело к катастрофе. 
Теперь в Карелии опять один город остался без отопления, хотя там уже зима. Сообщают: произошел взрыв в котельной. Но мы не о взрыве, а об объяснении властей. Да, говорят, произошел взрыв в котельной, но котельная ремонтировалась и в эксплуатацию еще не была введена. Взрыв произошел при испытании оборудования. Мол, причин для беспокойства нет. 
Все это — нагромождение несуразностей, но их как будто не замечают власти и СМИ. Посудите сами: если котельная еще не была введена в эксплуатацию, то почему из-за ее аварии прекращено теплоснабжение города? Город именно обогревался от этой котельной, потому-то, как сказано, в больницах и школах после взрыва были включены электронагреватели. Далее: отопительный сезон давно начался. Почему же котельная была на реконструкции, так что ее испытание пришлось проводить практически зимой? Ведь все мы осенью слышали рапорты о готовности к зиме. Трудно объяснить, почему власти в случае аварий не придумывают версии попроще, чтобы вязались концы с концами. Почему им надо обязательно сбить людей с толку, привести их в недоумение? Ведь это стало политической линией. 
О замерзании Петропавловска-Камчатского говорилось скупо, так что нельзя было понять, в чем там причина отказа отопления (по сообщениям местной прессы летом не успели отремонтировать теплосети). Здесь упор в центральных СМИ был сделан на быстрых действиях власти — прокуратура возбудила уголовное дело против мэра города, а потом и губернатора. Не говорилось, впрочем, как это повлияло на теплосети. Не говорилось даже, в чем состав преступления мэра именно в сфере отопления. Самое вразумительное сообщение состояло в том, что направляемые в Петропавловск трансферты из бюджета не оговаривали целевое назначение денег, и мэр потратил их не на ремонт отопления, а на что-то другое. 
Это обвинение нелепое. Если назначение денег не оговорено, то как можно судить за их «нецелевое» использование? Бюджет местных властей настолько скуден, что приходится латать тришкин кафтан. Возможно, полученными из центра деньгами заткнули какую-то другую дыру, которая в тот момент казалась более страшной. Например, в прошлом году во время отопительного сезона работники ЖКХ объявили забастовку из-за того, что им более полугода не выплачивали зарплату. Возможно, на ремонт теплосетей перечисленных в Петропавловск денег (150 млн. руб.) все равно не хватало, и посчитали, что трубы продержатся еще год. В чем же преступление городских властей? 
Главное, что СМИ, будоража сознание людей уголовным делом против мэра, просто отвлекают их от того факта, что теплосети большинства городов РФ дышат на ладан и требуют капитального ремонта. Но денег на это нет ни в местных бюджетах, ни в карманах населения, ни в федеральном бюджете. Скорее всего, и нынешнее уголовное дело — спектакль, причем худшего пошиба. 
Один из способов создать у слушателей или читателей ложное представление о реальности, заключается или в искажении величин (иногда до абсурда) или в замалчивании. Вот, перечислил центр в Петропавловск 150 млн. руб. Мол, отремонтируйте все как следует, оплатите топливо, чтобы люди не мерзли. Раз люди мерзнут — мэра и губернатора под суд! И по всей России люди это слушают и верят. А ведь все это обман, иначе СМИ тут же дали бы такую справку РАО ЕЭС: «Предприятия ЖКХ оплачивают ОАО „Камчатскэнерго“ только 36% от стоимости текущих поставок энергоресурсов. Задолженность муниципальных предприятий, находящихся в ведении мэрии, перед „Камчатскэнерго“ превышает 900 млн. руб.» 
Хотя к концу 2003 г. обещают сократить долг до 400 млн. руб., все равно перевод из Москвы не мог предотвратить катастрофу. На 150 млн. руб. можно купить 21 тыс. т мазута — это с гулькин нос для Петропавловска. Да, мэра обвиняют в том, что он мог бы купить мазут подешевле, пусть прокуратура разбирается, но объяснять бедствие этой мелочью — ложь. В справке РАО ЕЭС речь идет о задолженности только за топливо, но это лишь малая часть проблемы. Главная угроза в состоянии теплосетей, которые не перекладывались уже 12 лет. Точных данных о том, какова протяженность теплосетей Петропавловска, которые нуждаются в срочной замене, СМИ не сообщают. Это, видимо, сотни километров, наверняка более 100 км. А на 150 млн. руб. можно переложить от силы 10-15 км. Вот тебе и трансферт. Надо же назвать суть проблемы — иначе зачем нам вообще информация! Когда губернатор Камчатки собрал совещание о принятии чрезвычайных мер, там было сказано: «Уровень зарплаты в Петропавловске позволяет оплачивать только 25% стоимости тепла. Остальные градоначальник берет на бюджет города. И не платит их. Не потому, что жадный, — нет денег!» 
Вот это и есть главная причина — что на Камчатке, что в Карелии, что во всей России. Реформа привела к тому, что большинство населения неплатежеспособно. Люди, работая иногда на двух-трех работах, не могут оплатить тепло для обогрева своих жилищ — минимальное условие сохранения жизни. Ведь даже оплата 100% тарифов за отопление покрывает лишь малую часть стоимости этого блага — сейчас требуются огромные деньги для восстановления всей инфраструктуры. И эта неплатежеспособность проявилась при самой благоприятной конъюнктуре для РФ, когда за счет высоких мировых цен на нефть увеличились ВВП и доходы части граждан. Стоит лишь поколебаться ценам — и долги населения за топливо и тепло резко пойдут вверх. 
И от этого сложного положения людей отвлекают сказками про счетчики тепла и уголовными делами против мэров и кочегаров. Точно так же после замораживания Приморья в 2001 г. было возбуждено около 20 уголовных дел против чиновников и начальников коммунальных служб ряда городов. Успокоили людей, внушив им глупую мысль, будто дело можно поправить не путем приложения усилий в сфере материального производства — ремонтируя оборудование, добывая уголь, восстанавливая закрытые шахты, а действиями в сфере «надстройки». Создать комиссию, принять закон, установить счетчики, арестовать мэра — и не нужно волевых и трудовых усилий. 
Сейчас правительство и СМИ возобновили абсурдную с точки зрения логики и очень опасную политически кампанию натравливания граждан на производственные организации ЖКХ. Они убеждают людей, что эти предприятия обирают людей с помощью завышенных тарифов, призывают устанавливать «счетчики тепла», чтобы не платить лишнего. Эта пропаганда поражает своей лживостью и отрицанием здравого смысла. О ней надо говорить особо, а пока — маленький штрих к нашей теме. 
3 ноября в «Российской газете» вышла статья «Водная процедура: рассчитываться за коммунальные услуги надо „в граммах“. В разухабистом тоне автор пишет в официальной газете правительства РФ: „Житель элитного Куркино, назовем его Иван Петрович Сидоров, взял и перестал платить по счетам. Случилось это так. Ивану Петровичу пришла квитанция на квартплату, где в строке „горячая вода“ значилась некая сумма… „Господа-товарищи! — обратился он к работникам [ДЭЗа]. — Не слишком ли большой счет прислали? Мне же счетчик поставили…“. Выяснилось, что на подогрев горячей воды для Ивана Петровича в прошлом месяце ушло всего 0,19 гигакалорий, которые стоят… 2 копейки. „Я в отпуск уезжал, — пояснил Сидоров, — в другом городе принимал душ и ванны“. „Гортепло“ же, как и раньше, попыталось сорвать с него около 70 средне-потолочных рублей“. 
Давайте рассудим. Сидоров на месяц уехал в гости и мылся в другом городе. Интересно, заплатил ли он там за горячую воду? Газета выставила рвачами работников ДЭЗа. А что они должны были делать — взломать дверь Сидорова, чтобы посмотреть его счетчик? Но главное — утверждение газеты, что за 0,19 гигакалорий, что протекли через квартиру Сидорова, он должен заплатить 2 копейки. 
Скорее всего, всю эту историю и цифры автор высосал из пальца. Но хоть какое-то правдоподобие он должен был придать! Здесь поражает полное забвение всего того, чему его учили в школе, и отсутствие способности прикинуть в уме порядок величин. Гигакалория — это 1153 квт-часов энергии. Если счетчик Сидорова показал 0,19 гкал, то по среднероссийской цене 200 руб/гкал он должен был бы платить 40 руб., а не 2 копейки. А в «элитном Куркино» цена калории, скорее всего, гораздо выше, ибо Куркино не подключено к ТЭЦ, а от котельных тепло дороже. 
Далее. Счетчик горячей воды не может измерить количество калорий. Для этого нужен счетчик тепла, прибор совсем другой и очень дорогой. Он еще и не создан в пригодном виде. Если же говорить о горячей воде, то она текла через квартиру Сидорова даже в тот момент, когда он, радуясь, принимал свою бесплатную ванну в гостях. Вряд ли он перед отъездом отрезал и заварил полотенцесушитель. 
Власти, доведя многие системы жизнеобеспечения до критического состояния, выбрали ложный и безответственный путь — с помощью СМИ подавить у людей способность к реалистическому мышлению, внушить им веру в магическую силу писаных законов, счетчиков и отношений собственности. Эта вера — важное нарушение сознания, разновидность идолопоклонства. Во времена кризиса она сильно ослабляет людей и подталкивает нас к катастрофе.
Октябрь 2003г.




Одна страна, одна партия, один кандидат в президенты


Похоже, что построение политического порядка, в котором нам предстоит пережить последний этап нынешнего российского кризиса, завершено. 14 марта состоится разрезание красной ленточки на этой постройке. А после, как выразился Гамлет, — тишина.
Как сказал один политолог, «демшиза кончилась». Любят наши политологи красное словцо. Ведь, по всем признакам, кончилась только «дем», а «шиза» никуда не делась. Она просто притихла от уколов и взрывов.
Шиза — в радостных докладах Касьянова о росте ВВП на 6,8% — при том, что на всех мало-мальски закрытых совещаниях говорится об ускоренной деградации основных систем жизнеобеспечения. Два года назад экспертами правительства был подготовлен Национальный доклад «Теплоснабжение Российской Федерации. Пути выхода из кризиса». Там сказано, что без выполнения срочной и чрезвычайной программы восстановления в ближайшие годы нас ждет крах системы отопления городов в масштабах всей страны. Каковы были действия правительства? Оно протащило через Госдуму закон о ЖКХ, который возлагает всю ответственность за отопление на местные власти.
Местная власть к этому отнеслась равнодушно, потому что у нее все равно денег на ремонт теплосетей нет, и это всем известно. Население тоже отнеслось равнодушно, потому что «ведь мы спокойны, с нами тот, кто думает за нас». Как поется в песне, «а в чистом поле система Град, за нами Путин и Сталинград». Так что будем порохом отапливаться, пока он есть в пороховницах.
Шиза в том «морально-политическом единстве», которое вдруг возникло в обществе, расколотом глубокими противоречиями. На какой основе возникло это «единство интересов и идеалов»? Ведь противоречия не только не нашли конструктивного разрешения, но было даже прямо сказано, что изменения курса реформ не будет — того курса, который эти противоречия породил. Главные факторы, создавшие социальный конфликт — неравномерное и несправедливое распределение собственности и доходов — не устранены. Боле того, они значительно обострились вследствие износа систем жизнеобеспечения.
На какой же платформе вдруг соединились губернатор-олигарх Хлопонин с экс-красным губернатором Ткачевым, банковские клерки из «высшего среднего класса» с безлошадными, а теперь уже и безземельными крестьянами Орловщины? Говорят, что на платформе любви к В.В.Путину, которая и является стержнем идеологии и программы «Единой России». Но ведь это и есть шиза — особая, вывернутая наизнанку рациональность расщепленного сознания, способ приспособиться к хаосу, придав ему видимость порядка.
Что производит сегодня самое тяжелое впечатление, это радость власти от одержанной «победы» на выборах. Мы всегда в глубине души таим надежду, что, несмотря на общий хаос в умах обывателей, где-то в Кремле и поблизости от него сидят умные полковники и бывшие директора предприятий, которые держат руку на пульсе страны и сохраняют трезвую голову. Но оказывается, это не так? Полковники-то есть, но голова их не трезвее всяких прочих?
Как можно радоваться нахлынувшему на банкиров и безлошадных крестьян чувству «морально-политического единства»? Ведь это признак не то чтобы плохой, а просто страшный. Что он в себе таит? По сути дела, та половина избирателей, что пошла на выборы, перестала отличаться от той, что на выборы не пошла. Мы вернулись к плебисцитарным выборам советского типа, но в советское время явка в 52% избирателей считалась бы политической катастрофой.
В каком положении оказывается власть, когда выборы перестают отражать реально существующие в обществе противоречия и конфликты? В положении человека, очутившегося в темном помещении, в котором он обязан двигаться дальше, но не знает, есть ли перед ним пол. Власть утрачивает «карту противоречий», карту реального общественного ландшафта, которую сверяла каждый год, — а в этот год она оказалась оторванной. Чему же тут можно радоваться? Не имея достоверной картины противоречий, структура которых динамична, власть теряет возможность смягчать или разрешать эти противоречия с помощью социально-экономических мер, компромиссов или, наконец, путем подавления той или иной стороны в конфликте. Начинают полностью господствовать лоббисты и теневые информаторы, как правило, коррумпированные.
Когда в СССР после восстановительного периода, начиная с 60-х годов, общество стало быстро наращивать социальное и культурное разнообразие, политическая система, сконструированная исходя из презумпции «морально-политического единства», начала буксовать и давать сбои. Несмотря на наличие всепроникающих КПСС и КГБ, «карта противоречий» становилась все более мутной и неопределенной. Система была взорвана — при том, что противоречия в советском обществе были по глубине и накалу несравнимо более мягкими, чем сегодня.
Оказав слишком большое давление на электорат и в результате утратив выборы как механизм стихийного, «молекулярного» предъявления интересов и недовольства, администрация РФ сама вошла в неразрешимое противоречие с той социально-экономической системой, которую создавала 12 лет и которую поклялась охранять и развивать. Власть стала неадекватна рыночной экономике. Или, если угодно, рыночная экономика стала неадекватна этой власти — если считать, что у нас первична надстройка, а базис вторичен.
Известно, что между типом экономического базиса и типом власти есть соответствие. Если оно нарушается, возникает кризис в обеих частях, а затем, с травмами и издержками, соответствие восстанавливается — или происходит катастрофа. Рыночная экономика «выстраивает» власть по своему подобию, по своей «матрице». Возникает «политический рынок» — партии производят программы, отвечающие потребностям «своих» социальных групп и продают их на рынке. А покупатели платят партиям своими голосами. Такая политэкономическая трактовка демократической политической системы западного типа была даже удостоена Нобелевской премии.
Понятно, что свою информационную функцию такой «избирательный рынок» выполняет только в том случае, если он достаточно свободен. Если же перед носом и продавца, и покупателя крутится или пряник, или кулак власти и ее манипуляторов, то всякий смысл этой дорогостоящей демократии исчезает. Ну, получила власть две трети мест в Госдуме — и Госдуму можно закрывать. Собирался Верховный Совет СССР раз в году, а Госдума теперь может за один день на четыре года вперед утвердить все законы, подготовленные администрацией. К чему имитировать парламентаризм, дебаты?
Бюрократ этому был бы доволен, но власть-то довольна быть не может. Ведь тем она и отличается от бюрократа, что ее дело — не инструкции выполнять, а решать проблемы страны. Но наша власть довольна — может, она уже только инструкции выполняет? Чьи?
Получилось так, что нынешние выборы имитировали единство общества при том, что отсутствует адекватный для этого единства тип хозяйственной системы — плановая экономика. Ведь когда есть единство интересов, возникает возможность рационально определить структуру потребностей и планировать производство, отказаться от очень дорогостоящей информационной системы рынка. Сейчас мы попали в положение, при котором власть, сломав свое соответствие с «матрицей» рыночного хозяйства, не желает и не может возродить плановые начала в экономике. Ситуация власти «без плана и без рынка» вообще вышибает государство из хозяйственной реальности. Это неизбежно станет фактором углубления кризиса.
Конечно, наличие в Госдуме весомой правой и левой оппозиции предъявляло к власти большие требования и создавало трудности. Наличие в парламентских дебатах двух достаточно жестких векторов заставляло идти на диалог, пусть в наших условиях невнятный. Этот диалог требовал диалектического, даже творческого подхода и был для людей номенклатурной культуры очень труден, почти невыносим. И они пошли на резкое «сокращение разнообразия». Это ошибка, которая нам всем очень дорого обойдется. Беседы президента с глазу на глаз то с Чубайсом, то с Зюгановым совершенно не могут заменить парламентскую трибуну с реальным и гласным диалогом. Это показала порочная практика Николая Второго, которая обессилила всю систему государственного управления как раз в момент кризиса. Это послужило тому, что даже естественные союзники царской власти, земство и правые партии (октябристы), перешли в стан его врагов.
Вся эта акция по установлению «морально-политического единства», которой так гордятся политтехнологи нынешней администрации, в качестве своего первого важного результата имеет обессмысливание президентских выборов. А они-то в нашей сверх-президентской республике как раз и являются главными. Переборщив с использованием административного ресурса на выборах в Госдуму, эти политтехнологи сделали для тех партий, которые имеют свой определенный программный вектор, объективно бесполезным выдвижение своих кандидатов в президенты. И дело не в том, что победа В.В.Путина предрешена — потерян смысл предвыборных дебатов. Этот жанр выглядит уродливо в той политической системе, что сложилась к настоящему времени.
Устранение этого жанра было логичным и неизбежным шагом — очевидно несовместимым с концепцией представительной демократии. Согласно этой концепции, заявление Грызлова об отказе «единороссов» от предвыборных дебатов означало явный и вполне сознательный отказ от демократических норм и процедур. Сравнение оппонентов с «дворовыми командами», мечтающими сфотографироваться рядом с Третьяком — не просто выражение дурного вкуса. Это важное политическое заявление. Ведь Грызлов заявил, что «партия власти» не считает себя обязанной излагать свою программу и отвечать на прямые вопросы организованной оппозиции. Ясно, что «собрания избирателей» под присмотром губернатора или директора предприятия, на которых выступали кандидаты «единороссов», представляют собой совсем иной жанр и никак не заменяют дебатов на уровне партий.
Понятно также, что «Единая Россия», объявившая себя коллективным двойником В.В.Путина, в своем отказе от дебатов выразила программную установку нынешней власти. Но если победа В.В.Путина предрешена, а дебатов по программе он вести не собирается, то какой смысл оппозиции в этих выборах участвовать?
И вот, мы слышим с телеэкрана действительно шизофренические рассуждения: лидеры всех крупных партий, мол, обязаны участвовать в выборах президента, это будет рассматриваться как показатель их лояльности. Вот и допрыгались до демократии. «Дворовые команды» обязаны устроить между собой турнир-спектакль, потешить народ. Того и гляди, для этой цели будут нанимать актеров за хорошую плату — стабилизационный фонд создан.
Скорее всего, власть договорится с лидерами партий по-хорошему, не такие уж они нелояльные. Да и не захочется им ОБСЕ с ПАСЕ расстраивать. А вот как на все это посмотрят проржавевшие трубы теплосетей?
Декабрь 2003г.




Детская болезнь правизны?


Скоро состоятся выборы президента. В.В.Путин не стал участвовать в дебатах, отвечать на прямые вопросы и излагать свою программу. С точки зрения момента это правильно — умолчание и недоговоренности позволяют людям культивировать надежды и «домысливать» тайные планы В.В.Путина. В перспективе, напротив, эта тактика обходится дорого — крах ложных надежд ослабляет общество, и кредит доверия к власти с каждым разом сокращается. Конечно, власти труднее иметь дело с реалистично мыслящими гражданами, зато на них можно опереться.
Особенно чревата срывами эта тактика в нашем обществе, во многих отношениях непохожим на гражданское общество Запада. Там власть имеет надежный «термометр» для измерения настроений в обществе — интенсивность социального протеста. Чуть закрутили гайки — с математической точностью возрастает масштаб забастовок и демонстраций. Общество индивидов реагирует на «давление», как идеальный газ. Напротив, наше общество, все еще переплетенное низовыми солидарными связями, отвечает на «давление» нелинейно. Молчит, молчит — и вдруг взорвется, когда по «объективным данным» этого нельзя было ожидать.
Наши реформаторы, начитавшись западных социологов, ожидали социального взрыва в начале 90-х годов, все политики об этом трещали. Это было ошибкой. Взрыва не последовало, и они успокоились. Не было, значит, и не будет никогда. А это уже не просто ошибка, а отключение от всякого знания и здравого смысла. В рамках этого утопичного мышления и отказались от дебатов и «Единая Россия», и В.В.Путин. Зачем, мол, объясняться с избирателями, если они и так проголосуют.
Да, проголосуют — но почему? Уже после выборов 2000 г. проницательный Павловский с тревогой говорил, что за В.В.Путина проголосовали вопреки тому его образу, который создавали для него СМИ. Люди сами, стихийно создали себе мысленный «фоторобот» В.В.Путина, отбирая из его туманных реплик и сообщений СМИ именно то, что соответствовало «желаемому» образу президента. За этим стояло неосознанная хитрость — своим доверием и даже любовью заставить В.В.Путина стать таким, каким его хочет видеть народ. Ведь свои надежды и желания люди высказывали и высказывают вполне определенно. В.В.Путин им не соответствует? Ничего, он не устоит против нашей любви. Мы насильно возложим на него шапку Мономаха, он перестанет быть «менеджером» и примет крест руководителя .
Это расщепление сознания, расхождение между воображением массы и реальной политикой создает растущую напряженность и чревато обвальной утратой легитимности власти, которая и так не слишком основательна. Участие В.В.Путина в предвыборных дебатах разрядило бы эту напряженность, снизило бы «потенциал утопичности» сознания всех сторон в общественном противостоянии. Этого не произошло.
Итак, в каком состоянии мы входим в новый срок президентства? За первый срок власть стабилизировалась. Сильно помогли цены на нефть, но это не главное — они лишь дотянули нас до этого стабильного уровня. Важно, что эта тяга была. Избиратели сократили поддержку и правым, и левым — отдали полноту власти «партии начальников». Берите и не говорите потом, что вам мешали!
На мой взгляд, этот выбор «стабильности по Путину» является плохим признаком. В нем сквозит безнадежность, утрата веры в какой бы то ни было готовый проект развития. Потому что вся риторика и образ действий «партии начальников» говорят о том, что она обещает «заморозить кризис». Но «заморозить» его она может лишь сверху, а внизу процессы деградации всех систем жизнеобеспечения страны будут идти своим чередом, а то и ускорятся. Никаких структурных изменений, которые могли бы остановить или хотя бы замедлить эти процессы, не предвидится.
Греф прямо заявил, что после выборов президента реформы будут проводиться с большей, чем до этого, интенсивностью. Он сказал: «Основной вопрос — можно ли говорить в свете происходящего о продолжении либерального курса реформ. Однозначно — да. Я знаю, что Владимир Путин является убежденным либералом, и не представляю себе его действия, меняющие этот курс. В России возможен любой поворот событий, но не с этим президентом».
Очевидно, что ожидания избирателей кардинально расходятся с ожиданиями Грефа (а также Чубайса, Ясина и других правых). Согласно опросам ВЦИОМ, за время правления В.В.Путина антилиберальные установки населения даже усилились. Вот данные опроса 9-13 января 2004 г. (опрошено 1584 человека), а в скобках — данные января 2000 г. На вопрос «Что, в первую очередь, Вы ждете от Президента, за которого Вы могли бы проголосовать?» люди ответили так: «Вернуть России статус великой державы» — 58% (55); «Обеспечить справедливое распределение доходов в интересах простых людей» — 48% (43); «Вернуть простым людям средства, которые были ими утеряны в ходе реформ» — 41% (38); «Усилить роль государства в экономике» — 39% (37).
Надо подчеркнуть, что первое по числу ответивших ожидание людей есть, с точки зрения либералов, один из самых тяжких грехов России. Вот «Российский либеральный манифест» — Программа политической партии «Союз правых сил» (М., 2002). Его второй раздел так и называется: «Вызов великодержавия» (имеется в виду вызов правым силам). В нем говорится: «Многими соотечественниками наша страна все еще воспринимается как „обломок“ прежней великой державы — СССР. „Комплекс проигравших“, тоска по великодержавию оборачиваются искушением вновь противопоставить себя демократическому миру» (с. 8).
Ближайшие годы покажут, кто был прав в своих ожиданиях — Греф или избиратели. Предстоящий этап «укрепления или исчерпания надежд» совершенно необходим в политическом развитии нашего общества. Последовательная утрата надежд на «бога, царя и героя» — ступени становления гражданского общества, перепрыгивать их нельзя. Либеральной революции февраля 1917 г. не могло бы произойти без того, чтобы свою попытку «заморозить кризис» в полной мере произвел Столыпин, а советская революция не могла бы произойти без того, чтобы народ разобрался в программе кадетов, которые получили власть в феврале.
Сегодня население определенно выразило свою «программу» для В.В.Путина — и будет ожидать столь же определенных знаков, что он ее принял или отверг. Прошлый срок общество отпустило на то, чтобы президент мог утрясти свои отношения с «семьей» и слишком прыткими олигархами. Более того, у нас происходит совершенно незнакомое Западу явление — стихийно президенту навешивают ярлык «левого политика», на который он никогда не претендовал. 28 декабря 2003 г. радио «Эхо Москвы» задало слушателям вопрос: «Как Вам кажется, В.Путин скорее „правый“ или скорее „левый“ политик?» По телефону ответили 3482 человека, из них 20% посчитали В.В.Путина «скорее правым политиком», а 80% — «скорее левым».
Сразу надо сказать, что люди при этом исходят из того понимания «левых и правых» политиков, которое сложилось именно в России. Левый у нас тот, кто в социальном конфликте стоит на стороне угнетенного и эксплуатируемого большинства, а правый — на стороне угнетателей и эксплуататоров. Если совсем примитивно, то левый на стороне бедных, а правый на стороне богатых.
Никаких реальных оснований для того, чтобы назвать В.В.Путина «левым», нет ни в его декларациях, ни в его практической кадровой, экономической и социальной политике, ни в его оценках со стороны его близкого окружения. Четко выразился А.Чубайс: «Реальный внутриполитический курс Путина — правый. А внешнеполитический — так просто слов нет! Мы развернулись за два года на 180 градусов! В НАТО практически вступили. В ВТО в моем понимании вступим не позже чем через полтора года. Американцы — наши военные союзники».
Как же объяснить такие диаметрально противоположные оценки? Ведь с обеих сторон — разумные люди. Налицо явная, хотя на индивидуальном уровне и неосознаваемая попытка населения «повязать» президента предлагаемой снизу ролью. Это — очень трудное для него испытание, но такую ситуацию создала сама власть, постоянно уходя от рассудительного диалога с обществом.
Конечно, в общих интересах было бы устранить расщепление сознания и представить обществу адекватную «карту» политических сил и настроений. Маски и чужая военная форма всегда таят в себе угрозу и опасны для их обладателей. Но не в наших силах отменить маскарад, ибо он — продукт кризиса, а не каприза отдельных личностей. Мы можем, однако, рассуждать о тех угрозах, которые любая власть обязана отвести — независимо от того правый или левый политик стоит в данный момент у руля. Исходя из «презумпции невиновности», что в отношении власти является презумпцией добросовестности, можно, в принципе, обсудить подходы к разрешению всех назревших в обществе противоречий, пройти по всему списку.
При таком подходе можно утверждать, что на ряде направлений предыдущие действия правительства не отвечают принципам ни правой, ни левой политики. Они — продукт утопического мышления. Иногда у нас называют их следствием либеральной доктрины. Это неверно, основоположник этой доктрины Адам Смит отвергал «подлую максиму хозяев», которая гласит: «Все для нас и ничего для других». Во многих отношениях социальная программа Грефа не укладывается в нормы даже того «дикого капитализма», который оправдывали первоначальным накоплением. У наших же «хозяев», получивших капитал готовеньким и на ходу, нет оправданий.
В.В.Путин, одобряя «программу Грефа», исходит из сильного тезиса: «Политика всеобщего государственного патернализма сегодня экономически невозможна и политически нецелесообразна… У нас нет другого выхода, кроме как сокращать избыточные социальные обязательства и строго исполнять те, которые мы сохраним».
Этот тезис вне дилеммы правый-левый, он просто неадекватен реальности. Социальные обязательства, которые до сих пор несло государство, не были избыточными, они были в высшей мере недостаточными. Население держится на пределе возможностей, отступая шаг за шагом к «цивилизации трущоб», к архаическим укладам хозяйства и быта. С другой стороны, государственный патернализм всегда экономически возможен — он определяется не величиной казны, а критериями, из которых исходит власть.
Вот, В.В.Путину по телефону задали вопрос о росте цен на хлеб, и он отвечает: «Цены [на зерно] выросли. Они выросли на мировых рынках. И, разумеется, предприниматели, работающие в области сельского хозяйства, стараются извлечь максимальную прибыль». Под «предпринимателями» понимаются торговцы, а не крестьяне.
Это суждение — не правое и не либеральное. И правые, и либералы Запада были научены тысячами хлебных бунтов, вызванных ростом цен на хлеб из-за экспортных спекуляций зерном. Такими бунтами начиналась и Французская революция. Поэтому уже два века экспорт зерна нигде не «разумеется» как свободное предприятие, следующее принципу максимальной прибыли, — он находится под строгим контролем государства.
Это частность, но дело в том, что такими частностями насыщены и заявления, и дела власти. Приведут ли выборы к изменению этих установок, мы узнаем очень скоро.
Февраль 2004г.




Входим в зону ускорения


Выборная кампания — это как медицинское обследование общества и государства, выявляет нарушения и патологии жизненно важных систем. Не всех, но многих — зрения и слуха, нервной системы и психики, пищеварения и опорно-двигательного аппарата.
Выборы в Госдуму 2003 г. показали, что болезнь нашего общества и, конкретнее, нашей культуры перешла в открытую форму. Истощение, деградация и омертвление тканей происходят в неожиданно быстром темпе, и прогноз становится не просто неопределенным, но и неблагоприятным. Я не говорю здесь о результатах выборов, политической конфигурации новой Госдумы и перспектив власти справиться с кризисом при такой политической конфигурации. Это особая тема, а здесь — именно о том, как отразилось культурное состояние общества в выборной кампании.
Симптомы болезни проявились давно и накапливались постепенно. Уже «шестидесятники» начали отход от важнейших устоев русской культуры и норм Просвещения, а затем и совершили радикальный разрыв с этими устоями и нормами. Совершенно неважно, что видимым объектом их «грызущей критики» нам представлялись идеалы и нормы советского строя. Эти идеалы и нормы были лишь исторически данной ипостасью культурного ядра российской цивилизации периода Нового времени, периода вынужденно ускоренной модернизации.
В момент культурного стресса и мировоззренческой ломки, вызванной чрезвычайно быстрой урбанизацией, элитарная интеллигенция, тяготившаяся советским строем, обратилась к новому городскому «среднему классу» и к послевоенной молодежи с разрушительной программой. Разрушительность ее была в том, что в качестве политического оружия были использованы соблазн и растление — идеологи взывали к антигуманному началу в человеке, к инстинкту хищника.
Именно тогда на интеллигентских кухнях стала вызревать та скрытая до поры до времени русофобия, которая в середине 80-х годов стала зрелой официальной концепцией — Россия как «тысячелетняя раба», русские как народ-люмпен, народ-иждевенец и т.д. Тогда в мышление элиты вошли представления самого махрового социал-дарвинизма, с делением людей на «сильных» и «слабых», с прославлением безработицы и конкуренции, с утверждением права только «сильных» на собственность.
Именно тогда началась интенсивная поэтизация и легитимация уголовного мировоззрения. Использовав как таран Высоцкого, эта программа завершилась почти полным захватом эстрады уголовной лирикой и введением уголовной лексики и логики в язык «политического класса». Соответственно языку эволюционировала и практика господствующего меньшинства — ведь образ мысли и образ действий связаны неразрывно. Общественная жизнь пропиталась коррупцией и преступностью, их мертвенное сияние почти ощутимо исходит из облика нынешних «хозяев жизни».
Самым фундаментальным следствием этого культурного поворота нашей элитарной интеллигенции стала постепенная, но быстрая эрозия главных достижений Просвещения — рационального мышления и гуманистических идеалов. В России они, соединившись с православным представлением о человеке и общинным крестьянским мироощущением, породили «советский проект». Антисоветская субкультура, взявшись подорвать, осмеять и опорочить главные смыслы этого проекта, неминуемо подрывала, осмеивала и порочила устои Просвещения. Выборная кампания 2003 г. — зрелый плод этой деятельности. И плод этот, на мой взгляд, поистине страшен, как глумливое отпевание российской демократической интеллигенции, совершившей историческое самоубийство.
Когда торжествующий Жириновский, опираясь на теневые гарантии безнаказанности и на предоставленные ему ресурсы телевидения, изгалялся буквально над всеми организованными политическими партиями, над всеми наболевшими проблемами страны, над всеми историческими выборами ее судьбы, он, как мерзкий шут на оргии властителя, был аллегорией того порядка, к которому логично привели эти политические силы. Та смесь правды и лжи, справедливых обвинений и низкой клеветы, что он извергал в экстазе, была гротеском, но этот гротеск верно отражал то шизофреническое и грязное состояние, в которое приведено за последние 15 лет сознание «политического класса» и «элиты общества». Как с горечью выразился один обозреватель, в этой кампании наконец-то «произошла ЛДПРизация всех партий».
К несчастью, этот процесс сильно затронул не только политиков, но уже и все слои общества, притерпевшегося к нашему шизофреническому кризису. Интеллектуальная деградация верхушки пришла в соответствие с огрублением и упрощением того языка, в котором осмысливает реальность масса избирателей, и на момент между ними возникла гармония — гармония антимодерна, общего озлобления и общего угасания творческого импульса.
Установился общий, понятный и узаконенный язык общественных дебатов, который «втянул» в себя весь процесс рассуждений и убеждения. «Фашисты, предатели, „шестерки“, проститутки, колхозники, свинья, животное» — вот как квалифицировали друг друга лидеры политических партий перед лицом всего мира. И все это заглушал рев Жириновского: «Всех повесить!» А ведь он — образованный и дисциплинированный человек, никогда ни на йоту не отступающий от инструкций начальства. И при этом — лидер либерально-демократической (!) партии. Какого парламентаризма можно ждать от депутатов, которые в ходе предвыборных дебатов так грязно обзывали друг друга! Вот тут уж уместен уголовный термин — все они в этой кампании были «опущены».
Можно сказать, что после прихода к власти в России в конце 80-х годов тех сил, что сорок лет назад начали свой крестовый поход против советского строя как одного из главных проектов Просвещения, к настоящему моменту в политической сфере выработан и внедрен язык, вообще исключающий противостояние мнений и программ. Остались шокирующие публику личные оскорбления и «осквернение духовного пространства». Вот в чем выражается сегодня тоталитаризм созданного «демократами» политического порядка, а вовсе не в полицейских репрессиях.
В этом порядке просто невозможно говорить о реальном историческом выборе, перед которым стоит страна, о причинах и глубине кризиса, об альтернативах и компромиссах. Нет форума для такого разговора, выхолощена даже проходящая раз в четыре года выборная кампания. Человека, который начал бы такой разговор, не услышали бы, а все политики боятся показаться белой вороной. Программные установки пытались изложить левые партии, но и их вынудили огрызаться.
Тоталитаризм виден и в том, что происходящий на наших глазах интеллектуальный распад вовсе не является стихийным процессом. Его матрица задана верховной властью, его коридор выстроен финансовыми инструментами, теневыми соглашениями и установками СМИ. Уход и Президента, и «его» партии от ясного изложения программных установок является принципиальным. Более того, непрестанное повторение лозунга «курс реформ не будет изменен» находится в настолько вопиющем противоречии со столь же непрестанными сообщениями об остром кризисе главных систем жизнеобеспечения страны, что уже одно это создает ощущение абсурда. Обещания чудес вроде «удвоения ВВП» нисколько не ослабляют этого ощущения, реальные процессы и чудеса движутся в разных плоскостях и никакого конфликта в сознании людей не создают.
Появление «партии власти», во многих своих внешних чертах напоминающей КПСС, но начисто лишенной идеологии и проекта («мы — партия президента»), есть явление глубокого регресса. Можно ли представить себе официозную партию в стране, переживающей кризис, которая во время выборной кампании отказалась бы от участия в дебатах? Ведь это не только означает ее полную уверенность в мощности «административного ресурса», но и отсутствие всякой потребности в завоевании легитимности, уважения. Да, выборы дадут такой партии легальные депутатские мандаты, но не дадут идейного авторитета. Ведь из обрывочных и туманных высказываний Грызлова и Слиски связного представления о доктрине этой партии люди получить никак не могут — а возможность общественного диалога эта партия отвергает. Это «партия власти», которая держится только благодаря слабости оппозиции. Какой уж тут выход из кризиса.
Те «внешние эффекты» выборной кампании, о которых сказано выше, скрывают, маскируют тяжелое состояние общества и власти — исчерпание идейного, программного ресурса сложившихся политических сил и увядание ростков гражданского общества. Т.н. «консолидация» общества вокруг В.В.Путина и послушное голосование за «его» партию не несут в себе ни идеи, ни воли прорыва из нынешней патовой ситуации («исторической ловушки»), в которой находится страна.
Сейчас, когда от парламентской трибуны удалены СПС и Яблоко, а также сильно «придушена» КПРФ, проблема выбора, обсуждение (пусть и вязкое, туманное) альтернативных векторов исторического пути России вообще устраняются из политического пространства. Все теперь будет сводиться к «принятию решений», но и этот процесс перестает теперь быть проблематичным и принципиального обсуждения вызывать не будет.
«Революция гунна» входит в свою завершающую стадию.
Декабрь 2003г.




Сухие корни административной реформы


Реальная и публичная политика — разные вещи. Публичные заявления политиков призваны оправдать реальные действия — ссылками на волю Бога, народа, трудящихся, а в последнее время принципами демократии, рынка или иных подобных идолов. Как правило, власть стремится, однако, не допускать полного разрыва между ритуальными заявлениями и реальными целями — так, чтобы активная часть общества могла «читать между строк» и понимать смысл происходящего. Полное непонимание таит в себе много рисков. 
Сейчас власть начала очередную “административную реформу”, и люди ломают голову: что за этим кроется? Ведь система управления государством — колоссальная и сложная машина, которая складывается исторически. Машина эта изучена плохо, всякая ее перестройка сопряжена с опасностью сломать что-то важное. На такую перестройку власть решается только в том случае, если она вызвана крайней необходимостью. 
Почти всегда это необходимость такого рода, о которой нельзя сказать прямо и открыто. Причины, которые приводятся в оправдание реформы, удивительно однообразны, мы их слышим двадцать лет и они давно никого не трогают. Мол, машина управления перестраивается для придания ей большей эффективности, демократичности и прозрачности, а также якобы для сокращения разбухшего чиновничьего аппарата. Обычно перед такой реформой этот аппарат какое-то время поливается грязью в СМИ (мол, произвол, некомпетентность, коррупция и пр.). 
За последние полвека мы видели две больших административных реформы. Первую пытался провести Н.С.Хрущев, и ее цель была понятна — сломать всю систему государственности “мобилизационного социализма” (“сталинизма”). Сопротивление этой программе ставило перед Хрущевым и вторую задачу — разрушить его базу в госаппарате. Видимо, эта вторая задача быстро стала главной, что и определило внешне нелогичный характер многих изменений в сфере управления (например, замены отраслевого управления хозяйством на территориальное или разделение партийных органов на городские и сельские). Подрыв государственной системы был остановлен снятием Хрущева с должности, но он успел сломать ряд важных механизмов управления и запустить гибельные процессы (в частности, образования местных и национальных номенклатурных кланов).
Более основательно повел дело М.С.Горбачев. Уже с 1987 г. все его действия в административной сфере представляли собой целостную программу разрушения советской государственности. Параллельный подрыв хозяйственной системы и мощная идеологическая программа парализовали всякую возможность сопротивления госаппарата. Мы видим, какую цену пришлось заплатить за ту административную реформу — развал СССР, паралич хозяйства, огосударствление мощного преступного мира, затяжные войны. Например, война в Чечне была “сконструирована” в ходе реформы власти и управления 1988-1991 гг.
Шаги той реформы казались необъяснимыми. Шли непрерывные слияния, расчленение и ликвидация ведомств. Один только КГБ испытал пять-шесть “перестроек”. Шли внешне бессмысленные кадровые перестановки. Управление хозяйством было парализовано: ради “упрощения” была ликвидирована иерархическая отраслевая структура, а ради “сокращения штатов” уволены 593 тыс. управленцев среднего звена. Это на время уничтожило всю информационную систему управления страны. 
Уничтожению нашей “империи зла” помогло и то, что разрушение госаппарата заставило партийные органы отключиться от политики, пытаясь хоть в какой-то степени компенсировать паралич управления через связи с местными парторганизациями. Когда толпы восторженных энтузиастов шли в 1991 г. разгонять райкомы и горкомы, это пушечное мясо “демократии” даже не понимало, что сидящие там люди три года чудом связывали разорванные нити управления и спасали от полного краха системы жизнеобеспечения и охраны порядка.
В эпоху Ельцина это “реформирование” продолжилось, и к предыдущим причинам прибавилась одна очень весомая — на каждом этапе перехода к рынку стало так много прилипать к рукам реформаторов, что они были вынуждены создавать хаос просто в целях личной безопасности. Административная реформа — самый надежный способ спрятать концы в воду.
Перетасовка кадров достигла такой интенсивности, что один министр ухитрился за весь срок своих полномочий ни разу не ступить ногой во вверенное ему министерство (ходил такой миф). Начальниками главков становились люди, не имевшие ни малейшего представления о той отрасли, куда они попали. На совещаниях они высказывали самые странные суждения — хоть стой, хоть падай.
Но больше всего поражала во всей этой вакханалии живучесть государственного инстинкта в наших чиновниках. Вроде бы назначались проверенные, повязанные круговой порукой коррупции люди. Нет! Чуть-чуть войдут в курс дела, поговорят с людьми — просыпается в них какое-то смутное чувство, и начинают они сопротивляться реформе, ищут лазейки. Кто селу пытается помочь, кто транспорту, как-то перехитрить Чубайса и соглядатаев из МВФ.
Что же побудило начать очередную перетряску? Пока что на этот вопрос связного ответа нет. Даже околокремлевские политологи теряются в догадках, бормочут что-то невнятное. Надо устранить из аппарата людей, верных “семье”? Таких почти не осталось, да и не стоило из-за этого такой огород городить. Надо сломить сопротивление консерваторов, мешающих окончательному утверждению либеральных ценностей? Никто этим ценностям не мешает, ибо никто даже не знает, в чем они заключаются.
А главное, невозможно понять, что и в какую сторону изменится оттого, что ведомство Швыдкого будет теперь называться не министерством, а агентством культуры. Он так же, как и раньше, увлечен телевизионным шоу-бизнесом и, наверное, так же, как раньше, мечтает сплавить за границу коллекцию Балдина.
Некоторым правдоподобием обладает предположение, будто нанесение очередного удара по госаппарату — это примирительный жест в сторону космополитической бизнес-элиты и ее покровителей. Они давно щелкают зубами на чиновников, которые, дескать, творят произвол и обирают бедных олигархов. Е.Ясин даже грозил В.В.Путину: “События вокруг ЮКОСа — это шаг к победе бюрократии над бизнесом… Это шаг от управляемой демократии к полицейскому государству… До недавнего времени казалось, что президент стоит над схваткой, что ему для равновесия нужны две стороны — либералы и государственники. Теперь стало ясно, что это не так, по крайней мере, в данный момент. И выбор его очевиден”.
В ненависти к государству и чиновнику заходится и А.Н.Яковлев: «Говорят, теперь у нас стабильность. Боюсь, что эта „стабильность“ — синоним „реставрации“. Как „укрепление государства“ — синоним „укрепления бюрократии“. Ведь очевидно, что чиновничество, всевластие которого было подорвано уже с началом перестройки, сегодня берет реванш, снова становится безраздельным хозяином положения. Мне кажется, ставка на бюрократию — большая ошибка президента Путина… Не знаю, может быть, Путин думает, что бюрократия — это надежная „партия“, верное воинство, так он заблуждается. Чиновник всегда был первый предатель, ему переметнуться в другой лагерь — что улицу перейти… Опыт и интуиция мне подсказывают: если кто и погубит все, что было сделано доброго за последние 15 лет, а в конечном счете и страну, так это наш чиновник».
Но версия, что на В.В.Путина давят олигархи и демократы, все же хилая. Кто-кто, а олигархи прекрасно уживаются и с бюрократами, и с коррупцией. От них больше страдает мелкая сошка, а ее интересы в этой реформе никак уж не просматриваются. Даже напротив — передача обязанности потрошить карманы среднего класса частным фирмам (вроде страховых компаний и новых ЖЭКов) обещает быть пострашнее произвола чиновников.
Возникает даже подозрение, что вся эта административная перетряска затеяна вообще без всякой сверхзадачи — просто из реформаторского рвения. За 15 лет изменение всего устоявшегося стало высшей ценностью. Человек, получив кабинет в Кремле, считает просто неприличным и даже опасным не предложить программу какой-нибудь глубокой перестройки.
Если так, можно было бы принять эту волну за сравнительно безобидный рецидив горбачевско-ельцинского похода против государства и пересидеть его. Однако методы реформы оснований для такого оптимизма не дают. Ведь нередко метод оказывается губительнее цели.
Доктрина нынешней власти предполагает резкое сокращение функций государства (уход от “государственного патернализма”). Эти функции якобы должен взять на себя частный бизнес и “гражданское общество” (то есть само население). Но ни бизнес, ни граждане рвения не проявили, и власть решила просто ликвидировать свои функции путем ликвидации структур. Нет структуры — нет проблемы!
Решили, например, сбросить с государства функцию заботы о ЖКХ — и ликвидируют все структуры управления, которые занимались этой сферой, от министерства до ДЕЗов. Неважно, что необходимая функция от этого никуда не делась, что такая реформа ЖКХ неминуемо ведет к огромным издержкам и массовым страданиям людей.
Фактическая ликвидация структур достигается и путем слияния ведомств, при котором понижается статус данной функции в иерархии управления. Почему, например, функцию управления системой образования соединили в одном министерстве с наукой? Это две большие, очень разные сферы деятельности — к чему же ведет это слияние? К снижению роли и той, и другой функции.
Дело не в этих конкретных решениях, а в том видении, которое в них отражается. От этого такая тоска. Ошибки можно исправить, а мировоззренческие установки власти исправить невозможно.
Почему и сейчас, как при Горбачеве и Ельцине, людям приходится гадать и искать какие-то тайные причины реформы управления? Казалось бы, советская система подорвана, призрак коммунизма перестал пугать наших правителей. С другой стороны, такого лихого воровства, как при Гайдаре с Черномырдиным, в последние годы в правительстве вроде бы не наблюдалось, каких-то особых концов в воду реформы прятать не требуется. К чему новая ломка?
Ответ я вижу такой: власть утратила цель и даже саму функцию целеполагания. Куда мы идем? Каким будет наше жизнеустройство через 10 или 20 лет? Ведь именно под эти образы и задачи строится структура управления. Но ставить эти вопросы и говорить о них у нас теперь не принято — конкретные образы заменены бесплотными призраками рынка и демократии. Уйдя от постановки больших целей, власть и не может целесообразно выработать образ адекватной им системы управления. Это пугающее обессмысливание толкает к импровизации — “удвоить ВВП”, слить науку с образованием, а пенсии со здравоохранением.
Государственность хиреет без идеологии, на языке которой пишутся цели. Попытка заполнить идеологический вакуум через возрождение государственной религии бесплодна — из кризиса не выходят, пятясь назад. Но без идеологии, дающей представление о добре и зле, не может строиться система власти и управления — отсутствие этических норм не заменяется ни выборами, ни проштампованными Госдумой законами. Переделка государственных структур без цели и без идеологии — в лучшем случае имитация реформы.
Сам замысел нынешней административной перестройки предельно механистичен. Система управления, которая является одним из сложнейших порождений культуры страны и даже входят в ядро национальной культуры, представляется бездушной машины, которую можно переделать по чужому чертежу. Почему, например, из министерств выделены “агентства”? Только потому, что так делают в США.
Но ведь РФ — не США! У нас издавна отрасли строились как “хозяйства”, без разделения властей, а с их интеграцией в руках единоначальника с коллегией. Разработчики реформы явно не чувствуют, что системы, подобные управлению, развиваются органически, а не доктринерски. Их изменение, ведущее к разрушению “генотипа”, приводит к болезни организма и обходится очень дорого.
Все мы знаем и переживаем тот факт, что за последние 20 лет управляемость процессами жизнедеятельности страны резко ухудшилась. Требуется оздоровление и укрепление госаппарата, нужна и его модернизация посредством реформ. Но лечение требует прежде всего верного диагноза, выявления причин, предопределивших слабости и болезни. Такой работы не видно.
Усиление государства — в интересах подавляющего большинства населения. Но сила — не в блеске ритуалов инаугурации, не в роскоши дворцов. Красноармейцы в лаптях излучали больше уверенности и силы, чем ряженые гусары президентского полка. Сила — в образе справедливого будущего и ощущении нынешней правоты. Вот такую силу и надо искать для нашего государства.
Май 2004г.




Разруха в умах и в домах


Часто говорят, что главная причина кризиса — разруха в умах. Говорить-то говорят, но особых усилий, чтобы эту разруху преодолеть, пока что не видно. На короткий по историческим меркам момент В.В.Путин утихомирил волны политической суеты. Нет худа без добра, и наш долг — не растратить этот подаренный нам момент внешней стабильности. И главное наше дело — за этот момент «починить ум». Я скажу об одной важной неисправности — о повреждении меры. 
Овладение числом и мерой — одно из важнейших завоеваний человека. Умение мысленно оперировать с величинами осваивается с трудом, его надо беречь и развивать. Но во время перестройки в мышлении интеллигенции случилась необычная болезнь — утрата расчетливости. Произошла архаизация сознания слоя образованных людей. 
А ведь Россия, и царская, и советская, была сложным традиционным обществом в состоянии быстрой модернизации — но без слома своих культурных оснований. В этом хрупком состоянии прослойка европейски образованных людей («интеллигенция») жизненно важна как носитель духа модернизации. Понятно, что откат назад в «навыках мышления» интеллигенции чреват тяжелым кризисом. 
Этот откат, на мой взгляд, затронул всех, похвастаться особой устойчивостью некому. Утрата меры наблюдалась в мышлении и левых, и правых, и западников, и патриотов. Важное свойство расчетливости — способность быстро прикинуть в уме порядок величин и оценить, в какую сторону ты при этом ошибаешься. Когда расчетливость подорвана, сознание людей не отвергает самых абсурдных количественных утверждений, они действуют на него магически. Человек теряет чутье на ложные количественные данные. 
Особенно нужно чувство меры в условиях кризиса. В это время на первый план выходит способность власти, элиты, общества в целом реалистично измерять масштабы возникших перед ними угроз и тех средств, которые есть в наличии для того, чтобы эти угрозы устранить или хотя бы оттянуть «до лучших времен». Здесь тяжелый ущерб наносит несоизмеримость в умозаключениях, когда мера не соответствует реальности, не позволяет ни понять ее, ни разумно воздействовать на нее. 
В том кризисе, что поразил сейчас Россию, вышло наоборот — эта способность была не мобилизована, а утрачена. Само это стало одной из причин углубления кризиса. Нагляднее всего это видно в словах и делах власти. Однако эти проявления — лишь внешнее выражение того, что происходят в умах нашей интеллигенции. 
Так уж получилось, что вся наша властная верхушка, а также «бизнес-сообщество» — часть интеллигенции (по данным ВЦИОМ, «94% новой российской элиты имеют высшее образование, причем каждый пятый получил ученую степень или обучался еще где-нибудь после окончания вуза»). Если уж не о делах, то о словах власти точно можно сказать, что они «подгоняются» под образ мысли интеллигенции. Поэтому заявления ведущих политиков отражают состояние ее умов. 
Здесь просто бросается в глаза утрата способности увидеть несоизмеримость величин, которые сам политик представляет как вполне соизмеримые. Политик вполне мог бы умолчать о количественной мере (как это делал Ельцин) — чтобы несоизмеримость не стала скандально очевидной, но он ее не ощущает. И, судя по всему, ее не ощущает его аудитория. Вот тема, которую поднял сам В.В.Путин в его «телефонном разговоре с народом» 18 декабря 2003 г. 
Не секрет, что перевод ЖКХ на рыночную основу привел к тому, что стала быстро расти доля аварийного и ветхого жилья. В.В.Путина спросили: «Объясните мне, пожалуйста, почему государство так много говорит и так и не решило проблему ветхого жилья?» Ответ В.В.Путина был таков: «Проблема накапливалась десятилетиями и не решалась десятилетиями. Может ли она быть решена немедленно? Наверное, нет… А какой выход? Он в развитии ипотечного кредитования». Он даже назвал величину проблемы — 90 млн. кв. м или 3,1% всего жилого фонда (тут, кстати, помощники информировали его неточно — это данные на конец 2001 г., а на конец 2003 г. аварийного и ветхого жилья уже было около 140 млн. кв. м). 
Уточним обстановку: в 1960-1980 гг. проблема ветхого жилья именно решалась, причем самым обычным способом — посредством массового строительства и переселения людей из ветхих жилищ в новые со сносом ветхих домов, а также путем планового капитального ремонта жилого фонда. Так доля ветхого жилья держалась на уровне 1% (в 1990 г. 1,3%). Но в ходе реформы жилищное строительство было сокращено в три с половиной раза (373 тыс. квартир в 2001 г. против 1312 тыс. в 1987 г.). Кроме того, двенадцать лет почти не вкладывалось денег в капитальный ремонт, так что разрушается и то жилье, которое при нормальном содержании послужило бы еще не один десяток лет. Период обновления жилищного фонда страны сменился периодом его деградации. 
Качественный перелом в процессе старения жилищного фонда произошел с приходом к власти В.В.Путина, после 1999 г. Не по его вине, конечно, просто без ремонта жилье быстро «дозрело» до аварийного состояния. 
Разумеется, деградации жилого фонда многие не замечают. На деле масштабы его огромны, он идет с ускорением и в настоящий момент представляет угрозу общенационального масштаба. Она требует осмысления и ответа. Что же касается аварийных домов, то проблема срочная, т.к. площадь аварийного жилья в РФ составляет 50 млн кв. м, (в 1,5 раза больше ввода нового жилья). Из такого жилья власть обязана людей переселить. Каковы же действия власти? Начата программа «Переселение граждан РФ из ветхого и аварийного жилищного фонда». Ее задача — ликвидация до 2010 г. ветхого и аварийного жилого фонда, признанного таковым до 2000 г. На все это выделено 32 млрд руб., из них 60% бюджетные средства, 40% — внебюджетные. 
Вдумайтесь в эти величины — всерьез ли это? Можно ли за 1 млрд. долларов построить 80 млн. кв. м жилья для замены ветхого? По средним ценам в РФ можно построить лишь 2 млн. кв. м. Как это понимать? Ведь масштабы проблемы и выделяемые средства совершенно несоизмеримы. Может, власть будет строить не дома, а бараки? 
К тому же как хитро — обещают заменить жилье, учтенное в качестве ветхого до 2000 г. А с тех пор объем ветхого жилья прирастет еще на 250 млн. кв. м — если его прирост удастся остановить на уровне прироста 2003 г. И заметьте — телевидение уже трещит, что в 2010 г. «в РФ не будет ветхого жилья». 
9— 11 февраля 2004 г. Госстрой России, Министерство жилищного строительства и городского развития США и Всемирный банк провели в г. Дубна международный семинар «Жилищное финансирование, ипотечное жилищное кредитование». Выступали вице-премьер В.Яковлев, председатель Госстроя Н.Кошман, замминистра экономики А.Дворкович. Главный доклад сделал зампред Госстроя В.Пономарев. В пресс-релизе сказано, что «ветхий и аварийный фонд ежегодно растет на 40%». (Кстати, там же сказано: «Около 6% населения имеют возможность приобретать жилье по классической ипотечной схеме». Запомним эту цифру!). Рост на 40% в год — прикиньте, сколько это будет в 2010 г.! 
И ведь такая несоизмеримость — по всем городам РФ. Вот вести с мест. «Аварийный жилфонд Самары 135,2 тыс. кв. метров. В результате реализации Программы (к концу 2010 года) будет ликвидировано 23,2 тыс. кв. метров аварийного жилфонда». Что же это за программа? Ликвидируют 1/6 часть от уровня 2000 г., а за это время аварийный фонд еще вырастет в несколько раз. Вот Саратов: ветхий и аварийный жилфонд 1,5 млн. кв. м. На программу расселения выделено 7,6 млн. руб. По данным мэрии, «чтобы решить проблему „падающих домов“, необходимо 380-420 млн. руб. в год». Так проблему надо решить или не надо? Ведь выделена 1/50 доля необходимых средств! Разве это можно назвать «государственной программой»? 
И что поражает? То, что министры сами называют эти несуразные, несовместимые величины — и хоть бы что! Как будто говорят самые обычные, разумные вещи. А журналисты эти вещи с умным видом записывают в свои блокноты или на видеопленку — и тоже хоть бы что, пускают их в прессу или в эфир, опять же, как разумные вещи! А люди точно так же читают или смотрят — и не замечают этой несуразицы. Да как же может Россия уцелеть при таком состоянии умов! 
Известно, что дома требуют ремонта, а без него становятся «ветхими и аварийными». На ремонт денег не выделяют. Пресса бесстрастно сообщает, что 13.11.2003 г. на Всероссийском совещании Председатель Госстроя Н. Кошман отметил, что «при нормативной потребности в капитальном ремонте 4-5% за год в Ульяновской обл. отремонтировано лишь 0,04% государственного и муниципального жилищного фонда, в Удмуртской Республике, Алтайском крае, Кировской и Самарской областях — 0,1%, в Сахалинской и Ярославской областях — 0,2%». 
На что же рассчитывает государство «Российская Федерация»? Ведь оно явно неспособно управиться с собственным хозяйством — и подвергает риску жизнь миллионов граждан. А что дальше? 
Сам Н.Кошман говорит, что «задержка с проведением реконструкции еще на 10-15 лет приведет к сносу в некоторых городах России до 20% существующей жилой застройки». И это нам говорит министр, несущий ответственность за этот самый ремонт! А куда денутся 20% жителей, дома которых будут снесены? Ведь это сценарий техносферной войны, которую правительство ведет против населения. 
Очевидно, что эта проблема по-разному ложится на плечи разных социальных групп — здесь идет не такое видимое, но более глубокое расслоение народа, чем по доходам. Приходит в негодность жилой фонд обедневшей части, а новые квартиры покупают исключительно представители зажиточного меньшинства. Это разделение абсолютно. 
Как же представляют власти переселение людей из аварийных домов? Вот сообщение прессы: «В Госстрое готовятся предложения, направленные на ускорение темпов переселения. Смысл предложений в том, чтобы очередники, живущие в ветхих домах, получали новое жилье только в обмен на старое и с доплатой. „Доплатить придется разницу между стоимостью старой квартиры и новой“, — пояснил ГАЗЕТЕ замглавы Госстроя Леонид Чернышов. В Госстрое уверены, что население способно расплатиться за новые квартиры. „В Минтруде посчитали, что у половины семей есть автомобиль и иностранная бытовая техника“, — говорит Чернышов». 
Как хотите, но это или издевательство, или идиотизм. Неизвестно, что хуже. Ведь логика бредовая с начала до конца. У моего соседа есть автомобиль — значит, я могу расплатиться за новую квартиру! Если у соседа есть автомобиль и импортный пылесос, из этого не следует, что даже и он сам может заплатить за квартиру, ибо автомобилю его красная цена 500 долларов, а квартире — 50 тысяч, то есть она в 100 раз дороже его «жигуленка». 
Вернемся теперь к тому совету, что дал жильцам ветхих домов Президент — использовать ипотечное кредитование, то есть строить жилье за свой счет, взяв в банке кредит под залог квартиры. Адекватный ли это ответ? Нет, он нереалистичен — в нем содержится острая несоизмеримость. Нельзя за счет ипотеки мобилизовать средства, соизмеримые масштабам проблемы. Таких денег и у банков нет. 
К тому же в ветхих домах проживают бедняки, которым банки кредита не дают. Вот сводка с совещания, проведенного под руководством В.Яковлева: «Сейчас денег у населения нет, а ипотечные кредиты получить не так просто. Нужен весьма приличный легальный ежемесячный доход (от $800-1000), от которого прямо зависит размер предоставляемого кредита. Проценты высоки — 10-15% годовых, и процедура оформления не так-то проста. Банки не дают ипотечные кредиты на начальной стадии строительства — ведь предмета залога не существует». Доход на члена семьи 800-1000 долл. в месяц — вот кому доступна ипотека. Но такие люди не живут в ветхих домах. А те, кто живет, имеет доход 50 долл. на человека — в лучшем случае! Кому советует В.В.Путин брать ипотечный кредит в банке? 
Понимают ли это министры В.В.Путина? Понимают — только ясно выразить боятся. Вчитайтесь в сумбурное и лишенное логики, но в главном верное высказывание председателя Госстроя РФ Н.Кошмана (08.04.2003): «Что касается социального жилья, то у нас есть программа „Жилище“… Но мы не можем вытянуть всю лавину, потому что идет старение жилья. Например, в этом году в состояние ветхого и аварийного жилья перешло 22 миллиона квадратных метров — то есть 7 миллионов мы как бы компенсировали, а еще 15 осталось… Поэтому вопрос будущего — это ипотечное строительство… Но как быть с самым многочисленным слоем бюджетников — учителями, врачами, пенсионерами, имеющими строго фиксированную ставку, которые не осилят первоначальный взнос в размере 30%?.. В этом году мы должны запустить ипотеку, потому что год не решаем проблему, а за это время стареет котельная, трубы, оборудование, все, что необходимо для развития ипотеки, — поэтому мы усложняем положение, затягивая процесс. А через год-два вообще все может рухнуть, это реальность». 
Что здесь главное? Прежде всего, ход старения жилья, который Н.Кошман определил словом лавина. Государство от этой проблемы уходит и предлагает гражданам строить жилье за свой счет. Далее сам же министр признает, что «самый многочисленный слой» не осилит даже первый взнос, (как будто оплату 70% квартиры они осилят). И какой же вывод? Вывод такой, что «мы должны запустить ипотеку» срочно, уже в этом году, потому что «через год-два вообще все может рухнуть». И после этих шизофренических заклинаний министра нам говорят, что экономика РФ находится в расцвете и ВВП вот-вот подскочит вдвое. Что же тогда означает выражение «через год-два вообще все может рухнуть, это реальность»? 
Вообще, видение проблемы ЖКХ у нашей власти представляет собой мозаику величин, совершенно несоизмеримых между собой. Как будто все инструменты меры испорчены. На головы обывателей льется непрерывный ручеек утверждений, в которых концы одних величин никак не вяжутся с концами других. И ничего! Никто этого как будто не замечает. И дело — не в частных проблемах. Надо нам настроиться так, чтобы за каждым таким случаем мы видели поломку нашего национального сознания и думали над тем, как ее исправить.
Апрель 2004г.




Вызов бедности и ответы власти


Воздействие реформы на «социальную сферу» было разрушительным. Это очевидный факт. Так же очевидно, что разрушение жизнеустройства населения создало ту питательную среду, в которой меньшинство смогло «наскрести» огромные состояния. Обеднение большинства и деградация систем его жизнеобеспечения выгодны некоторым социальным группам и явились результатом их целенаправленных действий. Можно сказать, что они явились следствием молниеносной гражданской войны, в которой неорганизованное большинство потерпело сокрушительное поражение и было ограблено победителями.
Распределение собственности и доходов, которое сложилось в результате реформ, отражает баланс сил, принявших с начала 90-х годов участие в социальном конфликте. Само собой это не рассосется и выделением «льгот» дела не поправишь. Нужна сознательная политика государства. Ельцин был на стороне меньшинства. Теперь новый этап, и власть стоит перед выбором — способствовать ли углублению раскола или употребить имеющиеся в руках государства средства, чтобы восстановить приемлемое равновесие, начать «ремонт» общества.
Тут речь идет об историческом выборе, а не об административных ухищрениях. От того, насколько реалистично, взвешенно и разумно осваивается реальность в сознании и власти, и элиты, и массы во многом зависит дальнейший ход событий и масштаб тех потерь, которые понесет общество.
В.В.Путин «первого срока» признавал, что РФ переживает демографическую катастрофу, но уходил от выявления причинно-следственных связей этого явления. Он не связывал сокращение населения с курсом реформ. Он говорит: «Если нынешняя тенденция сохранится, выживаемость нации окажется под угрозой». Но все мы видим, что сдвиг к полному свертыванию государственного патернализма после 1999 г. вызвал новый рост смертности даже при очень высокой цене на нефть. Сам В.В.Путин отметил в Послании 2003 года: «В последние годы смертность населения продолжала расти. За три года она увеличилась на 10%. Продолжала снижаться и ожидаемая продолжительность жизни. Печальная цифра — с 67 лет в 1999 г. до 64 — в 2002 г.».
Признавать угрозу выживаемости нации и уходить от причин столь страшного явления — плохая политика. На что расчет — на гениальное решение тайной хунты просвещенных правителей? Но масштаб кризиса не таков, чтобы был хоть один шанс на такое счастье. Без диалога и ясной программы, на базе которой возможен общественный договор и общие усилия, преодоление кризиса невозможно.
Скажу пару слов в этом пока что не начатом общественном диалоге. Едва ли не важнейшей задачей государства на второй срок президента В.В.Путина объявлена борьба с бедностью . Понятно, что всем обществом это воспринято положительно и постановка такой цели укрепила авторитет президента.
Но какова доктрина этой борьбы, представление о «противнике», о динамике процессов, масштабе явления — все то, что можно определить как интеллектуальный инструментарий разработчиков этой большой программы? Используют ли они те средства познания и овладения реальностью, которые выработаны разумом и опытом — или отбрасывают, вольно или невольно, эти средства?
Прежде всего, зададим вопрос: на какой мировоззренческой платформе предполагается вести осмысление бедности и борьбу с нею? Видит ли нынешняя властная бригада проблему бедности через призму философии неолиберализма, то есть следуют ли в русле мышления, заданного на первом этапе реформы — или они принципиально отходят от постулатов и логики 90-х годов?
Вспомним исходные положения. Для любого жизнеустройства важным качеством является представление о бедности — отношение к тому факту, что часть членов общества имеет очень низкий, по меркам этого общества, уровень дохода. По этому признаку советский строй резко отличался от либерального общества Запада. Во время реформы были отвергнуты советские критерии и принципы, и именно Запад был взят за образец «правильного» жизнеустройства, якобы устраняющего ненавистную «уравниловку». Не будем вилять — отрицание уравниловки есть не что иное, как придание бедности законного характера.
Именно это произошло на Западе в ходе становления рыночной экономики («капитализма»). Причем произошло и на уровне обыденных житейских обычаев и установок, и на уровне социальной философии. Как писал Ф.Бродель об изменении отношения к бедным, «эта буржуазная жестокость безмерно усилится в конце ХVI в. и еще более в ХVII в.». В середине XIX в. важным основанием либеральной идеологии стал социал-дарвинизм . Он исходил из того, что бедность — закономерное явление и она должна расти по мере того, как растет общественное производство. Кроме того, бедность — проблема не социальная, а личная. Это — индивидуальная судьба, предопределенная неспособностью конкретного человека побеждать в борьбе за существование. Г.Спенсер считал даже, что бедность играет положительную роль, будучи движущей силой развития личности. Идеолог неолиберализма Ф. фон Хайек также считал, что бедность — закономерное явление в человеческом обществе и необходима для общественного блага.
Таким образом, бедность в буржуазном обществе вызвана не недостатком материальных благ, она — целенаправленно и рационально созданный социальный механизм. В социальной реальности даже богатейших стран Запада бедность является обязательным элементом («структурная бедность») и служит важным фактором консолидации гражданского общества.
И философские основания советского строя, несущие на себе отпечаток крестьянского общинного коммунизма, и русская православная философия, и наши традиционные культурные установки исходили из совершенно другой установки: бедность есть порождение несправедливости и потому она — зло . Таков важный стереотип общественного сознания.
Это — две полярные мировоззренческие концепции бедности. Выдвигая лозунг борьбы с бедностью, правительство В.В.Путина не может уклониться от того, чтобы определить свой вектор между этими двумя полюсами. Судьбу не обманешь, надо определяться.
Зафиксируем тот факт, что в конце 80-х годов наша элитарная интеллигенция сделала вполне определенный философский выбор. Она приняла неолиберальную концепцию человека и общества, а значит, и неолиберальное представление о бедности. Массовое обеднение населения России было хладнокровно предусмотрено в доктрине реформ. Бедность рассматривалась не как зло, а как полезный социальный механизм.
Понятно, что в таких условиях объявление «борьбы с бедностью» и одновременно о «неизменности курса реформ» взаимно противоречат друг другу, ибо бедность в Россия является необходимым и желаемым продуктом именно этого курса реформ. Если принять, что власть рассуждает разумно, то следует, что одно из двух несовместимых утверждений является демагогическим и служит лишь для прикрытия истинных целей власти. Какому из этих утверждений следует верить, мы пока определить не можем, для этого недостаточно информации.
Уточним теперь, что произошло в России в ходе реформы и с чем именно предлагает бороться В.В.Путин, с какой бедностью. В РФ возникла структурная бедность — постоянное состояние значительной части населения. Это — социальная проблема, не связанная с личными качествами и трудовыми усилиями людей. Т.И.Заславская пишет: “В обществе определились устойчивые группы бедных семей, у которых шансов вырваться из бедности практически нет. Это состояние можно обозначить как застойная бедность, углубление бедности”. По данным ВЦИОМ, только 10% бедняков могут, теоретически, повысить свой доход за счет повышения своей трудовой активности.
Менее непосредственно, но существенно призрак бедности овеял своим дыханием почти все население России. Пребывание в состоянии бедности уже оказало сильное влияние на экономическое поведение и структуру потребностей по меньшей мере половины населения РФ, что предопределило новое состояние общества. Меняется сам тип жизни половины общества. Резко сократились покупки предметов длительного пользования, характерных для быта «среднего класса». Так, по сравнению с 1990 г. в 2001 г. покупки телевизоров сократились на 42%, магнитофонов на 72%, мотоциклов и мотороллеров на 81,5%. В ходе реформы произошло резкое, поразительное для таких больших систем, сокращение объема предоставляемых населению платных услуг. Сегодня население РФ потребляет в 2 раза меньше платных услуг, нежели в 1980 г. В быте большинства населения произошел огромный регресс .
Бедность не сводится к сокращению потребления материальных благ (как, например, это произошло в годы Отечественной войны). Бедность — сложная система процессов, приводящих к глубокой перестройке материальной и духовной культуры всего общества. Если состояние бедности продолжается достаточно долго, то складывается и воспроизводится устойчивый социальный тип и образ жизни бедняка. Бедность — это ловушка , то есть система порочных кругов, из которых очень трудно вырваться.
Так ли видят ту систему российской бедности , которую предстоит разрушить «за три года», интеллектуальные соратники В.В.Путина? Из тех обрывочных заявлений, что были сделаны по этому поводу, можно сделать предварительный вывод, что нет, они такой системы не видят. Они сводят проблему практически только к перечислению, каким-то образом, дополнительных «социальных трансфертов» обедневшей части населения. Мерило бедности для них — душевой доход. Поэтому иногда даже приходится слышать нелепое выражение «сократить бедность вдвое».
О борьбе с бедностью В.В.Путин сказал в телефонном разговоре 18 декабря 2003 г.: «Ясно, сколько нужно будет денег на решение этой проблемы и сроки, которые потребуются для того, чтобы эту проблему решить… Все для этого есть».
Из подобных заявлений как раз вытекает, во-первых, что правительству неясно , «сколько нужно будет денег на решение этой проблемы». А во-вторых, что ничего для этого нет. И прежде всего, нет трезвого понимания масштаба, глубины и структуры проблемы. Нет даже понимания того, что она совершенно не сводится к деньгам. За подобными декларациями проглядывает наивный оптимизм новых русских начала 90-х годов, когда вся их рациональность сводилась к постулату: «Бабки, в натуре, решают все!»
Прежде всего, важны не столько параметры бедности, сколько ее генезис, характер и динамика ее возникновения. И Запад, и «третий мир» обладают хотя и разными, но давно сложившимися типами бедности, они ее интегрировали в социальную систему и вполне могут держать под контролем протекающие в этой системе равновесные, стационарные процессы. Они могут, например, тонко регулировать масштабы бедности с помощью отработанных механизмов социальной помощи.
Бедность в России — совершенно иного типа. Она — продукт социальной катастрофы, слома, она представляет собой резко неравновесный переходный процесс. В стране, где «структурная бедность» была давно искоренена и, прямо скажем, забыта так, что ее уже никто не боялся, массовая бедность буквально «построена» политическими средствами. Искусственное создание бедности в нашей стране — колоссальный эксперимент над обществом и человеком. Он настолько жесток и огромен, что у многих не укладывается в голове — люди не верят, что сброшены в безысходную бедность, считают это каким-то временным «сбоем» в их нормальной жизни. Вот кончится это нечто, подобное войне, и все наладится.
Отношение к бедности не является рациональным ни в среде «бедняков», ни в среде «благополучных». Еще требуются специальные усилия по разработке понятийного аппарата даже просто для описания происходящих процессов. Без этого невозможны ни рациональный план действий, ни рациональная оценка необходимых для успеха средств.
Второй особенностью природы российской бедности является тот факт, что она, будучи создана посредством нанесения по обществу ряда молниеносных ударов (типа либерализации цен в январе 1992 г. и конфискации сбережений граждан), в дальнейшем стала воспроизводиться и углубляться в результате ряда массивных, очень инерционных, но идущих с ускорением процессов.
Это, прежде всего, ликвидация или деградация рабочих мест вследствие длительного паралича промышленного и сельскохозяйственного производства. По масштабам своего влияния на благосостояние этот процесс просто несоизмерим с «социальной помощью». Второй массивный процесс — деградация и даже разрушение жилого фонда страны и ЖКХ. Дело не только в том, что оставленная без надлежащего ухода и ремонта система требует все больших и больших затрат на ее содержание, которые перекладываются на плечи жильцов. Само проживание в домах, которые на глазах превращаются в трущобы, создает в сознании людей синдром бедности, который сталкивает людей в бедность реальную.
Третий массивный процесс — угасание трудовой и жизненной мотивации, снижение квалификации работников и быстрое нарастание малограмотности и неграмотности. Это не только резко сокращает возможности для профессионального роста и увеличения доходов, но и «тянет» в бедность. Очевидно, что все эти процессы вовсе не прекратятся оттого, что государство при высоких ценах на нефть сможет дать бедной части населения вспомоществование и «поднять» их доходы выше черты бедности.
Для преодоления бедности требуется большая восстановительная программа — восстановление всех главных систем жизнеустройства. Для этого нужно восстановление рационального сознания и мобилизация материально-технических и трудовых ресурсов, а вовсе не «известная сумма денег». В критических ситуациях, как правило, дело решают не деньги, а «реальные» ресурсы — материальные, кадровые, интеллектуальные. Эти ресурсы не купишь за деньги — страна должна их производить.
Более «легкие» и подвижные процессы, породившие бедность в России — приватизация и изменение типа распределения доходов. С ними проще и разобраться, но даже об этом речь, похоже, пока не идет.
Но первым делом надо понять, что бедность является болезнью общества. Болезнь требуется лечить , она не прекращается просто от того, что больному сунули сто рублей, хотя и это важно. Даже такое известное и отложившееся в памяти проявление бедности, как голод, требует специальных знаний и осторожности для выведения человека из этого состояния.
«Бабки, в натуре, решают далеко не все!»
Апрель 2004г.




Хлеб для людей — или яйца Фаберже для олигархов


В результате реформы на наших глазах происходит важное изменение жизнеустройства России, но мы его не замечаем. Состоит оно в том, что в стране почти вдвое сократилось производство продовольствия и, соответственно, ухудшилось питание большинства населения — и в то же время из РФ начался экспорт зерна. 
Упор на экспорт заявлен в документе правительства «Основные направления социально-экономического развития Российской Федерации на долгосрочную перспективу» (т.н. «программа Грефа»). В нем сказано: «Поддержание экспортной ориентации этих секторов производство зерна и картофеля будет одним из основных приоритетов в структурной политике в области АПК». 
Член Президентского совета при Ельцине О.Лацис, оценивая реформу, сказал: «И наконец, важнейший результат — впервые за 30 лет Россия приступает к экспорту зерна, радикальным образом сократив импорт зерна, одновременно сократив импорт мяса». 
Все мы учились в школе и можем свести в систему пару величин. Если производство сельского хозяйства упало почти вдвое и при этом прекращен импорт и начат экспорт зерна, то это значит, что население испытывает массовое недоедание. Хвастаться этим — признак патологии сознания. Об этом и речь. 
Во время перестройки нам капали на мозги, что «Амеpика нас коpмит» — и принимали этот нелепый тезис. Почему покупать продовольствие для своего населения ставится хозяйству в вину? В середине 80-х годов РСФСР собирала до 120 млн. т зерна в год — и при этом еще ввозила. Это было признаком благосостояния страны, мы могли за машины прикупать зерно для животноводства, чтобы люди лучше питались. Теперь РФ собирает в среднем 65-70 млн. т зерна в год — и его экспортирует. А у детей, согласно докладу Минздрава за 2000 г., массовая нехватка веса от недоедания. В этом докладе сказано: «Непосредственными причинами ранних смертей является плохое, несбалансированное питание, ведущее к физиологическим изменениям и потере иммунитета, тяжелый стресс и недоступность медицинской помощи». 
Так было в конце ХIХ века, что и привело к революции. Капитализм раскрыл границы России, а помещики и правительство арендными платежами и налогами заставляли крестьян продавать зерно скупщикам, и оно потекло за границу. А.Н.Энгельгардт в «Письмах из деревни» писал в 1880 г.: «Американец продает избыток, а мы продаем необходимый насущный хлеб… У нашего мужика-земледельца не хватает пшеничного хлеба на соску ребенку, пожует баба ржаную корку, что сама ест, положит в тряпку — соси. А они об путях сообщения, об удобствах доставки хлеба к портам толкуют, передовицы пишут! Ведь если нам жить, как американцы, так не то, чтобы возить хлеб за границу, а производить его вдвое против теперешнего, так и то только что в пору самим было бы. Толкуют о путях сообщения, а сути не видят… 
Тому, кто знает деревню, кто знает положение и быт крестьян, тому не нужны статистические данные и вычисления, чтобы знать, что мы продаем хлеб за границу не от избытка… Пшеницу, хорошую чистую рожь мы отправляем за границу, к немцам, которые не будут есть всякую дрянь. Но мало того, что мужик ест самый худший хлеб, он еще недоедает». 
Бедой для крестьян стал и прогресс. Специалист по хлебной торговле П.И.Лященко писал: «Железные дороги вместо того, чтобы служить клапаном, вывозящим избыток, стали постепенно служить способом для более легкого и полного выжимания из хозяйства последнего пуда хлеба, последней копейки». 
А сегодня наши либералы восхищаются тем, что крестьяне ели лебеду, а хлеб вывозили («недоедим, а вывезем», выразился тогда министр финансов Вышеградский). В 1911 г. был сильный голод, который затронул 32 млн. крестьян, а на экспорт отправили больше половины товарного зерна. 
Во время НЭПа доля экспорта в производстве зерна снизилась по сравнению с 1913 г. в 4,5 раза. Потом экспорт был еще сокращен (в 1932 г. всего 1,8 млн. т), а в 1934 г. вообще прекращен — лучше было продать, по крайней необходимости, яйца Фаберже. И вот, теперь Россия опять экспортер зерна (а олигархи за эти деньги покупают золотые яйца).
Правящие круги РФ убеждены, что свобода торговать, в том числе зерном, есть одна из главных либеральных ценностей. В.В.Путин заявил: «Наша стратегическая линия такова: меньше администрирования, больше предпринимательской свободы — свободы производить, торговать, инвестировать». 
К «свободе производить» наши собственники холодны, а инвестировать они предпочитают на Западе. Больше всего им по душе свобода торговать, и прежде всего вывозить богатства страны за рубеж. Это касается и хлеба. Первым результатом такой свободы является дороговизна хлеба в самой России — цены тянутся к мировым. 
18 декабря В.В.Путину задали по телефону вопрос о росте цен на хлеб: «В хлебном Ставрополье один килограмм хлеба уже стоит почти 12 рублей». Люди не понимают, как такое может быть, а для либерального мышления в этом нет никакой проблемы. В.В.Путин отвечает: «Цены на зерно выросли. Они выросли на мировых рынках. И, разумеется, предприниматели, работающие в области сельского хозяйства, стараются извлечь максимальную прибыль». Здесь под «предпринимателями», понимаются именно торговцы, а не крестьяне. 
Так что подчинение хлеботорговли принципу максимальной прибыли В.В.Путин считает вещью вполне законной, само собой разумеющейся. Так же, видимо, считают и его советники. Это — никакой не либерализм. Хлеб как первое жизненное благо уже на исходе Средних веков даже на Западе был выведен из числа других товаров, и торговля им перестала быть свободной. Она стала строго регулироваться властью. А вне Запада так было всегда (о торговле хлебом в империи Чингис-хана можно прочитать у Марко Поло). 
Хлеботорговля — одна из самых драматических глав истории. Как писал один историк ХIХ века, «к хлебу приковано больше глаз, чем к тайнам инквизиции». Цена хлеба так сильно влияла на народ, что ее не повышали, а уменьшали вес буханки или булки. Это было общее правило всех европейских городов. 
О свободе экспорта не было и речи, лицензии на вывоз даже небольших партий зерна давались высшей властью, при этом таможенная пошлина была очень высокой — 50% цены зерна. Повсюду частыми были полные запреты на его вывоз. В августе 1557 г. инквизиторы Барселоны умоляли короля Филиппа II разрешить выслать им немного хлеба из другой области, хотя бы для их личного пользования. 
В ХVI веке в каждом крупном городе была Хлебная палата, которая контролировала движение зерна и муки. Дож Венеции ежедневно получал доклад о запасах зерна в городе. Если их оставалось лишь на 8 месяцев, выполнялась экстренная программа по закупке зерна за любую цену (или даже пиратскому захвату на море любого иностранного корабля с зерном — с оплатой груза). Историк пишет: «Как только возникает малейшая угроза снабжению Венеции, ни один корабль, груженый хлебом, не может чувствовать себя в безопасности в Адриатическом море». 
Если нехватка зерна становится угрожающей, под звуки труб объявляется запрет на вывоз хлеба, в городе производятся обыски и учитывается все зерно; из города изгоняются чужеземцы, университет закрывается, и студенты разъезжаются по домам. Понятно, что когда где-то в Европе была нехватка хлеба, отправлять туда зерно было выгодно — прибыль купцов была 300%. Так что получение лицензий было делом большой коррупции и бедой для населения. 
В 1585 г. был неурожай в Испании, и неапольские купцы сумели продать туда много зерна. В городе возникла нехватка, в хлеб стали добавлять каштаны и горох. Когда возмущенная толпа пришла к дому спекулянта-экспортера Джованни Сторачи, он ей нагло ответил: «Ешьте камни!» Его изуродованный труп протащили по всему городу и разрубили на куски. За это были повешены и четвертованы 37 человек и 100 отправлены на галеры. Зато и лицензии на экспорт, наверное, отобрали. В документах отражены тысячи подобных городских бунтов — и именно с такого бунта началась Французская революция (нечто похожее было и у нас в Феврале 1917). 
Так что вот первый вывод: наши реформаторы учатся у Запада только приватизации, захвату общинной собственности, но в упор не видят того, как на Западе богатые научились уживаться с народом. В.В.Путин не привержен очень важным либеральным ценностям — или не вник в их смысл. Ибо либерализм, как выразился сам Адам Смит, отвергает «подлую максиму хозяев», которая гласит: «Все для нас и ничего для других». 
В.В.Путин дает нам такой образ светлого будущего: «Россия должна быть и будет страной…, где экономические свободы позволяют людям… зарабатывать без страха и ограничений». Так вот, на хлебе насущном нельзя «зарабатывать без страха и ограничений» — пусть пошлют Гайдара за консультацией к Джованни Сторачи (заодно он там и погреется, попривыкнет). 
Вторая сторона этого дела — политика власти в отношении цен на хлеб. В.В.Путин считает, что если в Амстердаме цены на зерно подскочили, то, разумеется, и на Ставрополье торговцы имеют право вздуть цены. Откуда же это следует? Тут нет ни логики, ни исторических аналогий. Уже в ХVI веке в городах Европы цены жестко контролировала власть, и на это из казны выделялись огромные средства. Историк Ф.Бродель пишет: «Все это было чрезвычайно обременительно, но ни один город не мог избежать подобных тяжелых расходов. В Венеции огромные потери списывались со счетов хлебной палаты, которая должна была, с одной стороны, поощрять крупными выплатами купцов, а с другой — продавать приобретенные таким образом хлеб и муку ниже себестоимости». 
Если купцы запаздывали с поставками, вводился уравнительный минимум. В Венеции около собора Св. Марка каждый горожанин по хлебным карточкам получал в день два каравая хлеба. Если уж нашим реформаторам так нравится Запад, то почему же они этого не видят? Ведь это — один из важнейших его устоев и источник силы. Почему проклинали СССР за дотации на продукты питания? Эти проклятия были предельно глупыми и подлыми — должны мы наконец-то сказать это вслух! 
Что мы имеем сегодня? В.В.Путин сказал 18 декабря: «Все-таки мы вынуждены будем пойти на регулирование, во всяком случае, основных цен на основные продукты питания. Что здесь делается? Из федерального бюджета выделяются значительные финансовые ресурсы — 20 миллиардов на поддержку, из республиканских и краевых — 30 миллиардов. Так будем и действовать дальше». 
Итак, в РФ «значительные финансовые ресурсы» для сдерживания цен на основные продукты питания — 27 руб. 80 коп. в месяц на человека. Это около 2% средних месячных расходов на питание в РФ — наши люди питаются теперь скромно, на 45 долларов в месяц (это в среднем!). Могут ли бюджетные средства такого масштаба сдержать рост цен? Ни в коей мере, они служат лишь для имитации контроля за ценами. По словам Президента, «так будем и действовать дальше». 
Как же поступают на либеральном Западе? Там выделяют не субъективно названные «значительными» средства, а адекватные средства — то есть такие, которые реально воздействуют на ценообразование. А реально в среднем по 20 развитым странам (они входят в ОЭСР) это половина расходов населения на питание. В США в 2000 г. это составило около 100 млрд. долл. А в отдельных странах (например, Японии) дотации в иные годы составляют 80% расходов на питание. Только при таком участии государства и рынок может быть свободным, и рост цен под контролем. 
А если наши власть имущие на эти средства предпочитают покупать английские футбольные клубы и яйца Фаберже, то свобода торговцам «зарабатывать без страха и ограничений» неминуемо сопряжена с недоеданием и ранней смертью бедных. А они у нас добрые. До поры до времени…
Февраль 2004г.




Пенсионная реформа — очередное нашествие на Россию


Через десять лет в России будет мыкать горе поколение стариков, впавших уже не в бедность, а в нищету.
Раскручен маховик т.н. «пенсионной реформы» — резкого сокращения государственных пенсий с переходом к «накопительной» системе. Всемирный банк дал 1,5 млн. долл. на рекламную кампанию, 8 млн. долларов выделил госбюджет на «информацию», чиновники напечатали 40 миллионов уведомлений, почтальоны в поте лица своего разнесли их по квартирам, а граждане уставились на эти бумажки, написанные на птичьем канцелярском языке — так, чтобы нормальному человеку понять было ничего нельзя. Начата, похоже, одна из крупных афер ХХI века.
В этой афере несколько слоев лжи. Их тоже перемешивают так, чтобы трудно было уловить суть, отделить ее от жгучих мелочей. Например, пресса осерчала на то, что к уведомлению не приложен список тех 50 частных компаний, куда доверчивые граждане могли бы со спокойной душой отправлять свои накопления. Да, безобразие! Как приятно было бы посидеть у камина, глядя на этот список, как баран на новые ворота. А может, даже объехать эти компании, побеседовать с президентами, взглянуть в их честные глаза. Вот Сергей Мавроди из АО МММ никогда не избегал прямого контакта с вкладчиками, и люди ему за это благодарны.
И все же это — мелочь. Ну, вместо пятидесяти новых мавроди соберет наши денежки (по оценкам, 5-8 млрд. долларов в год) государственная финансовая компания со странным названием «Внешэкономбанк СССР». Разница небольшая. Гайдар изъял наши деньги из государственного Сбербанка, какой-то будущий премьер изымет из Внешэкономбанка. Рука в это деле у демократов набита, могут даже не так грубо действовать, как Гайдар. Снова назначат на пару месяцев Кириенко, и он проведет «дефолт». Только таскать эти деньги придется уже не в коробках от ксерокса, а целыми вагонами. Вряд ли кто-нибудь сомневается, что именно так и произойдет.
Но и это грядущее воровство — не главное. Риск потерять перед выходом на пенсию все накопленное существует везде, даже на самом цивилизованном Западе. Да, там есть государственный контроль за частными пенсионными фондами, там есть страховые фонды и все такое прочее. И все равно аферы с деньгами пенсионеров — самое обычное явление. Когда эти обманутые пенсионеры из среднего класса собираются в красивом актовом зале выслушать постановление суда о возмещении им трети потерянных денег, то сердце разрывается смотреть на их лица в телеэкране или на больших фотографиях в газетах. Мы, однако, народ более привычный, да и водка в таких случаях помогает намного лучше, чем виски, так что переживем.
Страшнее тот факт, что о главном смысле изменений пенсионной системы люди совсем не думают — их удалось от этого смысла увести. А ведь речь идет о важной стороне жизни — о том, как в нашей стране будут получать свой хлеб старики. И стариком может стать каждый из нас. Речь идет о типе общества и, если говорить высоким стилем, о типе цивилизации. Вопрос о том, как кормятся старики, определяется всей культурой народа и корнями уходит в религиозные представления. Прямо скажу: переход к накопительной пенсионной системе означает подрубание одной из основ той России, что сложилась за тысячелетие как самобытная цивилизация.
Вспомним доводы политиков за ликвидацию государственной системы пенсий. Вот что сказал В.В. Путин в первом Послании Федеральному собранию РФ 8 июля 2000 г.: «Важнейшей национальной задачей является обеспечение финансовой устойчивости пенсионной системы. Государство обязано предотвратить ее кризис, вызываемый быстрым старением населения России. Для этого необходимо внедрять механизмы накопительного финансирования пенсий».
Вдумаемся в эти слова. В них три тезиса:
— В РФ назревает кризис пенсионной системы. Он настолько глубок, что спасение от него является важнейшей национальной задачей.
— Причиной кризиса является быстрое старение населения России.
— Единственный выход — в отказе государства от финансирования пенсий и возложении этой обязанности на самих будущих пенсионеров, накопительное финансирования пенсий.
Если говорить прямо, пенсионеров ликвидируют, как объект государственного обеспечения. Государство берется только следить за тем, чтобы человек сам откладывал деньги на старость, сколько сможет, — и отсылал их для использования в какую-нибудь компанию. Сказать, что это пенсия, есть эвфемизм, то есть «более мягкое слово или выражение вместо грубого или непристойного». Никакая это не пенсия. Копить деньги на старость люди могли без всякого государства испокон веку. На деле государство РФ при президенте В.В. Путине просто отказывается от обязанности выплачивать пенсию старикам. В этом суть реформы. Печально то, что вот уже пятнадцать лет на людей безотказно воздействует абсолютно ложная установка, опирающаяся на несколько грубых подтасовок — а ее отторжения не возникает. Рассмотрим эту установку.
В.В. Путин сказал, что причина кризиса — быстрое старение населения России. Это утверждение абсолютно нелогично. При государственной системе выплата пенсий — это отдельный раздел бюджета, ничем в принципе не отличающийся от любого другого раздела. Ничего чрезвычайного в старении населения нет, этот процесс надежно прогнозируется, реагировать на него и госбюджет, и хозяйство должны как целое. Ведь не скажет В.В. Путин, что в РФ кризис теплоснабжения вследствие быстрого старения населения России. Каждый бы удивился: какая, мол, связь? Но ведь деньги на ремонт теплосетей и на выплату пенсий берутся из одного и того же котла и между собой ничем не отличаются.
Если же говорить о хозяйстве как источнике средств для пенсий и для ремонта водопроводов, тут видеть причину кризиса в старении людей вообще абсурдно. На покупку в массовом масштабе недвижимости на Французской Ривьере деньги в РФ есть, а на пенсии старикам нет? Это же явная чушь.
Какие же аргументы придумали идеологи, чтобы оправдать отказ государства от продолжения выплаты нормальных пенсий? Первый аргумент — стариков становится якобы слишком много по сравнению с молодыми, а деньги для пенсий берутся из зарплаты молодых.
Этот аргумент — чистейшая демагогия, и тот факт, что его принимают всерьез, говорит о глубоком поражении сознания. Деньги на пенсии берутся из производимого общественного продукта, а в его производстве «работают» ресурсы, созданные трудом большого числа поколений — и предыдущих, и нынешнего. Пенсию себе нынешние старики заработали сами, создавая производственные мощности, выплавляя сталь, прокладывая дороги, обучая детей и т.д. Более того, в их пенсии — труд их отцов и дедов. Причем здесь зарплата нынешних работников?
Братская ГЭС строилась в 1955-1967 гг. и сегодня исправно дает электроэнергию, принося доход и государству, и «алюминиевым королям». Почему пенсия строителя Братской ГЭС или учителя его детей должна зависеть от зарплаты какого-то балбеса, служащего сегодня охранником в казино? При советском строе пенсии были государственными и выплачивались из госбюджета. Иными словами, на обеспечение пенсий шли все обобщенные доходы и все достояние государства. Поэтому никакой связи не имел размер пенсий с тем, сколько сегодня заработал этот балбес. То, что в 1990 г. учредили Пенсионный фонд и незаметно прекратили финансирование пенсий непосредственно из госбюджета, есть просто социальное мошенничество политиков, промежуточный шаг в уходе государства от ответственности. И сделано это было для того, чтобы просто снизить пенсии («сократить дефицит госбюджета»), но при этом снять ответственность с правительства. Извините, мол, собираемость низкая!
Причина кризиса пенсионной системы всем прекрасно известна, она заключается в глубоком обеднении государства вследствие передачи почти всей его собственности и источников дохода в руки ничтожного меньшинства, которое к тому же оказалось несостоятельным как управляющий хозяйством. Так что весь бюджет государства сократился настолько, что стал несовместим с воспроизводством жизни страны.
А если уж говорить о связи между пенсией стариков и числом нынешних работников, то катастрофой для Пенсионного фонда является как раз не увеличение числа стариков, а выведение из сферы производства миллионов молодых людей (на 9 миллионов работников сократился только промышленный персонал, на 5 млн. — число работников сельскохозяйственных предприятий). Безработные, торговцы и охранники не производят материальных ценностей, которые можно обратить в пенсии для стариков.
Второй аргумент в пользу перехода к накопительным «пенсиям» — ссылка на Запад. В ФРГ переходят от государственной системы к накопительной — значит, и нам надо! Это демагогия тупая, ибо никакой аналогии в данном вопросе между ФРГ и Россией нет. Как получают свой кусок хлеба старики — интимный вопрос каждой культуры. Где-то в Японии, если верить их фильму «Легенда о Нараяме», в ХIХ веке старика-отца или старуху-мать любимый сын был обязан отнести на закорках на священную гору и оставить там умирать. Любопытная вещь, но к нам никакого отношения не имеет, у нас так не принято было поступать.
Поскольку рыночных политиков русской культурой не проймешь, скажу попроще: в ФРГ при средней зарплате в 2000 евро за сорок лет работы можно без всякой натуги накопить нормальную пенсию на десять лет старости. В РФ большинство работников имеет зарплату, позволяющую семье жить на уровне бедности или чуть ниже. Никакой возможности копить большинство не имеет. Поэтому отказ от государственной системы пенсионного обеспечения со ссылкой на опыт ФРГ следует считать крайним цинизмом. Через десять лет в России будет мыкать горе поколение стариков, впавших уже не в бедность, а в нищету.
Почему же эта реформа будет страшным ударом по России? Потому, что у нас человек не стал, как в протестантизме, свободным индивидом, у нас пока сохранился народ. Народ вечен, пока в нем есть взаимные обязательства поколений. Одно из них в том, что трудоспособное поколение в целом кредитует потомков — оно трудится, не беря всю плату за свой труд. Иногда эта лепта в благополучие потомков очень велика (как это было у поколений, которые создали советское хозяйство и защитили страну). Обязательство потомков — лишь организовать получение заработанной пенсии тем людям из предыдущего поколения, кто дожил до старости. Так же, как в крестьянской России сын кормил старика-отца не от доброты своей. Напротив, он сам жил в доме, построенном отцом и кормился с возделанной им земли.
В СССР этот извечный закон был воплощен в систему государственного пенсионного обеспечения.
Она гарантировала именно связь поколений. Часть данного предыдущим поколением кредита возвращалась ему в виде пенсий. Только часть! Остальное шло на развитие страны, уже для внуков. А сейчас по десять раз на дню нам повторяют ложь, будто средства на пенсии изымаются из кармана молодых.
Реформа лишает народ средства сохранить себя как непрерывную цепь поколений через долг и хлеб — без государства это трудно, все рассыпается на изолированные индивидуальные решения. Основная масса русских стариков впадет в страшную бедность. Они не смогут накопить, будучи молодыми, ибо они не протестанты, они подсознательно живут по Евангелию.
Чем раньше мы поймем это, тем лучше сможем подготовиться к тому, чтобы предотвратить очередное преступление власти против народа.
Сентябрь 2003г.




Историческая ловушка


Впервые за 15 лет нашем обществе появились проблески общего мнения. Это — огромное изменение, его даже ещё трудно оценить. Почти весь народ с отвращением встретил войну США в Ираке. Как говорят социологи, до 90% опрошенных желали поражения США.
При этом большинство из них вовсе не желало зла американскому народу и не испытывало больших симпатий к Саддаму Хусейну. Отвратительна была наглая претензия США на мировое господство, на присвоение чужих природных богатств, на ликвидацию всей построенной с таким трудом системы международного права. Противно было смотреть, как на наших глазах большая страна, пусть и с культурой без традиций, превращается в монстра — в гибрид судьи Линча, жандарма и палача в одном лице. Остановить США на этом пути в пропасть было бы именно на пользу американцам.
И вот, оказалось, что наш расколотый по множеству трещин народ в этом мнении един. А небольшое меньшинство, тянущееся, как рыба-прилипала, за акулой империализма, уже окуклилось и окончательно определило себя как меньшинство отщепенцев. Такое меньшинство всегда оформляется в критические моменты истории.
Но это — единство во взглядах на мировые процессы. Гораздо важнее, что у нас складывается общее мнение и во взглядах на то, что происходит в своей стране. Одинаково начинают смотреть на наши собственные болезни люди, даже стоящие на разных политических платформах — вот что важно.
Получилось так, что за две недели мне пришлось участвовать в трёх собраниях разного типа, где ораторы мазок за мазком рисовали картину состояния РФ. И эти три картины оказались схожи, хотя собрания эти прошли под разными политическими лозунгами. Одно из них — конференция в «Президент-отеле» на тему «Власть на пороге перемен: реформа без иллюзий». Во главе круглого стола Ю. М. Лужков, два заместителя председателя Госдумы, депутаты, академики. Разговор далеко не рядовой, доклады делают видные учёные и политики «от власти». После десятка выступлений возникает вполне определённая картина состояния дел в стране. Вслед за этим прошёл съезд Конгресса русских общин. Эта организация избегает политических деклараций, она нацелена на чисто конструктивную работу в интересах русских общин, особенно на национальных окраинах России, в зонах конфликтов, за пределами РФ и т.п. Здесь тоже выступают и учёные, и дипломаты, и делегаты из областей и республик РФ. Говорят о проблемах русского населения вроде бы без политики — а картина выходит совершенно та же, что и у ораторов в «Президент-отеле».
Потом меня пригласили на совещание представителей малых левых партий и движений (без КПРФ), а также деятелей местного самоуправления и некоторых профсоюзов. Это — оппозиция, более радикальная, чем КПРФ. И что же? Из десятка выступлений опять возникла та же самая картина — хотя здесь не было ни крупных экономистов, ни мэров, ни умудрённых парламентским опытом депутатов.
Так на трёх разных форумах, прошедших под разными лозунгами, людьми из разных слоев, разными словами изложено по сути одно и то же видение того бедственного положения, в котором оказалась Россия. Все эти разные люди знали, конечно, бодрые доклады Грефа о «росте ВВП», о якобы укрощённой инфляции и т.д., но одинаково считали всё это несущественным по сравнению с теми неумолимыми угрозами, что надвигаются на Россию. Образ суровой действительности как будто вырисовался в пространстве, и его уже нельзя не видеть. То, что столь разные части общества увидели его одинаково, вселяет надежду. Значит, восстанавливается здравый смысл и, в принципе, мы сможем договориться — как народ, а не как антагонистические классы.
Но пока что можем договориться лишь «в принципе». Видеть одинаково — не значит пойти затем по одной дороге. А, кроме того, во всех трёх случаях проявилось одно свойство, отражающее глубину нашего кризиса — общее оцепенение, если не сказать ужас, при виде этого «образа суровой действительности». Каждый оратор, описав «свой» кусочек общей картины, не связывал его с кусочком предыдущего оратора. Никто не завершал изложение выводом. А ведь в воздухе буквально висел вопрос: «Что же делать?»
Ещё недавно на этот вопрос были наготове ответы. Нельзя было, конечно, не видеть «массивных» процессов деградации главных систем жизнеобеспечения страны — квалификации работников, производственной базы, армии, здравоохранения и т.д. Но на это говорилось, что, ах, пока «нет денег». А деньги — дело наживное. Вот-вот хлынут иностранные инвестиции, а наши предприниматели завалят западные рынки лучшими и дешёвыми товарами. Ведь мы, слава Богу, освободились от плановой системы, у нас теперь частная инициатива, свобода, господа и различные источники богатства. Сейчас об этом не вспоминают, молчат об инвестициях, остались господа, причём прожорливые.
Но главное, всем вдруг приоткрылось, что все эти системы жизнеобеспечения стоят так дорого, что никакой возможности содержать их на рыночных началах у России нет и не будет. При плановой системе — «не на продажу, а для себя» — страна могла их содержать, а при рынке не может, нет таких денег.
Возьмём наглядную вещь — отопление городов. В советское время содержание этой системы брало на себя государство. Никто и не знал, что в среднем на отопление квартиры одного газа уходило, по мировым розничным ценам, на 2 тыс. долларов в год. Но газ — лишь текущие расходы. Надо ещё прокладывать и содержать теплосети, строить и эксплуатировать ТЭЦ и котельные — это целая сложная отрасль теплоэнергетики с централизованным теплоснабжением.
Как только в 1991 г. ликвидировали плановое хозяйство, оказалось, что государство содержать отопление не может, и правительство его просто бросило на произвол судьбы — котлы не ремонтировались, теплосети не перекладывались. Зимой 2002/2003 г. начался обвальный рост числа аварий. Чуть где поднимут из-за морозов температуру воды (а значит, и давление) — полностью изношенные трубы разрывает.
Сейчас подведены итоги отопительного сезона, в Чебоксарах собиралась коллегия Госстроя с представителями областей. Выводы тяжелые. Из 183 тыс. км теплосетей РФ (в двухтрубном выражении) надо срочно заменить 120 тыс. км. Замена 1 км труб в среднем по РФ стоит 6 млн. руб. или 0,2 млн. долларов. Значит, на срочный ремонт теплосети требуется 24 млрд. долл. (а если менять, как это делается сейчас, в ходе аварии, то в 10 раз больше). Ремонт котельных обойдётся ещё дороже. Заместитель председателя Госстроя назвал общую стоимость приведения в порядок инфраструктуры ЖКХ — 5 триллионов руб., и это — лишь самые срочные расходы. Понятно, что таких денег не имеет ни правительство, ни местные власти, ни население.
Касьянов пообещал, что состоятельным людям будут ставить индивидуальные «квартирные» мини-котельные на газе. Бедняки пусть, мол, делают буржуйки и топят мемуарами Ельцина и Гайдара. Но не стоит «состоятельным» обольщаться — распределительные газовые сети РФ не рассчитаны на такой расход газа. Об электросетях и говорить нечего. «Состоятельные» с их домашними саунами и грилями уже привели сети в аварийное состояние. Например, в Петербурге нагрузка на сети в три раза превысила допустимые нормы. Когда этой зимой в ряде районов там отключилось отопление и люди стали включать обогреватели, вышибло предохранители в домовых щитах. Когда жители стали ставить «жучки», начались аварии районных систем — всего по городу этой зимой произошло 1300 таких аварий.
Что же дальше? Ведь массовые отказы отопления — катастрофа для жителей. Почему граждане не могут осознать масштаб угрозы и оценить скорость её приближения? Видимо, часть людей не имеет мужества признать, что положение в стране может подойти к такому рубежу, не хочет думать и волноваться. Будь что будет! А другие считают, что наше общество уже совершило перескок к индивидуализму и солидарного противостояния угрозе организовать уже невозможно.
Кое— кто верит, что в момент катастрофы общество разделится на меньшинство, которому ОМОН гарантирует доступ к ресурсам жизнеобеспечения, и большинство «отверженных». В уме таких людей возобладала та утопия, которую провозгласили демократы — меньшинство построит себе островок благополучия, а большинство, лишённое жизненных ресурсов, уйдет в бараки и постепенно вымрет. Эта утопия неразумна, а в отношении отопления даже безумна — не сможет меньшинство отцепиться от общей трубы, вместе замёрзнем.
Никакой организационной и психологической подготовки к грядущему кризису не ведётся, нет и признаков самоорганизации населения. Лишь 20% опрошенных обеспокоены степенью износа теплосетей, больше говорят о повышении оплаты. Власть, наконец-то, признала, что ремонт сетей — вещь неподъёмная, а создать автономные системы в имеющемся жилом фонде невозможно. Расписалась в своём полном бессилии, так хоть растолковала бы людям серьёзность положения!
Отопление — частный пример. В таком же состоянии водопровод — представьте себе, что большой город остался без воды. Быстро растёт доля ветхого и аварийного жилого фонда. Но и ЖКХ — частный пример. Давайте же сделаем общий вывод — обо всём нашем жизнеустройстве. Нам кажется, что у нас есть какой-то общественный строй — политическая система, производство и торговля, школы и больницы… Но ведь всё это существует лишь постольку, поскольку существуют и незаметно работают огромные технико-социальные системы — заводы и колхозы, транспорт и отопление, армия и милиция. Рухни любая из этих систем — сразу, как карточный домик, развалится всё жизнеустройство, мы перейдём к иному образу жизни.
И вот, располагая опытом истёкшего десятилетия, мы должны сделать, наконец, вывод, который проверен и перепроверен, стал непререкаемым. Целый ряд больших систем, созданных за советский период, как оказалось, не могут быть преобразованы в системы рыночного типа. Сломать их или изуродовать можно, а переделать — никак.
Не удалось заменить колхозы и совхозы фермерами, как ни старались. Не удалось перестроить промышленность по западному образцу, несмотря на приватизацию. Десять лет бьются над «реформой» армии, а сумели лишь сделать её небоеспособной. Задушили науку — а другой не появилось. Частной медицины не возникло, если не считать стоматологов да венерологов. Бьются над расчленением Единой энергетической системы, но только изуродуют её. Так что никакого нового общественного строя не сложилось и не сложится — просто над советскими системами жизнеобеспечения нависла шайка паразитов, которая высасывает из них последние соки. То, что творится в стране, похоже на спектакль под названием «Пляска смерти».
Второй вывод ещё тяжелее. Советские системы не поддаются перестройке — ну так строили бы новые, хорошие, рыночные! Вон сколько экспертов МВФ и Всемирного банка у нас пасётся, могли бы научить. Но нет. Нужные России системы жизнеобеспечения настолько велики, что новый режим не в состоянии за обозримый срок построить параллельно со старыми советскими иные, альтернативные системы. Отопление — простой и наглядный пример, но в действительности почти все большие системы таковы. Не могут «инвесторы» построить свою, акционерную теплосеть или Братскую ГЭС, свою, акционерную, сеть автострад. Они могут только «приватизировать» то, что построено в плановом хозяйстве.
Понятно, что многие большие системы абсолютно необходимы для сохранения общества и даже физического выживания населения. Не может существовать город без воды, без канализации, без отопления. И выходит, что замкнулся заколдованный круг. Нынешний режим не может создать новые, «свои» системы. Но режим не может эксплуатировать и поддерживать в исправном состоянии построенные ранее советские системы — близится их полный износ и отказ. Мы попали в историческую ловушку.
Таким образом, этот режим не смог создать нового воспроизводимого общественного строя — общество в его нынешнем состоянии может просуществовать лишь столько, сколько просуществуют старые советские системы. Как только откажет отопление, возникнет иное бытие. Пока трудно предсказать, какое именно, но продолжение нынешнего строя жизни будет невозможно.
Вариантов прохождения через этот кризис немного: хаос и анархия, диктатура (с НАТО или без НАТО — не так уж важно), гражданское самоуправление (советы). Скорее всего, придётся пройти через нестабильное сочетание всех трёх типов жизни. Чем раньше власть и граждане признают крах «рыночной реформы» и договорятся о проекте восстановления, тем меньше потерь мы понесём в этот период и тем более человечным и справедливым будет тот строй, что возникнет после катастрофы.
Апрель 2003г.




СОВЕТСКИЙ СТРОЙ — ПАМЯТЬ И МАТРИЦА ДЛЯ БУДУЩЕГО
Спасительная кровь


Исполнилось десять лет событию, которое давно должно было бы войти в учебники истории России — если бы эти учебники писали не прикормленные Соросом профессора. Это — 3 и 4 октября 1993 г., когда несколько тысяч безоружных людей попытались своими телами защитить остатки достоинства и права. И эта их попытка кончилась расстрелом, который к тому же загодя готовился как всемирный телевизионный спектакль, поданный на все «цивилизованные страны» с синхронным переводом американских комментариев.
События того Октября — не политические. Политика в них была, но как оболочка, почти как шелуха. Они важны для каждого русского, какую бы позицию он в политике сегодня ни занимал. Это был выброс духовной, а не материальной силы. Неожиданный и никем не организованный отклик на зов совести. То, что таких людей, какие откликнулись на этот зов с риском для жизни, ради уже почти задушенных, еле мерцающих идеалов, было множество — вещь удивительная. Ею каждый русский и каждый советский может гордиться. Даже тот, повторяю, кто с этими идеалами и с правдой тех людей не согласен.
Потому-то идеологические шавки стараются так принизить те события: «Это был путч! Это была разборка между сторонниками Ельцина и Хасбулатова!». Эти подонки пера и экрана взялись оболгать мёртвых, прекрасно зная, что для тех, кто пришёл к Дому Советов, и Хасбулатов, и Руцкой были ноль. Такой же ноль, как и сейчас. Конечно, говорили и о них, и о Ельцине, и о Конституции — но чтобы как-то прикрыть обыденными словами то невыражаемое, что их туда привело и соединило.
Стараясь придать тем событиям образ мелкой стычки сходных политических шаек, нынешние идеологи хотят вытравить из обихода понятия чести и совести, гордости и самоотверженности. Всё это, мол, не для русских.
Весь мир видел — умирать к Верховному Совету РСФСР пришли тысячи именно простых людей, причём с плохо скрытым презрением к депутатам, отдавшим РСФСР на растерзание тому режиму, который теперь отбрасывал этих депутатов, как рваную тряпку. Что же двигало этими людьми? Об этом не говорили, даже стеснялись. А двигали ими именно чистые чувства. Такое редко бывает — а у нас было, перед нашими глазами.
И не бесшабашные были эти люди, предвидели финал. Когда обыскивали карманы юношей, убитых около Останкино, находили квитанции на загодя оплаченный гроб. И это было идеализмом! Не хотели эти юноши, чтобы на гроб для них тратилось постылое правительство? Так и по этим квитанциям гробы для них власти не забрали — на рассвете свезли их в крематорий, навалом на грузовиках.
По какому-то закону диалектики, с разнузданной силой проявилась в те дни душевная низость и мелочность тех, кто отдал приказ о расстреле или радовался этому приказу, Я тогда, сравнивая, полностью успокоился: эти люди, которые пробрались к власти, рано или поздно будут из России смыты, они с ней духовно несовместимы.
Вспомните, как началось: в огромном здании Дома Советов, полном людей, отключили свет, отопление и водопровод. А был уже снег на дворе. И этой низости аплодировала интеллигенция — поэты, музыканты. Потом, когда полностью блокировали Дом Советов и в его дворе осталось около семи тысяч граждан, к нему подогнали жёлтый БТР с мощными динамиками, чтобы день и ночь оглушать этих людей похабными песнями. Получайте, идеалисты! Это люди Волкогонова постарались, «политработники».
Сам Волкогонов тоже поставил своего рода рекорд низости. После расстрела Дома Советов из танков, он тут же официально выступил по телевидению и заявил, что обстрел вёлся болванками — снарядами без взрывчатки. Лишь для сотрясения здания! Вот как нагло врёт эта власть. В Доме Советов были и артиллеристы, они зафиксировали тип снаряда при каждом выстреле. Были и самые современные снаряды кумулятивного действия. Взрываясь внутри здания, они давали такую взрывную волну, которая разрывала тела всех, кто находился в помещении. Те, кто после взрыва вбежал в эти помещения оказать помощь раненым, рассказывали, какое страшное зрелище представало их глазам. Помощь оказывать было некому. Но не о Волкогонове разговор. Он был подлец по долгу службы, к тому же неплохо оплачиваемой. Удивляет «бескорыстная» низость московской культурной элиты.
Президиум Российской Академии наук публично одобрил действия Ельцина. Браво, господа! Слава российской науке! Так что же вы потом жаловались, что Академии не платили зарплату? Вы же плюнули на кровь тех, кто и пытался защитить строй жизни, при котором наука была нужна и её уважали.
А те меломаны, которые потекли на ритуальный концерт на Красной площади 3 октября, загодя отмечающий окончательную победу «демократии»? Ведь знали, что совсем рядом — сгусток горя и гнева сограждан. Возрождали обычай накрывать победный пир над телами связанных и задыхающихся побеждённых? Ну, ладно, Ростропович (какое верное имя — Мстислав!) — а зачем было в день национальной трагедии участвовать в этом балагане простому учителю, врачу, инженеру? Ведь их друзья по работе в это время около Дома Советов буквально готовились к смерти.
Ведь уже и толпы мародёров начали подтягиваться к Дому Советов, пока метро не закрылось. Их Гайдар пригласил по телевидению — вспомните это, голосующие за СПС. И вспомните истерику Немцова: «Давите их! Давите, Виктор Степанович!»
Я не хочу говорить о той стороне событий, которая била по чувствам, потрясала. Хочу вспомнить вещи вторичные, почти незаметные, но, по-моему, важные для всех, кто пытается понять самих себя, сегодняшних.
Около Дома Советов собрались люди из разных слоев общества, конфликт вышел за рамки политического. Этих людей влекло что-то общее, сохранившееся в народе. Было там много рабочих и инженеров, но я видел там и нескольких видных профессоров (даже моего первого научного руководителя в университете). Только с нашего курса химфака МГУ я встретил четырёх, а кого-то, может, не узнал.
Все эти люди, чтобы прийти и остаться, от многого отрешились. Но потом уже об этом не думали и не говорили. Съёживались и нервничали, когда ОМОН в очередной раз имитировал атаку с дубинками, давил на нервы. Как расширялись зрачки у женщин и девушек — глаза чёрные, совсем без радужной оболочки. Хотелось каждой поклониться. Но не уходили — это как-то было вычеркнуто из вариантов поведения. Только по утрам, когда мужчины виновато уходили на работу, спрашивали: «Вернётесь?»
В ночь на 28 сентября я, промокнув насквозь и чувствуя озноб, поехал домой переодеться. А утром Дом Советов был полностью блокирован, безуспешно туда пытались пробиться даже депутаты. Один полковник милиции объяснял: «Граждане! Вас мало, и поэтому с вами можно не считаться. Вот если бы вышло вас полмиллиона, то ничего этого бы не было». Но говорил он эти разумные слова как раз тем, кто пришёл, а не тем, кто глазел у телевизоров и на чьей совести поэтому тоже есть капельки крови.
Конечно, ничто не забыто, и память о 3-4 октября тихо работает в нашей душе. Шуму она не делает, но, думаю, редко когда пролитая кровь была такой спасительной для народа. Хотя её прямого воздействия на политику вроде бы и не видно. Я думаю, главное, чему послужила стойкость наших соотечественников, это то, что не удалось вселить в нас леденящий страх и не удалось стравить людей по политическим признакам. Особенно натравить граждан на армию.
Вот, вечером 28 сентября от посольства США на блокаду Дома Советов России передвигался батальон дивизии им. Дзержинского. Толпа ревела им: «Фашисты! Фашисты!»
Я подошёл поближе и смотрел в лица солдат, одетых в каски и бронежилеты. Это были мальчики, все как один худые, щуплые, с русскими лицами, неспособными скрыть никакое чувство. В глазах их застыл ужас. Ужас перед тем, что им могли приказать сделать.
Когда передние ряды ревевшей толпы, придвинувшейся к колонне, увидели глаза этих солдат, многие женщины заплакали. Они стали совать солдатам яблоки и сигареты. Им было жалко этих вооружённых детей гораздо больше, чем самих себя. Кто из них за Хасбулатова, кто за Ельцина? Это же чушь. Все видели: это две родные части одного народа, которые заталкиваются подлыми политиками в какую-то страшную мясорубку. Да, русские люди не могут организоваться, чтобы умело этому противостоять. Но душу свою они вам, господа, не продали (кое-кто из любопытства отдал даром, но это другое дело).
Столкновения с кровопролитием всегда дают множество уроков и могут служить просветлению народного самосознания. Слетают маски с политиков, падают фиговые листки с «духовных авторитетов», выявляют себя провокаторы. Надо только внимательно изучать эти уроки и не забывать их — ведь все заинтересованные клики стараются их затемнить.
Вот две позиции перед теми днями. Русская Православная Церковь делала всё возможное, чтобы не допустить кровавого столкновения. Не говоря уж о русских писателях, такие далёкие от политики выразители нашей культуры как Сергей Бондарчук и Георгий Свиридов обратились к Ельцину, «уповая на чувство Бога и Родины» — пытались предотвратить кровь. А что же демократы? Они взывали: «патронов не жалеть!» Когда в истории исходили такие призывы из кругов интеллигенции? Почитайте обращение демократических писателей к Ельцину: «Хватит говорить. Пора научиться действовать… „Ведьмы“, а вернее — красно-коричневые оборотни, наглея от безнаказанности… Эти негодяи уважают только силу. Так не пора ли её продемонстрировать?..»
И ведь их мышление не изменилось, они не сожалеют о своих подписях, даже повидав всё, что произошло потом. Так что не надо иллюзий — под корочкой нынешней мнимой стабильности кипят несовместимые чувства. Память помогает нам превращать эти чувства в холодную силу, и грех тем, кто от этой памяти отступится.
Октябрь 2003г.




Цена соблазна


В конце 80-х и начале 90-х годов в СССР произошла “ революция сверху ”. Был изменен политический строй, национально-государственное устройство страны (распущен СССР). Была заменена государственная идеология и управленческая элита страны. Была захвачена общенародная собственность, и накопленное за века национальное богатство передано ничтожному меньшинству. Изменились социальная система и образ жизни практически всего населения страны, что выразилось в показателях смертности и рождаемости. Перспективы мрачные. Как пишет в только что вышедшем журнале видный специалист по экономическому прогнозированию А.Р.Белоусов, “анализ наиболее вероятных сценариев показывает, что ни один из них не обеспечивает в среднесрочной перспективе выход из системного кризиса за пределы саморазрушения экономики”. Демографы предупреждают о реальной опасности исчезновения русских как народа.
В отличие от всех известных в истории революций, эта, “рыночная”, привела не к взлету духовного творчества, хотя бы со страстью и страданиям, а к упадку, увяданию и распаду всего высокого, чем жив человек — музыки, поэзии, науки. Торжествуют хамство, посредственность и тупая агрессивность новых хозяев жизни. Противно видеть эти сытые нездоровые лица.
Таким образом, ликвидация советского жизнеустройства не только не принесла счастья подавляющему большинству наших сограждан, но в обозримом будущем грозит им многими, еще не вполне осознаваемыми бедами. На Россию накатывает вал новых, незнакомых нам угроз и опасностей.
Эта “революция регресса” была совершена без насилия и даже без явного столкновения крупных социальных сил. Конечно, успех “реформаторов” во многом определялся тем, что стоявшая у рычагов партийной власти верхушка выступала уже в союзе с противниками СССР в холодной войне и получила от них большую интеллектуальную и технологическую помощь. Кроме того, в СССР не было гражданского общества и демократических механизмов, так что противники перестройки и не могли организовать общественный диалог и хотя бы минимальное сопротивление обману масс. Тоталитаризм государственной власти в советской системе способствовал ее гибели.
И все же главным условием той легкости, с какой провернули свое дело “приватизаторы”, было согласие народа. Само это меньшинство, людей типа Гайдара или Гусинского, понять (хотя и не оправдать) можно. Их главной и, по сути, единственной целью был захват собственности, и они этой цели добились. Сейчас все демократические бирюльки, которыми они заманивали интеллигенцию, отброшены. Они рады тому, что власть плюет на референдумы, рады “черной пропаганде” телевидения и подлогам на выборах, мечтают о появлении у нас своего Пиночета. Захватив власть, телевидение и собственность, господствующее меньшинство надолго развязало себе руки и вышло из-под всякого контроля. Мы же видим — никакие самые страшные разоблачения деятелям нашей новой верхушки не страшны, только посмеиваются, даже не отрицают и не оправдываются. С ними все ясно, мы должны подумать о себе. На что мы променяли страну и будущее наших детей и внуков? Я все время обращаюсь с этим вопросом не потому, что предлагаю вернуться прошлое, а потому, что нам как-то надо выбираться из ямы, а мы делаем все те же ошибки.
Согласие людей на “реформу” было пассивным, но большего и не требовалось. На что же согласился наш человек? Что ему пообещали “реформаторы”? Ведь не может же человек в здравом уме отдать благополучную, в главном, жизнь и всеобщую вполне реальную надежду на улучшение этой жизни ни за что, без всякой приманки. Должен же был произойти в умах людей какой-то глубокий переворот. Возможно, они его и не заметили, не осмыслили, но он был. Давайте же попытаемся его понять.
Вот к какому выводу пришел я сам. Советское жизнеустройство не с неба свалилось и никак не вытекает из каких-то теоретических доктрин, например, марксизма. Оно сложилось под воздействием природных и исторических обстоятельств. Почти все они загоняли нас в узкий коридор — без индустриализации не вытянули бы войну, без коллективизации не провели бы индустриализацию, и все с огромными перегрузками, все это были дела, теоретически невозможные. Исходя из этих обстоятельств поколения, создавшие советский строй, определили главный критерий выбора нашего жизнеустройства — сокращение страданий .
На этом пути советский строй добился признанных всем миром успехов. В СССР после череды критических периодов были устранены главные источники массовых страданий и страхов — бедность, безработица, бездомность, голод, преступное, политическое и межнациональное насилие, а также массовая гибель в войне с более сильным противником. Ради устранения всех этих угроз были понесены большие жертвы, но уже с 60-х годов возникло стабильное и нарастающее благополучие.
Другим, противоположным критерием выбора жизнеустройства было увеличение наслаждений . Советское жизнеустройство создавали поколения, перенесшие тяжелые испытания, их опытом и определялся выбор. Но в ходе перестройки ее идеологи убедили политически активную часть общества, уже новое поколение, изменить выбор — пойти по пути увеличения наслаждений и пренебречь опасностью массовых страданий . Речь идет о фундаментальном изменении, которое не сводится к смене политического, государственного и социального устройства (хотя неизбежно выражается и в них). Выбор этот настолько серьезен, с этого распутья идут дороги настолько разные, что над вопросом размышляли самые древние известные нам философы.
Шопенгауэр в книге “Афоризмы житейской мудрости” свел главные советы мудрых людей всех эпох. Вот с чего он начинает раздел “Правила общие”: “Первой заповедью житейской мудрости я считаю мимоходом высказанное Аристотелем в Никомахейской Этике (XII, 12) положение, которое в переводе можно формулировать следующим образом: “Мудрец должен искать не наслаждений, а отсутствия страданий”… Нет худшего безумия, как желать превратить мир — эту юдоль горя — в увеселительное заведение и вместо свободы от страданий ставить себе целью наслаждения и радости; а очень многие так именно и поступают”.
Так и мы поступили. Вспомним, как уже в начале перестройки началась кампания за переток средств из тяжелой промышленности в легкую, за прекращение всех крупных программ. А.Н.Яковлев заявил: “Нужен поистине тектонический сдвиг в сторону производства предметов потребления. Решение этой проблемы может быть только парадоксальным: провести масштабную переориентацию экономики в пользу потребителя… Мы можем это сделать, наша экономика, культура, образование, все общество давно уже вышли на необходимый исходный уровень”.
Оговорку, будто “экономика давно уже вышла на необходимый уровень”, никто при этом не обсуждал, она была сразу же отброшена — речь шла только о тектоническом сдвиге . Сразу же было проведено резкое сокращение инвестиций в энергетику (Энергетическая программа, выводившая СССР на уровень надежного обеспечения энергией, была прекращена). Красноречива была кампания, направленная на свертывание оборонной промышленности, созданной в СССР именно исходя из принципа сокращения страданий . Не вспомнила молодежь, как ее деды, бывало, бежали в атаку с одной винтовкой на троих.
Это изменение критерия жизнеустройства противоречило исторической памяти русского народа и тем непреодолимым ограничениям, которые накладывали на нас географическая и мировая реальность, доступность ресурсов и уровень развития страны. Согласиться на такое изменение значило отвергнуть голос здравого смысла. Но ведь согласились и даже аплодировали!
Как пример жизни при увеличении наслаждений идеологи дали нам Запад, в виде ложного светлого мифа (да хоть бы и не ложного!). Активная часть населения приняла этот пример за образец, оценив собственное жизнеустройство как недостойное (“ так жить нельзя! ”). Отвращение к своему образу жизни, внушенное в ходе перестройки, было так сильно, что при опросе в 1989 г. 64% ответивших через “Литературную газету” (это в основном интеллигенты) заявили, что “наша страна никому и ни в чем не может служить примером”. Никому и ни в чем! И это о стране, где каждый ребенок имел вдоволь молока и книг — зная, что в мире 20 миллионов детей умирали за год от голода. Сдвиг в сознании был столь глубоким, что образ Запада к концу 80-х годов стал поистине вожделенным , что было немыслимо еще за пять лет до этого. Такая массовая зависть к “чужому дому” с отрицанием своего дома — признак разрыва со здравым смыслом, ведущего к национальной катастрофе.
Для перехода к жизнеустройству, направленному на увеличение наслаждений , требовалось глубокое изменение в культуре. Поскольку стремление к наслаждениям через потребление не имеет предела, то с новым строем жизни оказывались несовместимы два главных устоя русской культуры — нестяжательство и солидарность . Ведь блага всегда ограничены, и за них приходится конкурировать. Значит, сильные в таком обществе должны со спокойной совестью топтать ближних. Поэтому с самого начала перестройки была развернута идеологическая кампания по внедрению в сознание нового представления о человеке и его правах, очернение самой идеи братства людей. Это было настоящим гонением на православие.
Как ни тяжело, надо признать: одну важную черту массового сознания верно подметили демократы “первой волны” — избалованность людей высокой надежностью социальной системы СССР. Ее они и использовали. Два поколения выросли у нас в новых, никогда раньше не бывавших в истории России условиях: при отсутствии угроз и опасностей. Вернее, при иллюзии отсутствия угроз. Причем эта иллюзия проникла глубоко в душу, в подсознание. Реально мы даже не верили в существование холодной войны — считали ее пропагандой. Нам казалось смешным, что на Западе устраивают учебные атомные тревоги, проводят учебные эвакуации целых городов. Нам даже стали казаться смешными и надуманными все реальные страхи и угрозы, в среде которых закаляется человек на Западе: угроза безработицы, бедности, болезни при нехватке денег на лекарства. Мы из нашего воображения вычистили даже чужие угрозы, чтобы жить совершенно беззаботно.
Человек у нас привык к тому, что жизнь может только улучшаться, а все социальные блага, которыми он располагает, являются как бы естественной частью окружающей природной среды и не могут исчезнуть из-за его, человека, политических установок и решений. Человек перестал, например, видеть связь между светом в его лампочке и энергетической системой страны. Он уверовал, что свет этот — явление природы, и никакой Чубайс, никакая приватизация не могут этот свет у него отнять. Испанский философ Ортега-и-Гассет давно сказал важную и неприятную вещь: “избалованные массы настолько наивны, что считают всю нашу материальную и социальную организацию, предоставленную в их пользование наподобие воздуха, такой же естественной, как воздух, ведь она всегда на месте и почти так же совершенна, как природа”.
Горе в том, что это состояние избалованности господствующее меньшинство научилось поддерживать, даже без больших затрат. Подержанные автомобили, блеск витрин, поощрение греха и лени — все это соблазняет молодежь, и она хиреет. Так ребенка можно уморить, кормя его конфетами и поя разбавленной водкой — он и не потребует здоровой пищи. Те, кто устоял, должны оставить распри и объединяться — помочь ослабевшим. Иначе не уцелеют и те, кто сегодня благополучен. Беда, идущая на Россию, разбираться не будет.
Июнь 2000г.




Ядро нашего общества — существует ли оно?


Многопартийность в России, о необходимости которой так много говорили антикоммунисты, буксует. КПСС, партия «соборного» типа, которая потому и не была партией (то есть представительницей «части»), исчезла, не выдержав кризиса поиска путей. Но набора партий, выражающих разные интересы в конфликте, не возникло. Не таков конфликт и не таково общество.
На наших глазах ведется эксперимент по искусственному созданию партии без идеологии, с абсурдным названием «Единство», несовместимым с самим понятием партии. Это — попытка создания КПСС без советского строя. Вряд ли эксперимент будет долгим, но польза от него есть. Это еще один опыт, пусть и неудачный. Понятно, что без программы объединить людей нельзя. Повторяя каждую неделю, что программы нет, потому что какой-то Греф запаздывает с ее написанием, бригада Путина быстро теряет баллы. А те странные бумаги, которые «утекают» из ведомства Грефа, видимо, для изучения общественного мнения, просто приводят человека в недоумение. Неужели это всерьез?
Партий не возникает потому, что группы и группки политиков не выражают чаяний, идеалов и интересов крупных социальных групп. Как же превращаются чаяния в политические программы, на которых строятся партии?
Любая цивилизация имеет в своем культурном основании большой миф о ее истоках и становлении. Например, миф Запада — идея о «столбовой дороге», ведущей к современному Западу от Древней Греции и Рима. В философии этот миф представлен Гегелем: лишь Запад имеет историю, все остальные «выпали» из нее, поскольку уклонились от «столбовой дороги».
В квазинаучном виде этот миф оформлен историческим материализмом как объективный закон соответствия производительных сил и производственных отношений, задающий «правильную» смену общественно-экономических формаций. В этом с истматом совпадает либерализм, ставящий под сомнение лишь необходимость следующих за капитализмом формаций. Для либералов капитализм — конец истории, а для марксизма — конец предыстории. Можно сказать, что истмат и либерализм — двуликий евроцентристский миф Запада. Именно борьба между двумя этими «ликами» создает устойчивую двухпартийную систему, в которой конкурируют два варианта, сходные в главном.
Большой цивилизационный миф всегда имеет свое социальное измерение, наполнение которого меняется соответственно историческим условиям. Социальный миф стабилизирует настоящее, оправдывая его грядущим «светлым будущим». Он питается и религией, и наукой, и народными суевериями.
Христианство с его верой в Царство Божье питало много социальных мифов (ересей) — о возможности устроения этого Царства на земле, о граде Китеже, о благодати бедности. Это на длительные эпохи стабилизировало социальный порядок. На изломах христианства возникали большие социальные движения (крестьянские войны и буржуазные революции, связанные с Реформацией).
Марксизм как миф «от науки» стабилизировал буржуазное общество — несмотря на революционность марксизма, а возможно, именно благодаря ей. Реальные пролетарские революции произошли на «изломе» марксизма (через ленинизм, маоизм и другие виды «национальных марксизмов»). Во всех случаях под знаменем пролетарских революций происходили революции крестьянские. Пролетариат оказался самым нереволюционным классом. Видимо, не только вследствие сути атомизированных наемных работников, но и потому, что был «успокоен» истматом: мол, будущее за пролетариатом, надо только дождаться, когда производительные силы потребуют смены производственных отношений.
Вероятно, еще важнее, что миф, овладевший массовым сознанием, мобилизует правящий слой общества на то, чтобы понемногу изменять социальный порядок, обеспечивая достаточный уровень согласия подданных. Так менялось феодальное общество под воздействием христианских мифов и ересей, так меняется, и довольно быстро, буржуазное общество под влиянием мифов марксизма (отсюда социал-демократия через раз у власти и «социальное» государство). Получив от марксизма сигнал, что «пролетариат — могильщик буржуазии», капитализм устранил пролетариат, дав ему ничтожную собственность и создав массовую культуру с буржуазными ценностями.
В России революция произошла под «заемным» знаменем марксизма, а по мере развития советского строя, принципиально противоречившего истмату, часть общества, восприимчивая к марксизму как идеологии, быстро сужалась. Благодаря силе советского государства было официально утверждено, что именно Ленин и Сталин были истинными марксистами, а их оппоненты — ренегатами. На деле, конечно, меньшевики, бундовцы, а затем троцкисты были ближе к главным постулатам политэкономии и антропологии марксизма. Нынешние антисоветские марксисты типа Бутенко или Ципко правы в том, что советский строй был «неправильным», был отходом от марксизма.
Сегодня, после ликвидации советской власти и ее официальной идеологии, к фразеологии марксизма восприимчива лишь небольшая часть пожилых людей, даже небольшая часть КПРФ. О сути же марксизма и речи нет, никто в нее в последние десятилетия не вникал и не вникает. То есть, в России уже нет аудитории для того марксизма, который у нас культивировали. А о современном марксизме и говорить нечего, потому что у нас его и за марксизм не примут.
Если признать, что либерализм также не овладел массовым сознанием или затронул только самые верхние слои сознания части энтузиастов, то положение России в идейной сфере оказывается сложным. Здесь нет ни религии, ни теории, ни производных от них социальных мифов, которые могли бы соединить общество и оправдать усилия, необходимые для выхода из кризиса. В других цивилизациях, которые уцелели после экспансии Запада и начали свой проект развития, необходимая идейная основа есть. Это — Китай и Япония, Юго-Восточная Азия, Индия и Исламский мир. Заметим, что ни в одной из них марксизм не является уже и оболочкой, «упаковывающей» идеи справедливости и благоденствия. У них созрели собственные, национальные «упаковки».
Православие, на которое многие возлагали надежды, видимо, не может выполнить объединяющую роль. Это выявилось уже в начале века, когда Церковь не смогла указать никакого пути, альтернативного революции. Причина — в самой сути Православия как истинно христианской религии, уходящей от мирских конфликтов. Вторая причина, исправимая, но не исправляемая — невежество и религиозная бесчувственность активных «интеллигентов в Православии», которые лихо смешивают Богово и кесарево и отпугивают людей своим напором.
Подведем итог. Мы по своей культуре — часть христианского мира (даже наши «нехристианские» народы), и мы слишком проникнуты Просвещением, чтобы искать легитимацию нашего жизнеустройства в архаических традиционных философиях и религиях. В то же время мы — единственная часть христианского мира, не пошедшая по пути буржуазного либерализма и не впавшая в колониальное людоедство. Кто-то об этом жалеет, не будем с ними спорить. Главное, что жалеть поздно, к пиршесту людоедов нас уже не допустят, а без него и буржуазным либерализмом никого прельстить нельзя. И, похоже, «заграница нам не поможет», так что возможность дурить людям головы либеральными иллюзиями иссякает. На чем же мы можем строить проект?
Указанная фундаментальная трудность выхода из кризиса сопровождается трудностью организационной. Все сложившиеся политические силы, представляющие фрагменты внешне расколотого общества, уже привязаны к определенному образу и языку. Все они, даже включая «Единство», прошли максимум своей способности к консолидации людей, и ни у кого эта способность не достигла критического уровня.
Рыночные идеологи исчерпали свой ресурс, ибо практически все, включая их самих, убедились в том, что «протестантской Реформации» в России не произошло и гражданского общества не возникло. Капитализм, даже не родившись, выродился в воровство и хамство. По инерции Явлинский удерживает часть интеллигенции, но этот проект уже на излете. Хотя бедная Хакамада потела, прыгая на дискотеках, молодежь, которую смогли собрать «правые», не желает никаких проектов. Это деклассированная молодежь, голосовавшая за СПС из нигилизма переходного возраста.
«Громилы» типа Жириновского и Лебедя, которые эксплуатировали расщепленное национальное сознание, также теряют паству, поскольку связного проекта предложить в принципе не могут. Для этого надо было бы преодолеть расщепление общественного сознания — то есть, утратить единственный источник их очарования.
Ельцин поднялся на волне антисоветизма, разрушения СССР и «западной утопии». Это уже никого вдохновить не может, и прагматический «ельцинизм воров» должен быстро искать новую политическую маску, но срок ее действенности будет намного короче, нежели у Ельцина.
КПРФ — партия с самой большой объединяющей способностью, которую она, однако, не только не увеличивает, но даже утрачивает. Это видно по постоянной потере больших политических капиталовложений: Руцкой, Говорухин, Подберезкин, а теперь и Тулеев и т.д. Причина — в попытке слишком широкого захвата (от безработных до «национально ориентированного капитала») и внутренней противоречивости программных заявлений. Ради верности марксизму идеологи КПРФ приняли важные постулаты антисоветизма, а ради патриотизма отказались от главных идей марксизма. В результате в сложившемся в массовом сознании образе КПРФ слишком много «Горбачева» и «номенклатуры» и не хватает искренности. Пусть это образ ошибочный, но ведь ошибки надо исправлять, а этого пока не видно.
Главная ценность КПРФ — система низовых организаций, реальная идеология которых мало зависит от заявлений публичных политиков от КПРФ и сводится, в основном, к здравому смыслу и стихийной философии справедливости. Надолго ресурса такой идеологической базы не хватит, да и в организационном плане разрыв между верхушкой и базой начнет ослаблять партию.
Разумеется, даже если низовые организации растают из-за недостаточной подпитки молодежью, КПРФ останется парламентской партией, собирающей значительную часть голосов. Но мотивацией ее избирателей будет не положительный проект КПРФ, а отрицание всех прочих проектов. На основе отрицания соединить достаточную для преодоления кризиса часть общества невозможно.
Пока что КПРФ смогла выполнить главную задачу — сдержать противника в отступлении, работая на идейных ресурсах возмущения. Но привлечь основную массу народа и особенно молодежь с этими ресурсами невозможно — для них нужен проект развития. Его можно выработать только на базе большого теоретического прорыва, через интеллектуальный диалог.
Какова же «карта» нашего общества — оставляя в стороне влиятельное, но очень небольшое меньшинство, которое вне всяких идеологий присосалось к экономическим ресурсам и не отвалится от артерии, пока общество не обретет волю? Являются ли массивные общественные силы более радикальными, чем политические партии и движения? Иными словами, «растаскивает» ли общество политиков прочь от центра, так что главной тенденцией будет дальнейшая фрагментация вплоть до антагонизма?
Я считаю, что та часть народа, которая оказалась неохваченной идеологиями перечисленных политических сил, находится не «за» этими силами, не в зоне большего радикализма, а «между» ними, в центре. Значит, она в принципе может составить центральное ядро, при обретении самосознания которым и произойдет достаточная консолидация общества. Это не значит, что люди центрального ядра не критикуют, например, КПРФ за недостаток радикализма, но речь идет вовсе не о радикализме забастовок и уличных боев или крепких выражений. По-моему, суть этой критики в желании получить от политиков более четкие и логичные (в этом смысле более «радикальные») формулировки оценки положения и программных альтернатив. Именно в этом смысле Гайдар и Явлинский радикальны, а КПРФ — нет. В ядре находятся люди здравого смысла, их не удовлетворяет неопределенность и внутренняя противоречивость программ.
Из исследований, вызывающих минимум доверия, можно создать следующий, конечно, весьма рыхлый, образ этой части народа («ядра»):
— Она не сосредоточена в определенном социальном слое или поколении, но обладает общими культурными основаниями (языком, набором понятий и типом мышления).
— Она не воспринимает фразеологии марксизма, но ценила бы его суть и метод рассуждений (она их в какой-то мере использует — стихийно, очищая от вульгаризаторских наслоений).
— Она не увлечена антисоветизмом, высоко оценивает советский социальный порядок (ругань не в счет), однако скептически относится к идее реставрации советского строя, а тем более СССР. В целом, она ощущает, что советский проект представлял нечто очень значительное, но непонятое. Это непонимание беспокоит.
— Она уже не верит в либеральную утопию и не является «прозападной». Западнические иллюзии сменились очень сильным скептицизмом в отношении Запада и его притязаний к России. Она отвергает сословное деление общества, но не тяготеет и к классовому устройству с демократией западного типа.
— Она не является «антизападной» и равнодушна к державной российской риторике. Патриотическая патетика оппозиции вызывает у нее чувство неудобства, ее патриотизм включен в коллективное бессознательное и избегает экзальтации.
— Она, в отличие от нынешней оппозиции, осознает или хотя бы чувствует, что политическая борьба сегодня идет в условиях, к которым мы не привыкли — в условиях побежденной и практически оккупированной страны. Значит, должна вырабатываться какая-то новая «технология» борьбы.
Могут ли люди, чья культура обладает указанными признаками, быть соединены общей идеологией — или речь идет о множестве несовместимых по отдельным признакам групп как неорганизованных «эшелонов» указанных выше конфликтующих политических сил? Это — другая постановка того же вопроса: победит ли тенденция растаскивания этого ядра или оно склонно к укреплению через обретение своей программной базы?
На мой взгляд, объединение этой части общества возможно, ибо пронизывающие ее культурные связи сильны и многообразны. На ней и держался советский строй — уже вопреки официальной идеологии КПСС и одновременному давлению антисоветизма в конце 80-х годов. Как это ни покажется парадоксальным, на нем же держалась и перестройка — как ее воспринимало общество, а не перехватившие власть теневые силы. На этом ядре держится и сегодня Россия, хотя по теории в нынешних социальных условиях и страна, и общество должны были бы рассыпаться.
Притяжение имеющихся сегодня политических доктрин, «растягивающих» это потенциальное ядро народа, будет преодолено, если возникнет организация (партия, движение) с духовным и социальным проектом, а также стилем мышления и организацией, отвечающим приведенным выше признакам. Иными словами, дать потенциальному «ядру» самосознание сможет партия или движение, чья идеология не будет ни либеральной, ни марксистской, ни антисоветской, ни «прозападной», ни «ура-патриотической».
Можно было бы сказать, что это — «идеология здравого смысла» с добавкой научного мышления, но этого недостаточно. В ней здравый смысл должен быть возвышен до осознания того выбора, перед которым стоит не только Россия, но и все человечество. Мессианизм советского типа (создание мирового лагеря социализма как «своей» цивилизации) должен быть не отброшен, а заменен духовным участием в судьбе мира: спасти Россию значит проложить одну из троп к выходу из общего кризиса. Большие задачи решаются только в том случае, если ставится задача еще более крупная (высшего порядка).
Из приведенных выше признаков вытекает, что речь идет о партии социал-демократического толка — современной, с большим социальным проектом, но хладнокровной, способной на ведение дел в «переходные периоды» с необычными и плохо изученными угрозами. Но назвать такую партию в России социал-демократией — очень грубое упрощение, и, строго говоря, неверно, поскольку в социал-демократии слишком много западничества, и либерализма, и уже слишком мало духовного порыва. А без него нам не обойтись. Социал-демократия — движение сытых, оно уже «не зацветает будущим».
Иными словами, прибегая к столь же грубой аналогии, как социал-демократия, можно сказать, что России сегодня нужен Сунь Ят-сен, предложивший большой проект освобождения, а не Мао Цзе-дун или Чан Кай-ши, воплотившие в жизнь два варианта этого проекта. И даже не Дэн Сяо Пин, чье время, к несчастью, у нас упущено — им вполне мог быть Андропов, уже почти не мог быть Горбачев, совершенно не мог быть Ельцин и теперь уже не сможет быть Путин.
То, что сказано выше о существовании в нашем обществе «неопределившегося» ядра, с самого начала реформ понимали многие и пытались это ядро прибрать к рукам… Поэтому до настоящего времени было несколько попыток создать «социал-демократию», но все они включали в себя тот или иной неприемлемый пункт — и проваливались, от А.Н.Яковлева до Роя Медведева. Вернее, у всех них был чуть ли не общий неприемлемый пункт — антисоветизм (иногда с антикоммунизмом, как у Яковлева и Попова, иногда без него — как у Вартазаровой или Рыбкина).
Превратиться в такую «центральную» партию пыталась КПРФ, но это невозможно — она не может освободиться ни от номенклатуры, ни от антизападной риторики, ни от марксизма в варианте РУСО. Она слишком увязла во внутренне противоречивом дискурсе и верно оценивает опасность попыток восстановить его непротиворечивость. У нее уже сложился большой и устойчивый круг сторонников и избирателей, и было бы авантюрой радикально перестраивать свой тип. В то же время из-за этой «стабильности насыщения» не возникло притяжения новых сил. Прежде всего, к КПРФ не повернулись в большой своей части интеллигенция и молодежь.
Создание той партии, о которой идет речь (назовем ее условно «Партия труда»), усилит позиции КПРФ, поскольку сдвинет ее на естественное место на политической арене. Ненормально для коммунистов при таком социальном бедствии, как сегодня в России, претендовать на роль центра и входить в правительство. Появление новой партии не приведет и к расколу КПРФ, поскольку основная масса членов КПРФ не захочет менять свою окраску — например, отказываться от фразеологии марксизма. Об этом говорит тот факт, что попытки устранить хотя бы самые нелепые лозунги истмата вызывают в КПРФ очень болезненную реакцию. Значит, идеологическому обновлению она не поддается и соблазна уйти из нее в другую партию не возникнет (это, кстати, показала и неудача попыток собрать бывших сельских коммунистов в Аграрную партию).
Напротив, возникновение союзной левой партии усилит КПРФ, дополнив левые силы до целостной и способной к росту системы. А главное, такая партия сможет открыть теоретические дебаты, которые как воздух необходимы для оживления всего левого движения (не только в России), но на которые не рискуют идти сложившиеся левые партии.
Именно современная партия, которая привлечет высокообразованную часть общества, сможет восстановить в среде своих сторонников способность к логическому мышлению с опорой на здравый смысл и изучение реальности, а не на фантазии или догмы из учебника, которые в условиях кризиса ничего не объясняют. Такая партия сможет выработать и предложить обществу новый язык, адекватно выражающий реальность — взамен навязанного СМИ «рваного» набора ложных понятий, метафор и штампов. Она сможет снять или хотя бы пошатнуть мифы, внедренные в сознание — сначала «узловые» мифы, а затем всю их систему. Через диалог, последовательно изгоняя «идолов общественного сознания», такая партия сможет сформулировать главные проблемы, стоящие перед обществом, описать возможные альтернативы их решения и объяснить причины, по которым партия склоняется к выбору тех или иных альтернатив.
Назову только главные вопросы, без выяснения которых и речи нет о сплочении даже близких по интересам частей народа.
Во-первых, надо, наконец-то определить, «в каком обществе мы живем». Ведь трагическое признание Андропова, что мы не знаем своего общества, осталось гласом вопиющего в пустыне. Ни советское, ни демократическое обществоведение категорически не приняло вызова. А мы уклониться не можем. Мы обязаны наконец-то выявить в разумных терминах главные черты России как особой цивилизации. Каковы желательные, приемлемые и убийственные для России формулы ее взаимоотношений с Западом в ее нынешнем состоянии? Например, всем ясно, что СНВ-2 снижает обороноспособность России. Вопрос-то в том, снижает ли он ее ниже критического уровня или нет.
Настоятельно требуется понять и ясно выразить суть советского строя, причины его силы и поражения. Что может быть из него восстановлено в будущем? Мы должны отбросить всякие мистификации и обвинения и понять, что предполагалось сломать и что построить в ходе реформы. Что уцелело после перестройки и реформы, надо ли это защищать и как?
Мы должны освоить новые теории государства и власти, понять ее современные технологии (например, манипуляции сознанием, ее приемов и способов защиты от нее). Мы должны понять, что такое легитимность власти, каковы механизмы ее создания и подрыва, какую роль играют сегодня «теневые» властные структуры, криминальная власть и криминальное насилие. Против них оказались бессильны и царская Россия, и СССР — должны же мы извлечь уроки. Мы должны хладнокровно и трезво определить, в чем сегодня главные угрозы и опасности в России, каково их восприятие человеком и обществом. Ведь общество лишают воли, внедряя в сознание истерический страх и уводя внимание от реальных опасностей.
Мы должны изучить современные типы общественных конфликтов и современные представления о революции. Кончилось благостное житье в жестко стабилизированном СССР, в нашу жизнь вошли конфликты с насилием и современный терроризм. Мы должны знать механизмы возникновения, развития и разрешения таких конфликтов.
Сегодня у граждан России накоплен достаточный жизненный опыт («опыт реформ»), а в интеллектуальной среде накоплены достаточные знания, чтобы выработать близкую и понятную людям идеологию нового типа — идущую не от абстрактных понятий, а от «абсолютных» категорий реальной жизни.
Вот пример. Ни политэкономия неолиберализма, ни политэкономия марксизма не накладывают абсолютных, непреодолимых ограничений на вовлечение России в рыночные отношения глобальной экономики. Оппозиция говорит о моральных ограничениях, но это неубедительно, поскольку единая социальная этика временно разрушена (даже коммунисты не отвергают рынок и эксплуатацию человека человеком в принципе). А люди интуитивно чувствуют, что абсолютные ограничения существуют, и государственная власть, нарушая их, ведет дело к истощению и гибели России.
Дело в том, что трудовая теория стоимости, лежащая в основе обеих политэкономических теорий, исключает из рассмотрения природный фактор как не участвующий в образовании стоимости. Между тем, энергоемкость единицы ВВП в СССР была (даже при воображаемом приведении хозяйства к одинаковому технологическому уровню) на 1/3 выше, чем в США — в силу разницы климатических условий. Сегодня Россия осталась без теплых зон (Средняя Азия, Кавказ, Молдавия и Украина, Прибалтика). Значит, энергоемкость ВВП в идеальном случае уже вдвое выше уровня США, а с учетом деградации научно-технического потенциала и еще больше. Отсюда следует, что при полной открытости рынку практически все производство в России становится нерентабельным даже при очень низком уровне жизни трудящихся.
Если бы социальная философия Партии труда строилась не на трудовой теории стоимости марксизма (как у КПРФ) или либерализма (как у Гайдара и Явлинского), а на более современных воззрениях В.И.Вернадского, С.Подолинского и экологов, то показать допустимые границы рыночных отношений в России можно было бы с помощью вполне научных понятий, убедительных для интеллигенции и согласующихся со здравым смыслом трудящихся.
Разумеется, преодоление марксизма совершенно не означает антимарксизма (или ревизии той огромной роли, которую марксизм сыграл в становлении современного мира). Однако это «преодоление» сразу устранит барьер, который уже не может переступить интеллигенция. Барьер этот возник не из-за идеологии, а из-за того, что образованный человек не мог уже принимать постулаты марксизма, явно противоречащие новой научной картине мира. Не принял Маркс второго начала термодинамики, ну что тут поделаешь. Сто лет назад это было не страшно — ресурсы Земли казались неисчерпаемыми, но сегодня-то мы видим, что Земля мала, и рынок ее может просто сожрать.
Новая партия, не связанная с антизападной риторикой и не включившая в свою идеологию «теорию заговора» как объяснение краха СССР, может восстановить необходимые связи с левыми движениями Запада — прежде всего, с социал-демократией и коммунистами. Видимо, на контакты и диалог пойдут и западные либералы, поскольку «необольшевизм» Чубайса и Березовского и для них еле терпим. Они принимают его как «меньшее зло», потому что никак не могут оправиться от испуга перед Сталиным.
Еще более благоприятным может быть отношение азиатских политиков. Все ожидают возникновения в России стабилизирующего политического «центра», хотя мало кто еще понял, что этот «центр» не может быть антисоветским и антикоммунистическим. Но это начинают понимать. Главное — понять нам самим.
Главная срочная задача такой партии — соединить в рамках непротиворечивой системы взглядов интеллигенцию. Если инженер, учитель, врач и агроном увидят возможность объединения и выхода из кризиса, они донесут эту идею до мастера, студента, рабочего — лучше, чем политики и газеты. Только через массовую интеллигенцию в принципе возможно установить восстанавливающий общество диалог в критической массе граждан, способной на обсуждение и поддержку политического проекта.
Я считаю, что огромный советский «средний класс», много передумавший в ходе исканий и заблуждений 70-80-х годов и потрясенный разрушениями последних десяти лет, созрел и поднялся до того, чтобы на высоком уровне знания и этики поставить те вопросы, что перечислены выше, и выработать проект, отвечающий реальным условиям и соединяющий идеи справедливости и ответственности с идеей свободы. В России возникло уже множество малых центров кристаллизации такого проекта, задача — помочь им соединиться. Если это удастся, это вновь будет «партия нового типа», столь нужная сегодня в переживающем кризис мире.
Чем больше делается безуспешных и тем более заведомо обреченных на провал попыток создать в России социал-демократию «от Березовского», тем труднее будет добиться успеха силам, которые имеют на это шанс. Лучше не откладывать.
Июнь 2000г.




Революция — или гибель


Один из вопросов, который многие переживают как внутренний конфликт оппозиции — отношение к революции. Допустима ли она вообще как средство решения главных социальных проблем? Если да, то в каких условиях? Могут ли такие условия возникнуть в России? Имеют ли право патриоты, желающие охранить свой народ от страданий, ответить на революцию воровского антинационального меньшинства, перехватившего власть КПСС, «симметричным» способом? Или они должны, как мать в древней притче, отдать дитя коварной и жадной женщине, но не причинить ему вреда? И что надо понимать под революцией, каковы ее отличительные признаки? По всем этим вопросам у нас после истмата каша в голове. Давайте для начала хоть упорядочим проблему, разложим ее по полочкам. Тогда многое нам подскажет просто здравый смысл.
Мы отличаем революцию от реформы, хотя граница размыта. Революция — это быстрое и глубокое изменение главных устоев политического, социального и культурного порядка, произведенное с преодолением сопротивления целых общественных групп. Это — разрыв с прошлым, слом траектории развития, сопряженный с неизбежным страданием части общества, которую подавляет революция. Реформа — изменение бережное, производимое через диалог и поиск общественного согласия, без разрыва с прошлым и без разжигания конфликта, которым революционеры пользуются для того, чтобы оставить недовольных без компенсации.
Те, кто принципиально отвергает революцию, ссылаются на то, что якобы насилие (в пределе — гражданская война) есть обязательный инструмент революции. Вообще говоря, это — тезис второго порядка. К его обсуждению надо переходить лишь после того, как мы придем к выводу, что без насилия спасение возможно, иначе он просто не имеет смысла. Человек, на которого напал убийца, всегда предпочтет договориться с ним миром или убежать. Но если это очевидно невозможно, единственным средством спасения оказывается насилие — сопротивление с использованием силы. Но в нас отрицание насилия пока что настолько сильно, что придется начать рассуждение именно с этого второстепенного пункта. Считать, что революция неизбежно сопряжена с насилием — следствие незнания, целенаправленно созданного советским охранительным обществоведением (я отвергаю мысль о сознательном подлоге). Давайте разберем этот тезис-заклинание на известных фактах.
Революция и гражданская война — явления, лежащие в разных плоскостях. Могут совпадать, а могут и не совпадать. Было множество гражданских войн без революций. Мы свидетели таких войн и сегодня. Эти войны внимательно изучаются, и уже накоплен огромный материал. Только за последние 20 лет в мире произошло множество разрушительный войн без всякого намека на революцию. О некоторых мы в России знаем мало, например, о тяжелейшей гражданской войне в Нигерии. Ближе нам была война в Ливане в начале 80-х годов, которая разрушила цветущую страну — ни о какой революции там не было и речи. То же самое мы видим в Югославии и Алжире, начинается война в Индонезии. Мы можем назвать условия возникновения таких войн, но среди необходимых условий вовсе не фигурирует революционный проект.
Рассмотрим теперь обратный тезис. Нам могут сказать: да, бывают гражданские войны без революции, но нет революции без гражданской войны. Это неверно, революция вовсе не обязательно сопряжена с гражданской войной (можно даже сказать, что гражданская война — редкий случай в революции). Революция — глубокое изменение за короткий исторический период отношений собственности, политического устройства, идеологической надстройки и социальной структуры общества. Конечно, при любой революции есть риск социальных конфликтов и вспышек насилия, но если революционные силы имеют политическую власть, этот риск можно свести к минимуму, а то и полностью устранить. Сразу заметим, что риск конфликтов и насилия велик во время всякого глубокого кризиса и, как правило, в самой страшной форме этот риск воплощается в жизнь как раз в том случае, если отсутствует революционный проект разрешения кризиса.
Известно, что в истории были глубокие революции без гражданских войн и насилия (например, буржуазная революция 60-х годов прошлого века в Японии). Это настолько тривиально, что нечего об этом и спорить. Без насилия была совершена буржуазно-демократическая революция в Испании после смерти Франко в конце 70-х годов, совсем недавно. Здесь была использована новая, довольно сложная политическая технология гласных переговоров между революционными и консервативными силами с подписанием детальных соглашений («пакты Монклоа») и выработкой процедур контроля за их соблюдением. Вообще, в зарубежном обществоведении проблема революции в нынешних условиях разрабатывается очень интенсивно. Общий вывод такой: революции снова становятся важным типом переходных процессов в обществе, но сегодня революции должны быть ненасильственными. Не только могут, но и должны быть такими. Ряд находок воплощен в жизнь. Самым блестящим подходом, видимо, следует считать идущую уже более десяти лет ненасильственную революцию палестинцев — интифаду. Все попытки сорвать ее, пустив процесс по пути насилия (поощряя арабский терроризм), провалились.
Тезис о том, что революция, если хорошо подготовлена и правильно выполняется, обходится без насилия и гражданской войны, доказан и нашим собственным опытом последних 15 лет. Что произошло в СССР и России? Антисоциалистическое течение в номенклатуре, осознав себя как потенциальных собственников национального достояния, получило поддержку Запада и приступило к длительной идеологической и кадровой подготовке антисоветской революции. Были подготовлены и союзники — утопически мыслящая интеллигенция и заинтересованный крупным кушем преступный мир. Сегодня интеллигенция отброшена, как отработавшая ступень ракеты (не будем употреблять обидное сравнение с ненужной грязной тряпкой), а из бандитов формируется новая элита российского общества, вплоть до меценатов. На наших глазах группировки Горбачева и Ельцина (название условное, но понятное) совершили ряд этапов революции огромных масштабов практически без насилия. Даже та кровь, которая уже пролита, не была реально необходима, а служила политическим спектаклем. Чтобы создать в обществе культурный шок, парализующий сознание.
В 1988 г. эта революция вступила в открытую стадию и была совершенно откровенно декларирована. Об этом говорят и речи Горбачева, и теоретические статьи его «прорабов» в академических и партийных журналах. В 1989-91 гг., в период неустойчивого равновесия, отвергать революционный подход означало защищать и советский строй, и всю систему жизнеобеспечения народа — экономику, науку, здравоохранение. Тогда консерватизм был вполне оправдан. Но сегодня-то положение изменилось радикально! Сегодня отказываться от столь же глубокого восстановления хотя бы равновесия конца 80-х годов — значит узаконить, закрепить на длительный срок преступный, разрушительный для хозяйства захват и вывоз общенародной собственности, паралич хозяйства и вымирание народа.
Социал-демократы Запада отрицают революционный способ изменения их стабильного, находящегося в равновесии общества, отказываются вести в нем подрывную работу. И правильно делают. Но в реальной ситуации нынешней России отрицать революционный подход — это совершенно иное дело. У нас речь идет о революционном восстановлении жизненно необходимых устоев общества. Можно даже сказать, о восстановлении самого общества, минимума условий его существования. О том, например, чтобы силой власти, то есть революционным путем, прекратить насильственное растление детей специально созданной для этого продукцией телевидения. Сегодня овладение СМИ — вопрос именно революции, не в меньшей степени, чем было овладение банками в 1917 г. Ведь ясно, что никакими «рыночными» средствами власть над СМИ установить невозможно, ибо это вопрос не экономики, а политики.
По сути, отказ от революции означает согласие оппозиции признать законность произошедшего в СССР переворота, пойти на «нулевой вариант» — и с нынешнего момента начать «эволюционное» соревнование разных форм собственности и различных форм жизнеустройства. На мой взгляд, это иллюзии. Уповать на «эволюционное» восстановление после катастрофы — это все равно, что после взрыва на химкомбинате сказать: ну вот, теперь пусть его структуры возрождаются естественным путем.
Рассмотрим подробнее. Выбор между эволюционным и революционным изменением нынешнего положения сводится к вопросу: возможно ли в реальных условиях России восстановление народного хозяйства и приемлемого уровня жизни граждан при нынешних отношениях собственности, характере распределения дохода, финансовой системе, доступу к информации и системе власти? Те, кто отрицает революцию, неявно утверждают, что это возможно. Но утверждают это именно неявно, потому что никаких возможностей для этого не видно — не только проверенных на практике, но даже воображаемых. В том коридоре, в который реформаторы загнали Россию (строгое выполнение программы МВФ и вступление во Всемирную организацию торговли с отменой таможенных барьеров и дотаций отечественным производствам), все серьезные аналитики на Западе прогнозируют быстрое сокращение населения России и уход русских с Севера и из Сибири. В этом нет никакой злой воли — расчеты «Римского клуба» не предписывают нам вымирание, они отражают реальные, проверенные десятком лет тенденции. При раскрытии России глобальной рыночной системе промышленное и сельскохозяйственное производство в ней невыгодны. Это вывод объективный, а не идеологический, в этом Гайдар не виноват. Как же выйти из этого положения без революционного перехода к иному порядку?
В ответ мы слышим, что выход — в «соглашении с национальной буржуазией». Этот ответ вызывает недоумение и порождает еще больше вопросов, на которые нет ответа. Почему «буржуазия», которая всеми способами вывозит капиталы за рубеж, вдруг раздобрится и отдаст их на восстановление Родины? Чем же ее можно прельстить? Ведь если оппозиция всерьез признает рыночную экономику и обещает не трогать ее святые принципы, то надо считать законным и разумным, что капиталы уплывают туда, где с них можно получить более высокую и надежную прибыль. А значит, вон из России! Производство здесь при рынке убыточно, и снижением налогов на 10% дела не поправить.
Второй источник средств, на который иногда указывают — национализация прибыльных производств. Это — более чем странный тезис. На 1999 г. предполагается получить дивидендов по акциям, принадлежащим государству, 1,5 млрд. рублей. Допустим даже, что все эти дивиденды дает Газпром — самая прибыльная отрасль. В ней государство имеет 32% акций. Ну, национализировали эту отрасль, выкупили или отобрали все акции частников. Сколько будет дохода? Менее 5 млрд. рублей. Те, кто уповают на национализацию, не знают этих цифр? Может быть, есть какая-то тайна, которая нам неизвестна? Так скажите.
Прибыльными сейчас остаются лишь производство газа, нефти и металлов. Но частный капитал убыточное производство вести не может, следовательно, все отрасли, оставляемые частникам, просто будут свернуты. То есть, хозяйство как система будет уничтожено. Не говоря уж о том, что средства, которые таким образом можно добыть, по сравнению с потерями от реформы просто ничтожны. Дело не в том, чтобы где-то что-то раздобыть, а в восстановлении всей системы производства. Да и вообще дело не в том, у государства собственность или у частника, а в том, какое это государство и что это за частник. Если государство не меняется, то и национализация мало что даст. Можно и без воровства растащить все деньги — назначить государственным директорам, как в РАО ЕЭС, оклады по 20 тысяч долларов в месяц, вся прибыль на это и уйдет.
Мы имеем сегодня прекрасный эксперимент: полгода действует правительство Е.М.Примакова, поддержанное оппозицией. Весь экономический блок координирует коммунист Ю.Д.Маслюков. Можно считать, что принципиального улучшения состава этого правительства не было бы даже после победы оппозиции на выборах. Заметных помех деятельности правительства администрация президента не создает. Каковы же реальные результаты такой «эволюционной» смены правительства без изменения главных черт общественного строя? Реальных результатов практически нет. Те рычаги воздействия на хозяйство, которыми располагает правительство, положения изменить не могут. Это видно из бюджета 1999 года. Да и три года деятельности «красных губернаторов» почти в половине областей России дали, скорее, психологический эффект. Он очень важен как условие восстановления страны, но условие недостаточное.
Можно поставить и другой вопрос, до которого обычно не доходит дело, но он правомерен. Допустим, в нынешнем коридоре при нынешнем курсе реформ спасения для России нет. Можно ли «изменить курс» эволюционным путем внутри этого коридора, не «перескакивая» в другой коридор? Этот «перескок» и есть революция. Ответ на этот вопрос сегодня затруднен вследствие установки самой оппозиции, которая никак не решится признать, что общество России расколото, что в нем созрел конфликт и интересов, и ценностей. Пока что все дело сводится к пьянству или болезни Ельцина, некомпетентности его команды или вороватости чиновников. Фактически, оппозиция отрицает наличие фундаментального противостояния социальных групп. Если бы мы признали наличие этого конфликта, можно было бы составить «карту» расстановки социальных сил, выяснить направление их интересов и ресурсы, которыми они обладают. Тогда было бы видно, какое сопротивление могут оказать «реформаторы» при попытке мягкого изменения курса. Я, например, исходя из приблизительной, доступной мне оценки, считаю, что имеющиеся у «реформаторов и олигархов» средства вполне позволяют им блокировать попытки мягкого изменения курса, но у них нет реальной возможности противостоять революции. Иными словами, революционное изменение курса было бы намного менее болезненным, чем попытка маневрировать «внутри коридора». Революционное изменение воспринималось бы как акция здравого смысла, сопротивление которой не было бы поддержано существенными социальными силами.
Если так, то отказ от революции ошибочен и потому, что даже сами новые «собственники» еще вовсе не считают свою собственность законной и воевать за нее не собираются. Они будут счастливы удрать с тем, что удалось урвать — это и так составляет баснословные богатства. О такой установке говорит множество фактов — и непрерывный поток капиталов за рубеж, и распродажа основных фондов, и скупка за рубежом домов уже не поштучно, а целыми кварталами и поселками. Конечно, какая-то часть предприимчивых людей пустила незаконно полученную собственность в дело: отремонтировали магазины, мастерские и даже заводы, занялись извозом на грузовиках и автобусах и т.д. Так им надо сказать только спасибо, и «революция» оппозиции должна их поддержать. Нет у нас идиотов, которые бы стали уничтожать производительный частный сектор.
На что же может надеяться оппозиция при отказе от революции в самом благоприятном случае — в случае победы на выборах? Может ли страна «откупиться или убежать» от убийцы? Думаю, что нет. По сути, ни на что существенное оппозиция у власти надеяться не может, если за этим не последует мирная законная революция при наличии политической власти. Отвергнув революционное возвращение обществу незаконно изъятой собственности, оппозиция, даже получив видимость политической власти, станет охранителем реальной власти нынешнего режима — ибо реальная власть у тех, у кого собственность и средства информации. Попытка Сальвадора Альенде в гораздо более благоприятных, чем сегодня в России, условиях, была надежным экспериментом. Ведь дело не в Пиночете — он лишь поставил точку, завершил то дело, которое сделали собственники Чили и спецслужбы США экономическими и информационными средствами. Главное — не стрельба Пиночета, а тот факт, что никто не вышел на защиту Альенде.
Значит, оппозиция, став властью, вынуждена будет защищать социальный порядок, который большинство народа не принимает. В мягком варианте мы наблюдаем это в Польше и особенно Венгрии (не говоря уж об Италии, где премьер-министром стал убежденный коммунист). Поляки и венгры проголосовали за экс-коммунистов в надежде на восстановление основных структур социалистического порядка, пусть при сосуществовании с капитализмом. Но экс-коммунисты, будучи всей душой за это, вынуждены проводить ту же неолиберальную политику, что и их крайне правые предшественники. Вынуждены и дальше сокращать социальные программы, ибо приняли схему МВФ. А до этого мы то же самое видели на Западе при власти социал-демократов. Они отказались приняли главные принципы рыночной экономики — и свернули «социальное государство», отняли многие завоевания рабочих. Сделали то, что правым было бы сделать не под силу.
К чему же это может повести в России, где основные идеалы и привычки населения являются несравненно более уравнительными, чем в Польше и Венгрии? И где хозяйство разрушено Гайдаром и Черномырдиным в несравненно большей степени, чем это сделал Бальцерович в Польше (перед ним МВФ не ставил такую задачу). Это поведет к тому, что возникнет реальная опасность полной утраты веры в демократический, ненасильственный способ решения социального конфликта. При этом произойдет потеря авторитета главными организациями оппозиции. Станет неизбежным резкий поворот большой массы людей к радикализму при полном отсутствии структур, способных возглавить революцию ненасильственную. И это может произойти обвальным, самоускоряющимся способом. Вряд ли власть удержится на краю пропасти и не прибегнет к насилию, которое будет детонатором. Получается, что отказ от революции создает в России угрозу бунта — вещи несравненно более страшной, нежели организованная революция. Результат будет плачевным: правительство коммунистов или будет вынуждено направлять ОМОН против забастовщиков, или честно уйдет в отставку, признав свою неспособность ответить на исторический вызов.
Надежды на то, что события не пойдут по такому пути, очень малы. Если криминальная революция ельцинистов будет признана оппозицией как свершившийся и узаконенный факт, то сразу сместится линия фронта в общественном конфликте и неизбежно, пусть и постепенно, возникнет радикальное сопротивление, которое не остановится перед насилием. Это будет следствием не идеологии, а инстинкта самосохранения людей. Вина за такой выбор ляжет и на тех, кто отказался использовать шанс мирной восстановительной революции и на несколько лет задержал формирование сил реального сопротивления. В политической борьбе, как и на фронте, запрещено надевать чужую военную форму. Нельзя называть себя коммунистами и тем самым будить в людях вполне определенные надежды, если ты принципиально с коммунистическим мировоззрением разошелся.
Из этого не следует, что, например, КПРФ следовало бы изменить свою предвыборную платформу, которая исходит из отрицания революционного подхода. КПРФ необходимо пройти по этому пути до полной ясности — иллюзии возможности «переваривания» режима должны быть не отброшены, а испиты до конца. В июне 1906 г. кадеты первой Госдумы сказали очень важную вещь: «Наша цель — исчерпать все мирные средства, во-первых, потому, что если мирный исход возможен, то мы не должны его упустить, а во-вторых, если он невозможен, то в этом надо вполне и до конца убедить народ до самого последнего мужика». Сегодня речь не об исчерпании мирных средств, а эволюционных средств.
Все то, что сказано выше, возможно, преждевременно, почва для этого еще не созрела. Но она созревает, и процесс этот идет быстро. Так что надо об этом говорить. Пока что есть культурные барьеры, затрудняющие восприятие идеи революции. Россия была традиционным обществом, взорванным в 1917 г. после полувековой «либеральной» подготовки. Но оно восстановилось в виде СССР, и сталинизм был в своих существенных чертах реставрацией после революции (с жестоким наказанием революционеров). В ходе ломки было устранено классовое деление — основа западной демократии как «холодной гражданской войны». Сталинизм означал единение подавляющего большинства народа, максимальную реализацию его общинных принципов. Поэтому революционное начало, тем более идея перманентной революции Троцкого, отвергалось в СССР с огромной страстью. Советское общество стало принципиально нереволюционным.
Мышление советских людей было настолько неконфронтационным, что даже уволить негодного работника для любого начальника стало невыносимой пыткой — легче стало увольнять «через повышение». Даже сегодня, после десяти лет разрушения нашей культуры, в нас сильна инерция уважения к человеку — очень трудно идти на прямую конфронтацию. Когда смотришь парламентские дебаты на Западе, кажется невероятным, как у них совести хватает говорить друг другу такие гадости — пусть вежливые, но для нас совершенно немыслимые. То, что пишет западная пресса о Ельцине, у Зюганова никогда язык не повернется сказать. Ринуться в революцию Горбачева-Ельцина действительно могли лишь люди особой породы, непохожие на основную массу. Они и получили имя «новых русских» — нового, неизвестного народа-мутанта. Пожалуй, и те, кто подталкивал первые русские революции, не были типичным продуктом русской культуры, а тоже были, в известном смысле, «новыми русскими», носителями западного духа. Они разожгли, не зная что творят, русский бунт, в котором сами и сгорели.
Можно поэтому предположить, что отказ от революции, который декларирует оппозиция, связан не столько с рациональным политическим расчетом, сколько с инстинктивным отвращением к этому грубому, разрушительному способу — так отложилась революция в исторической памяти советского человека. Его натура государственника запрещает подрывать даже людоедское государство Ельцина-Чубайса. И возникает глубокое противоречие. Отказываясь от революции, наши лидеры исходят из тайной надежды, что весь этот ужас, навязанный нам властью чубайсов, как-то рассосется. Как-то их Россия переварит, переделает, переманит — как переварила она татарское иго. Хотелось бы в это верить, и надо этому способствовать. Но уповать на это нет оснований. Похоже, ядро новой власти составляет такой тип людей, которые с основной массой народа культурно несоединимы и перевариванию не подлежат — ни Кочубеями, ни Карамзиными они не станут. С ними можно успешно и продуктивно жить, только если они не у власти. Так англичане благополучно сегодня живут и работают в Зимбабве, но никогда бы они не были «переварены» африканцами, покуда это была Южная Родезия.
Есть ли выход из этого противоречия? История показывает, что есть — но выход всегда творческий, требующий больших духовных усилий. Речь идет о том, чтобы, отрицая революционизм, вобрать в себя назревающую революционную энергию новой, воспитанной уже не в советском обществе молодежи. Это значит признать эту революционную энергию разумной и законной и предложить такой механизм ее реализации, чтобы стала достижимой позитивная цель, но не на пути разрушительного бунта. Такой механизм в традиционном обществе Индии нашел Махатма Ганди — но люди видели, что речь идет именно о революции, а не о об иллюзорном «переваривании» английских колонизаторов. Такой механизм нашли испанцы, филиппинцы, палестинцы, в каждом случае по-своему. Это — примеры творчества конкретных культур. Россия — иной мир, и нам самим искать выход.
И все более опасным становится незнание. Как нашего собственного общества, так и того, что происходит в мире. Уже сегодня во многом из-за невежества политиков и их подручных запущены процессы, которые будут нам стоить огромных страданий и которые можно было остановить. А ведь как много уроков могли мы извлечь из трагической судьбы Алжира — богатой, почти европейской страны, где, как в лаборатории, создана гражданская война. А на Западе вырастают новые соблазны для наших подрастающих молодых радикалов, которых отталкивает от себя «цивилизованная оппозиция». Разрушение на Западе «социального государства» как часть всемирной перестройки, ликвидация левой идеологии, сдвиг стабильного «общества двух третей» к нестабильному «обществу двух половин», тотальная коррупция власти и невиданные спекулятивные махинации, приводящие к краху хозяйство огромных стран масштаба Мексики или Бразилии — все это нарушает социальное равновесие.
Отверженные утрачивают иллюзии и культуру борьбы «по правилам» и переходят к тому, что уже получило в социальной философии название — молекулярная гражданская война. То есть, парии (а среди них уже много интеллигентов, включая тех, кто владеет высокими технологиями) стихийно, через самоорганизацию, освоили теорию революции Антонио Грамши. Они начинают «молекулярную агрессию» против общества, ту войну, против которой бессильны полицейские дубинки и водометы. Пресса Запада ежедневно приносит несколько сообщений об актах, которые можно считать боевыми действиями этой войны. В совокупности картина ужасна. Те, кого отвергло общество, поистине всесильны. Пока что они нигде не перешли к мести обществу, и их акты являются не более чем предупреждением — ведь зарин, который кто-то разлил в метро Токио, это весьма слабое, учебное ОВ (да и вообще это была, скорее всего, учебная тревога, организованная спецслужбами — как раньше в Нью Йорке, только там не был применен реальный зарин).
Если соблазн мести такого рода будет занесен на нашу почву, он может принять характер эпидемии. И значительная доля вины ляжет на оппозицию, которая оставила молодежь без перспектив борьбы. Этого нельзя допустить. Перед нами огромное поле возможностей, и их поиск идет в гуще самых разных групп. Тяжелой потерей будет, если организованная оппозиция откажется от этого поиска или начнет оживлять уже негодные в новой ситуации ленинские схемы.
Ноябрь 2001г.




Задачи на 2003-й год


За десять лет проели и разворовали наши ресурсы. Веер возможностей сузился до предела. Или дальше в периферийный олигархат, к судьбе загнанной клячи «мирового сообщества», или продираться на ту же траекторию, по которой шел, рыская по ложной карте, СССР. Мы в ловушке. Это видно и из того, что 90% граждан высоко оценивают советский строй по фундаментальным показателям — а обратно в него не хотят. Они сами в недоумении и избегают обсуждать эту тему.
Возникла «петля гистерезиса». Отказавшись от советского строя при некотором «уровне неудобств», люди вовсе не откажутся от нового строя при том же «уровне неудобств» — они терпят вещи, о которых раньше и помыслить не могли, даже не верили, что такое может быть… Для нового отказа потребуется намного более тяжелые «неудобства», и заранее определить этот уровень трудно, срыв может быть обвальным. Поскольку режим имеет средства воздействия на сознание, он стремится петлю гистерезиса максимально расширить.
Возможно такое положение, что значительная часть населения просто вымрет до достижения нового порога возмущения, страна принципиально изменится, так что вообще никакого возврата к жизни не получится, а будет Московское княжество с Трубой. Уже есть соблазн «капитализма за железным занавесом» — извращенного подобия сталинизма, только под трехцветным флагом и, конечно, без всякого развития.
С другой стороны, нынешнее поведение людей таит в себе потенциал для творческого разрешения противоречия — хотя и после доведения нас до безобразного «неудобства». Будучи загнаны в образ жизни, несовместимый с развитием, люди готовы довольствоваться малым, но не пошевельнуть пальцем для улучшения жизни каким-то неосвоенным способом. Иными словами, «ухудшение жизни» принимается как допустимое и не побуждает к изменениям в мыслях и действиях. Этим пользуется хищное меньшинство, грабящее людей.
Чтобы этот потенциал реализовался, нужна новая матрица для самоорганизации — без этого не возникнут очаги диалога для выработки языка и проекта. В близких интеллигенции понятиях можно сказать так: нужно создавать и выращивать ячейки гражданского общества. Конечно, не того «правильного» гражданского общества, которое складывается из свободных конкурирующих индивидов, а нашего общества — из общинных людей, у которых сумели уничтожить все их старые общины. Эти люди потому и парализованы, что присматриваются, какие структуры будут вырастать из болота.
Такое гражданское общество, выработавшее цельный и всеобщий проект, сложилось в России в начале ХХ века на базе крестьянской общины, а затем и трудовых коллективов рабочих. Как ни старались разрушить его царская власть, кадеты с меньшевиками, белые «дети Февраля», оно продержало Россию вплоть до 60-х годов. Урбанизация и резкая перестройка структуры общения (от живого диалога — к монологу телевидения) разорвали прежнюю матрицу. Новые власти уже специально ликвидируют ее остатки — даже очередей как особого форума не допускают. Мы на пепелище, которое почти уже и не дымится.
Даже в науке, которая всегда задавала эталонный механизм формирования сообществ, иссякли силы консолидации, сломаны инструменты распознавания «свой-чужой», ослабли кооперативные эффекты сложения сил. За немыслимые ранее нарушения профессиональных норм не накладывается никаких санкций, а это и значит, что сообществ уже нет. На одной конференции могут подряд выступать два докладчика с взаимоисключающими утверждениями — и это не порождает не только дискуссии, но даже вопросов. Ибо нет уже ни норм, ни парадигм. Все дозволено!
То же самое и в сфере политики. Как страдала наши интеллигенция оттого, что в СССР ей не позволяли многопартийные игры. Казалось, вот только разрешат — и, как черти из табакерки, выпрыгнут искрящиеся идеями, устремленные в будущее партии. Что же мы видим? Маразм, потеющего Немцова. Одна КПРФ и осталась, собрав в себя наследников ВКП(б). Если бы КГБ, а потом мэрия и администрация президента вовремя не подсобили, вообще больше ни одной даже псевдопартии не смогли бы слепить. Это о многом говорит.
В такой ситуации Россию спасало государство — оно брало на себя и ношу целеполагания, и задавало стандарты чести, и сгоняло людей в отряды, гильдии, профессии — даже революционеров воспитывало, но структурировало и мобилизовало общество. Сейчас глава государства, как он сам сказал, — всего лишь нанятый на 4 года менеджер, а не подвижник. Бремя власти — это уже не крест. Это даже и не бремя, ибо власть исторических выборов не делает — для этого есть реальные теневые хозяева. От власти исходит дух антигосударственности.
Положение наше усугубляется тем, что и Запад, на который мы всегда опирались в своих поисках, нынче болен. Исчерпан импульс Просвещения, и гражданское общество сгнило изнутри, а крах мироустройства показал, что от него осталась лишь иссохшая шкурка. Сейчас и она отброшена. И на Западе уже нет ни различимых партий, ни тех гражданских ассоциаций, где вырабатывались рациональные и связно обоснованные позиции по главным вопросам бытия. Теперь телевидение задает людям рейтинги президентов и степень поддержки бомбардировок Сербии или Ирака. Администрация может свободно учреждать и Министерство правды, и Министерство общественной безопасности — никто не вспомнит ни Маккарти, ни Оруэлла. Нет уже ни исторической, ни художественной памяти.
Придется нам и создавать ячейки нового общества, и стягивать их в матрицу самим, с опорой на собственные силы. И главное — снизу.
Декабрь 2002г.




Кто реальные союзники в России?


В начале XX века Россия попала в «ловушку истории» — она была вынуждена одновременно догонять капитализм и убегать от него. Из ловушки она вырвалась дорогой ценой — через революцию 1917г. Внутренние противоречия этого прорыва были велики, дальнейший ход событий не позволил их конструктивно разрешить, а лишь загнал вглубь и обострел.
Одно из важных противоречий заключалось в надстройке — фундаментальном расхождении между учением, положенным в основу обществоведения и идеологии, и действительной природой российского общества. Наконец, настал момент, когда мы практически остались без общественной науки и генеральный секретарь КПСС вынужден был признать: «Мы не знаем общества, в котором живем!».
Внутренние противоречия надстройки приобретают разрушительную силу, когда соединяются с критическим разрывом между социально обусловленным образом жизни и антропологией — представлением самих людей о своих правах и о том, как надобно жить «по совести».
При советском строе сложилось вполне определенное целостное жизнеустройство. Споры о том, как его назвать, было ли оно социализмом, соответствовало ли теории Маркса, являются настолько схоластическими и бессмысленными, что иной раз кажутся плодом большой идеологической диверсии.
Факт, что в советском строе жизни были устранены важнейшие источники массовых страданий — безработица, бедность, голод и холод, тяжелые социальные болезни и беззащитность. Это было, с точки зрения поколений, испытавших эти страдания на опыте, таким благом, что эти поколения были готовы за него беззаветно трудиться и воевать. Они чувствовали, что жизнь устраивается правильно, по совести. Другое благо, которое советский строй дал всем социальным группам и всем народам — доступ к образованию очень высокого качества. Речь идет о фундаментальных жизненных благах.
По совокупному «индексу человеческого развития», принятому ООН, СССР в 1970 г. занимал 20-е место в мире, имея впереди себя лишь самые развитые страны Запада и Японию. На начало 1995 г. Россия находилась во второй сотне государств — в бедной части стран «третьего мира» (надо учесть, что Россия к тому же «сбросила» с себя, по сравнению с СССР, показатели менее развитых республик Азии). Быстро снижается и уровень образования. Микроперепись 1994 г. показала: лиц «с начальным образованием и не имеющих такового» в возрасте 20-24 года было в России 0,8%, а в возрасте 15-19 лет — уже 9% («СОЦИС», 1996, 12, с. 69). В жизнь входит постсоветское поколение.
Смена поколений и урбанизация, массовый переход к городской жизни, произошедшие в 60-70-е годы, принципиально изменили ситуацию в СССР. Сама ориентация жизнеустройства на «сокращение страданий» утратила привлекательность, поскольку новые поколения уже не имели личного опыта социальных бедствий и считали благополучную жизнь (например, отсутствие голода) естественным состоянием. С другой стороны, жизнь в городе вызвала совершенно новые потребности, к удовлетворению которых советское жизнеустройство не было готово ни идейно, ни экономически. Масса городской молодежи начинала жизнь с чувством все более глубокой неудовлетворенности. Она к тому же усиливалась обостренным восприятием различных форм социального неравенства и несправедливости, порожденных рецидивами и даже реставрацией многих черт сословности в позднем СССР.
Эти социальные противоречия не были не только антагонистическими, но даже не были и болезнью системы — они были «недомоганием» и не ставили под вопрос фундаментальные основания советского строя. Никому бы и в голову не пришло призывать к смене общественного строя, к безработице, отказу от социальных прав и т.д. Недовольство не было направлено против главных принципов жизнеустройства, требовалось именно обновление определенных сторон жизни. Однако «недомогание» протекало в условиях, когда имелись влиятельные или набирающие влияние силы, объективно заинтересованные именно в изменении общественного строя и типа государственности.
Во-первых, СССР находился в состоянии «холодной» войны с Западом, которая носила характер войны цивилизаций и была направлена именно и только на уничтожение СССР. Во-вторых, восстановлению и воспроизводству тех черт сословного общества, в которых был заинтересован привилегированный слой бюрократии, препятствовали именно главные принципы советского жизнеустройства. Номенклатура становилась антисоветской. Наконец, начиная с 60-х годов шло быстрое усиление теневой экономики и стоящего за нею преступного мира как оформившегося интернационального сословия. Легализация его притязаний и новые большие приобретения могли произойти только в условиях хаоса при сломе государственно-правовой и идеологической системы.
Таким образом, к середине 80-х годов сложился неявный союз большой части (если не большинства) населения СССР, заинтересованной в обновлении советского строя при сохранении его главных структур, с теневыми силами, для которых как раз обновление и укрепление советского строя создавали большую угрозу. Они были заинтересованы именно в ликвидации советской системы. Именно эти теневые силы (теневые в том смысле, что они открыто не декларировали своих целей, а манипулировали сознанием граждан) были организованы и имели доступ к ресурсам. Они совершили «революцию сверху» — так, что они, по выражению одного политического наблюдателя, сидели за рычагами бульдозера, сокрушавшего советский строй. Массы, прежде всего интеллигенция, оказались этим управляемым бульдозером.
Важнейшим культурным условием для того, чтобы в СССР могла быть организована такая революция, была та самая «парадигма революционности», унаследованная от старших поколений, которую в идеологических целях еще усилила официальная советская пропаганда. Когда М.С.Горбачев объявил, что перестройка — это героическое продолжение революции 1917 г., это не ужаснуло, а восхитило публику. В действительности весь советский период нашей истории представлял собой перманентную революцию с преодолением острых противоречий и кризисов. Короткий спокойный, благополучный и очень продуктивный период был назван «застойным» и осужден как нечто предосудительное. Инерция революции в мышлении была очень сильна, и она была использована теневыми силами.
Второе фундаментальное условие для впечатляющего успеха «молекулярной агрессии» в сознание советских людей заключалось как раз в том, что они в течение нескольких поколений были приучены при осмыслении общественных проблем «говорить на языке марксизма». При этом марксизм был вульгаризирован так, что многие категории, разработанные именно для капитализма и в принципе неприменимые для иных формаций, переносились и на советский строй с его явно некапиталистическим жизнеустройством.
Антисоветским идеологам, выступающим под знаменем марксизма «в защиту интересов трудящихся», не составило труда выбрать у Маркса достаточно изречений, чтобы сформировать целую концепцию, доказывающую, что якобы советский строй — ухудшенный вариант капитализма и что революция должна быть продолжена.
Из работ раннего («революционного») Маркса были взяты предупреждения о том, что в ходе антибуржуазной революции есть опасность трансформировать капитализм в «казарменный коммунизм», в котором место капитала займет государство, а класс бюрократов займет место владельцев частной собственности. Причем этот «грубый» коммунизм возникает на базе справедливого стремления трудящихся к «упразднению частной собственности». Это, по словам Маркса, стремление «уничтожить все то, чем на началах частной собственности не могут обладать все», так что «категория рабочего не отменяется, а распространяется на всех людей». Для такого коммунизма «общность есть лишь общность труда и равенство заработной платы, выплачиваемой общинным капиталом, общиной как всеобщим капиталистом» (Маркс К. Из ранних произведений. М.: 1956. С. 586, 587). Община как всеобщий капиталист! Неплохо для похода против общинной России. Неважно, что о русской общине, а не «посткапиталистической» западной коммуне, Маркс спустя 50 лет писал совершенно противоположные вещи — этого антисоветские марксисты не цитировали.
С середины 80-х годов в политизированном обществоведении возник целый жанр, который можно назвать «антисоветским марксизмом». Это — комбинаторика выдернутых из контекста цитат и немного комментариев. Благодаря им люди, испытывающие вызванное объективными причинами недовольство многими сторонами советского строя, «узнавали» его в подтянутых за уши репликах Маркса. И эти реплики выглядели как гениальное прозрение, что лишь усиливало эффект.
Вот, например, исходя из пары приведенных выше туманных реплик молодого Маркса, видные социологи в авторитетном академическом журнале «СОЦИС» (1991, 5, с. 22) пишут, что советская (административно-командная») модель «не выходит за пределы буржуазной формации, являясь ее, так сказать, вырожденным случаем». И что отчуждение при советском строе является еще более одиозным, нежели при капиталистическом способе производства.
В общем, советский строй — худшая разновидность капитализма: «Государственная собственность, которую пытались отождествить с общественной, является, таким образом, худшей разновидностью частной собственности, ибо не исключает, а лишь видоизменяет форму эксплуатации наемного труда. Более того, в отличие от частной, госсобственность распространяется и на человека, превращая его в средство…». Комментарий методологически негодный, но это неважно, его дело — служить «смазкой» между беспорядочными, собранными с бору по сосенке цитатами Маркса. Впрочем, после декабря 1991 г. все эти «марксисты» принялись пропагандировать не только эксплуатацию наемного труда, но и безработицу и даже бедность. Но это уже другая история.
Здесь нас не интересует технология антисоветской революции начала 90-х годов. Она сильно ударила по личным судьбам большинства, но в масштабе исторического времени это — эпизод в тектоническом процессе русской революции ХХ века. Мы уже думаем о следующем этапе — этапе прохождения катастрофы и последующего выхода в приемлемый коридор развития.
Не вдаваясь в аргументацию, которой посвящена уже большая литература, скажем коротко, что шансов преодолеть катастрофу и сохраниться как страна и как культура на пути неолиберальной реформы «по Чубайсу» Россия не имеет. Деиндустриализация не прекращается, хотя и появляются воспроизводимые анклавы «дополняющей» периферийной экономики. Продолжается и изъятие из России жизненно важных ресурсов, так что в недалекой перспективе существенное сокращение населения (с потерей территорий) станет неизбежным. Пережить катастрофический период массовых отказов изношенной технологической инфраструктуры и тем более консолидировать общество для проекта восстановления можно будет лишь на основе солидарных принципов жизнеустройства. Такова наша установка.
Какое направление из нынешней точки кажется нам реалистичным и, следовательно, каковы контуры возможного в будущем жизнеустройства? Они очерчиваются исходя из тех «неприятий», которые выявились при крушении советского строя, и из тех «неприятий», которые возникли в ходе неолиберальной реформы. Иными словами, мы исходим не из какой-либо доктрины типа марксизма, которая имела бы сильную объяснительную (и мистифицирующую) способность и играла бы нормативную роль, а из опыта революционного процесса России.
Направление движения — отход от дилеммы «советский строй — горбачевско-ельцинская реформа». Структура модели жизнеустройства включает ядро из солидарного удовлетворения базовых потребностей и «оболочек» со значительным разнообразием стилей жизни и способов ее обеспечения. Это гораздо более либеральная и разнообразная система, чем советский строй, но с большей долей патернализма и одновременно принуждения, чем нынешняя. Более открытая вовне «внизу», чем было в СССР, но и более закрытая «вверху», чем сегодня. Но дело не только в количественной мере, а и в философском обосновании, в антропологии системы. Она не должна быть ни сословной, как в позднем СССР, ни криминально-конкурентной, как сегодня.
Проясняя картину этого будущего жизнеустройства, нанося на нее все больше «мазков» краски, мы должны сразу же, параллельно, представлять конфигурацию тех социальных сил, которые будут поддерживать или отвергать этот проект. Эта конфигурация является одним из срезов «картины», и ее выяснение нельзя оставить на «потом» — мол, предъявим проект, и определятся союзники и противники. Сам проект может вырабатываться только в диалоге и борьбе, с постоянным разделением и соединением людей и идей.
В этом процессе надо следовать важной мысли Ленина: чтобы объединиться, нужно размежеваться. Сегодня еще в большей степени, нежели в начале века, большой социальный проект не может вызреть и осуществиться в рамках тоталитарной доктрины. Действовать будут союзы и коалиции групп и течений, причем союзы более разнородные, чем в начале века — нет тотализирующего учения и идеологии. Но союзы могут возникать и быть жизнеспособными только в том случае, если входящие в него группы достаточно размежевались, чтобы иметь возможность объединиться. Например, КПРФ не удается стать ядром реального союза, потому что ее платформа крайне расплывчата — с ней невозможно вступить в союз, она любого затягивает, как болото.
Грамши развивал представление о таких союзах, в которых могут вестись широкие социальные проекты (как борьбы, так и строительства), в концепции «исторических блоков». Исторических потому, что это союзы сил, несовместимых по ряду принципиальных положений. То есть, эти силы не могут слиться, соединиться, но могут образовать союз для совместной борьбы за определенные, исторически ограниченные цели. Например, для борьбы против фашизма (в виде Народного фронта) или предотвращения какой-либо стихийной или социальной катастрофы. Продолжая эту мысль, можно сказать, например, что у коммунистов и христиан есть очень большие возможности для образования исторического блока, но попытка их соединения в одну партию с единой мировоззренческой основой была бы губительна и для одной, и для другой стороны.
Рамки всех этих понятий не могут быть жесткими. Границы между краткосрочной коалицией и историческим блоком размыты. Концепция Грамши была развитием идеи Ленина о союзе рабочего класса и крестьянства — в начале века этот союз казался вначале марксистам невозможным, после революции 1905-1907 г. большевики его возможность признали, а после 1917 г. он уже представлялся как вечный и нерушимый. В годы перестройки оказалось, что на многие вещи рабочие и крестьяне смотрят уже совсем по-разному. Значит, речь все же шла не о вечном союзе, а об историческом блоке, который в определенных условиях дал трещину и стал распадаться.
Как мне видится наше недавнее прошлое и нынешний момент в терминах концепции исторических блоков? Полная картина (динамическая карта) движений и групп здесь не может быть представлена — это слишком сложная и подвижная система, и требуются даже специальные усилия, чтобы создать какие-то новые визуальные средства для ее представления (например, с помощью компьютерной графики). Поэтому составим обедненную модель, выбрав лишь главное для нас на сегодня и главные тенденции. Эта модель видится так.
В годы перестройки возник краткосрочный исторический блок, целью которого было изменение многих сторон советского жизнеустройства. Самые массивные социальные силы в этом блоке не были антисоветскими и не желали изменения основ общественного строя. Напротив, небольшие, но организованные и обладающие ресурсами группы, видимо, уже предполагали максимально продвинуться в процессе изменения главных структур социального порядка (хотя, скорее всего, не могли надеяться, что смогут продвинуться настолько далеко). Культурную гегемонию в этом процессе завоевали именно эти «антисоветские» группы, и их интеллектуальные силы на время объединились именно на антисоветской основе, имея в других вопросах несовместимые установки. Шаг за шагом по мере упрочения своей гегемонии ведущие антисоветские силы меняли идеологические лозунги — вплоть до их полного обращения. От «Больше социализма!» до «Долой социализм!» и от «Вся власть Советам!» до «Долой советскую власть!».
В 1988 г. антисоветский характер процесса стал настолько очевиден, что от него откололась группа «консерваторов», а вместе с ними — значительная часть трудящихся, которые почувствовали опасность. Однако «консерваторы» не имели ни своего языка, ни идеологической платформы, были связаны инстинктом подчинения и полностью блокированы антисоветской верхушкой партийного аппарата. За культурную гегемонию они не боролись, а к административной власти допущены не были. В результате в общественном сознании они были локализованы и очернены так, что произошла их «инкапсуляция», они стали неспособны к созданию своих исторических блоков и не нашли общего языка даже с теми, кто объективно стремился их поддержать. Реальные политические возможности этой небольшой части номенклатуры показал ГКЧП.
Политической партией, которая стала «представлять и направлять» ту часть общества, что откололась от антисоветской программы еще в конце 80-х годов, является КПРФ. При выработке ее платформы в нее был введен ряд «вирусов», которые также способствовали ее «инкапсуляции». Философская модель нашей истории, принятая КПРФ, внутренне противоречива таким образом, что делает ее неприемлемой для самой образованной, динамичной и дееспособной части общества. Кратко это противоречие можно так: антисоветские установки относительно фундаментальных принципов жизнеустройства в сочетании с патетической идеализацией внешних и во многом мифологизированных устоев советской жизни. В результате КПРФ сумела создать политическую нишу для «окостеневшего» сознания. В нее стекаются люди, отвергающие курс «реформ» и связывающие это отрицание с символом «коммунисты», но при этом избегающие рефлексии и диалога. КПРФ не только не распространяет свою гегемонию на новые части общества (целостного комплекса идей, которые исходили бы из КПРФ, нельзя и представить). Она, по сути, не имеет гегемонии и в среде «своих» — их сознание строится от противного, из «отрицания Чубайса». Значит, это сознание тоже подчиняется культурному влиянию «Чубайса» и контролируется им, выстраивается в согласии с его матрицей.
Здесь для нас главное то, что политически оформленная под эгидой КПРФ часть общества оказалась из-за этого оформления неспособной к образованию исторических блоков с ее объективно близкими «античубайсовскими» силами. Ибо силы эти, — «честные демократы» — по инерции затянутые из перестройки в антисоветскую реформу, являются, по нашей оценке, просоветскими в фундаментальных вопросах и квазиантисоветскими во вторичных. Таким образом, они на обоих уровнях несовместимы с КПРФ и отторгаются ею с преувеличенной враждебностью. Это положение можно считать одной из важных «ловушек», в которую загнана Россия. Потенциально союзные силы, которые отвергают «Чубайса», разъединены и даже противопоставлены как неприятели.
Если исходить из изложенного выше в самых общих чертах возможного «проекта», то выход из кризиса возможен только через создание исторического блока всех сил, которые являются фундаментально просоветскими, — при взаимном договоре о моратории на враждебную полемику по вторичным вопросам. Реально это был бы блок той трети общества, которая сегодня «оформлена» КПРФ, с третью общества, состоящей из «демократов», отпавших от Горбачева и Ельцина. Это, в основном, интеллигенция и молодежь. Назовем условно такой исторический блок блоком «красных и демократов».
Здесь надо прояснить важную вещь. Блок с демократами («разрушителями СССР») необходим не от безвыходности, он предлагается не скрепя сердце. Демократы, бывшие мотором (но не управляющей системой) перестройки, исходили из необходимости обновления советского строя и придания ему нового качества, которое бы позволило СССР пережить общий кризис индустриализма. Именно в людях этого типа и сохранился потенциал обновления и творчества. Напротив, в тех «красных и патриотах», что отступили в окопы КПРФ, этот потенциал резко сокращен и задавлен. Он здесь снизился даже по сравнению с началом и серединой 90-х годов, что видно, например, по состоянию главных газет оппозиции. Зато эта часть общества («красные») обладает исключительной стойкостью, которая буквально спасла страну в 90-е годы. Таким образом, блок «красных и демократов» приобретает характер дееспособной политической силы, обладающей обоими необходимыми качествами устойчивостью и динамичностью. Только такой блок может выработать проект грамшианской революции, без которой уже невозможно спасение. Предлагавшийся в начале 90-х годов блок «красных и белых» был изначально ошибочной идеей или сознательно устроенной ловушкой. Те, кто условно назвал себя «белыми», являются принципиальными противниками советского проекта. Единственным подходящим для них проектом является тот же неолиберальный проект, только «в сарафане», с русским лицом, вроде пива «Ямское».
Сближение или хотя бы диалог с демократами нужны для коммунистов и как противовес от «государственнических соблазнов». Можно, например, предположить, что без такого союза «красные» скатятся к поддержке режима Путина. А ведь в его программе, видимо, главной частью все же станет «программа Грефа», а укрепление государственности будет лишь инструментом обеспечения надежного коридора для продолжения неолиберального курса. Достаточно напомнить последние шаги Путина: обещание вдвое увеличить поставки газа на Запад (при его острой нехватке в России) и срочные меры по ослаблению больших систем, которые держат Россию типа Единой энергетической системы или единой железнодорожной сети («реформа МПС»).
Сложнее обстоит дело с противниками такого блока. Их можно подразделить на два типа: антисоветских по интересу и антисоветских по идеалам (возможно, где-то в глубине они смыкаются). Из группового интереса против восстановления структур солидарного общества будут бороться небольшие по численности группы «новых собственников» и коррумпированной номенклатуры (в том числе из «номенклатуры оппозиции» как части новой номенклатурно-сословной системы, созданной при Ельцине). Из идейных соображений те «левые» от троцкистов до социал-демократов, что считали советский строй надругательством над марксизмом, а также те, для которых «вторичные дефекты» строя имели фундаментальное значение, а фундаментальные основания вторичное (типа активистов общества «Мемориал»). Иными словами, антисоветские силы также включают в себя своих «красных» и своих «демократов». Конечно, есть и влиятельная группа, у которой интересы и идеалы совпадают — та, для которой Россия в принципе является враждебной культурой и ценна только как источник ресурсов разного рода. Скорее всего, эти «сознательно антисоветские» силы довольно сильно разъединены и вряд ли могут быстро образовать свой исторический блок, как во время перестройки. Реформа «съела» их аргументы.
При образовании «античубайсовского» блока, видимо, не будет больших проблем с отторжением тех сил, что сохраняют в качестве своего знамени «сгоревшие» символические фигуры типа Ельцина, Горбачева и А.Н.Яковлева. Да и силы эти в основном теневые и для политического движения являются, скорее, элементами «внешней среды».
Самое сложное разобраться с теми «своими», в которых можно подозревать принципиальное неприятие действенного «просоветского» блока. Это небольшая часть верхушки КПРФ и антисоветских патриотов типа И.Р.Шафаревича. Они и выполняли главную разъединяющую роль — клеймя одновременно и советский строй, и «демократов». Что касается конкретных личностей, то, скорее всего, в условиях гласного диалога и определения позиций они не решатся войти в антисоветский блок и останутся хотя бы более или менее нейтральными попутчиками блока «красных и демократов».
Сейчас идет вязкая позиционная война. Наша задача — собирание «сил организованного мышления».
Сентябрь 2001г.




Зачем нужны партии?


С недавними выборами мы вступили в новый политический этап. Одним из важных изменений было то, что на этих выборах сникли, «просели» те партии, которые мы унаследовали от перестройки.
Это прежде всего партии, в которых действительно возникла искра классового сознания — партии нашей новой «буржуазии», СПС и «Яблоко». КПРФ, наследница русской соборной компартии, была и остается носителем «советского» мышления, и ее поддержка сократилась из-за того, что появилась «Единая Россия», еще больше напоминающая КПСС. ЛДПР тоже не в счет, это партия внеклассовая, в ней дает себе выход душа такого же соборного российского забулдыги, это отщепенец КПСС.
В целом, можно сказать, что иссяк импульс к становлению гражданского общества и присущей ему многопартийной системы. Эта большая утопия наших либералов захлебнулась, как и остальные их утопии. Они еще хорохорятся, но вяло — неудача фундаментальна. О ней надо говорить без злорадства, а с сожалением.
В чем же ее глубинные причины? В том, что короста либерализма на наших западниках очень уж тонка и еле держится — поскреби ее, и увидишь «совка» в его неприглядном варианте. Эта наша либеральная интеллигенция менее всех совместима с гражданским обществом и рыночной экономикой, она как рыба-прилипала не может без защиты акулы или хотя бы городового. Ради этой проклятой многопартийности еще недавно готовы были полстраны уморить, а теперь спросишь такого энтузиаста: «Что же ты, гад, ни в какую партию не вступаешь? Какого черта воду мутил?» — сопит, стесняется.
В общем, из одного болота нас выдернули, а в другое никак не переползем — сами же эти баламуты брыкаются. Сломали все рычаги воздействия на ситуацию, какие были в советской системе — и не дают освоить другие, демократические. Глупее не придумаешь, остались мы без языка и без рук.
Да, не по душе большинству всякие партии, ибо они — разделение. Привыкли мы быть народом, не конкуренцией друг с другом заниматься, а договариваться. Так и жили — и при царе, и при КПСС. Иногда соединялись так плотно, что вообще чувствовали себя одним целым, а кучка диссидентов воспринималась как нечто чужое — враги народа. Но ведь сейчас мы не в таком состоянии!
На какое-то время народ оказался расколот, между его частями возникли конфликты интересов, некоторые дозрели до красной черты непримиримости. Олигархи, шахтеры, бюджетники, ларечники, рекетиры, вынужденные переселенцы… У всех свои страхи, надежды, болезни. На эти шевелящиеся внутренности страны наложена текучая краска духовных пристрастий и утопий — коммунисты и либералы, западники и почвенники, православные и неоязычники. Много лет мы ворочаемся в таком хаосе, что редко кто может связно описать хотя бы свой собственный профиль интересов и идеалов. 80% считают, что стали хуже жить, но большинство из них раз за разом голосует за тот режим, что вогнал их в нужду.
Мы так и будем пребывать в таком трансе, пока не вольем этот хаос в рамки минимального порядка. Для этого культура такого «разделенного в себе» общества, каковым стал когда-то Запад, и выработала особый механизм, который называется партии . Партия (от слова «часть») есть представительство не целого, а его части. Она — приказчик этой части в ее борьбе с другими частями за свой особый интерес. Противно нам это? Очень противно, но придется этим пользоваться, раз дошли до жизни такой, а там видно будет.
Так что надо честно признать: в нашем положении нам нужны партии и многопартийность. Заострю для ясности. Я, например, противник СПС, мне противны их замыслы и мародерские повадки. Но мне нужно, чтобы эта партия выздоровела, довела до совершенства свою программу и лозунги, ясно и верно выразила то, что на уме у представляемой ею прослойки «новых собственников». И дело не в том, что сейчас, уйдя в тень, правые все равно будут делать свое вредоносное дело, только скрытно. Важнее, что они не будут делать того, что не может не делать легальная партия, — оставлять на всеобщее обозрение продукты своей жизнедеятельности в виде программ, текстов, демонстраций и действий.
Конечно, наличие партии углубляет раскол общества, ибо она дает стоящей за ней социальной группе язык и самосознание. Но теперь уж поздно жалеть о потерянном рае советской солидарности, нам придется пройти через холод размежевания. Новая сборка общества начнется только тогда, когда разделенные части народа поймут себя и других, когда они смогут выложить на стол свои интересы, претензии и средства торга или давления. И все это за каждую общность и должна сделать ее партия. Хорошо работающая партия сделает это с максимальной достоверностью, она покажет истинное лицо группы, а не будет напяливать на нее маску и кричать, что она выражает «интересы народа».
Чтобы срывать эти маски, как раз и нужна многопартийность. Кроме того, чтобы быть инструментом самовыражения группы, партии должны понять своих врагов и союзников — и по возможности верно отразить их в своих документах. Каждая партия служит «зеркалом» других партий, ее функция — верно сообщить «своим» о рельефе политического пространства. Умная партия не станет делать свое «зеркало» кривым, ибо сама в него смотрит и обман превращается в самообман. Таким образом, изучая видение всех главных партий, их представление о себе и друг о друге, мы и получаем образ нашего общества. Тогда туман начинает рассеиваться, в хаосе проступают черты порядка — и мы можем действовать разумно.
Пока что наши партии слабы и эту функцию выполняют плохо. От них исходит больше ругани, чем информации, их описание противников карикатурно, в их программах приходится копаться, как археологу. Но все же и сейчас это копание дает полезные сведения. В скором времени, когда потрепанные выборами партии пройдут переформирование, от них можно будет ждать более связных документов.
Когда страна переживает тяжелый кризис, как у нас сегодня, то всех свербит мысль о том, что угрожает благополучию и самой жизни их самих и их семей, их кругу, их народу и государству. Дать связное представление о главных угрозах — одна из обязанностей каждой честной партии. Это не только сплачивает каждую часть общества, но и выявляет главные противоречия, основу для союзов и размежеваний. Становится понятно, кто есть кто.
Для меня, например, сама мысль, что на нашу землю могут прийти и разместиться иностранные войска, нестерпима, эта угроза мне видится как катастрофа. А Сергей Адамович Ковалев с Новодворской требуют разместить в Чечне вооруженные силы ООН — они были бы этому рады. Для одних вымирание русских — страшная угроза, а другие утверждают, что ничего страшного в этом нет, что это даже лучше, так как они планируют завезти более покладистую рабочую силу из Кореи. Когда накапливаются такие оценки от разных политиков, мы мысленно расставляем на нашей политической карте флажки, и линия фронта становится отчетливой.
Люди сейчас совсем не читают партийные программы. Говорят даже, что они все одинаковы. Это неправда, они очень разные, только читать их трудно, смысл прикрыт многими слоями словесной ваты и пыли. Это слабость наших партий, лучше бы они ее изживали. Если по делу, то программа должна была бы представить людям три образа, данных пусть грубыми мазками, но внятно.
Первый — это образ «светлого будущего». Это кредо, идеалы партии, ее понимание благой жизни. Какое жизнеустройство считает для России лучшим эта партия? Даже явная утопия много говорит о том пути, по которому она нас повела бы, будь ее власть. Но еще лучше, конечно, если утопия снижена до потолка реально возможного. Пока что большинство партий по этому поводу молчит, набрав в рот воды. Более или менее понятный образ возникает только из программ правого и левого края. СПС лелеет утопию «американского образа жизни», но честно признает, что наш потолок при их власти был бы где-то на уровне Зимбабве (хотя, если разобраться, и это утопия — климат у нас не тот). КПРФ рисует более для нас знакомый образ — улучшенного советского строя. А попробуйте понять, что за строй жизни нам обещают «единороссы» или «Родина» Рогозина. Понять нельзя, это гибриды несовместимых животных, кентавры и василиски.
Второй образ — в чем-то родственный первому, но очень отличный от него. Это образ наилучшего устройства нашей жизни в условиях кризиса. Ведь в момент кризиса приходится делать то, что неприемлемо в стабильный период. Мы уже 15 лет живем в состоянии жуткой социальной аномалии — как говорят, «выживаем», а не живем. Аномалией является и само наше терпение, полное равнодушие к тому, чтобы обдумать и обсудить способы жизни при кризисе. Даже своего отечественного опыта не хотим вспомнить. Не странно ли, в условиях тотальной катастрофы войны население было гораздо здоровее, а преступность несравненно меньше, чем сегодня. В стране кризис, но государственные институты и службы действуют так, будто мы переживаем период благоденствия. Посмотрите хотя бы, как справляли 300 лет Петербурга или какие гусары гарцевали на презентации Президента. Это вещи ненормальные и даже неприличные.
С этим образом в партийных программах в основном провал. Не любят наши политики говорить о неприятном, лучше помечтать. «Виват, Россия!» Ветхие дома рушатся? Ипотека! На хлеб не хватает? Ешьте печенье!
Наконец, третий образ — тот мостик, который партия предлагает построить через пропасть, отделяющую наше трудное кризисное время от светлого будущего. Ведь переход через пропасть («переходный период») — это тоже целый кусок жизни. Нам все время поминают Моисея, который 40 лет водил евреев по пустыне. Мол, и у нас будет так же. Ничего себе! Так давайте, опишите эту пустыню и этот мостик, как и из чего его будем строить, кого будут сбрасывать в пропасть. Тут полный мрак. Взять хотя бы последнее Послание Президента. Там хорошо описана точка А и счастливая точка С. А вот куда делась промежуточная точка В, непонятно. Первая задача — жилье. Надо сделать, чтобы оно всем было по карману, чтобы все запросто зашли в банк и взяли кредит «под будущие доходы». Да, оба края пропасти очерчены живо, но откуда возьмутся эти самые «будущие доходы», под которые добрые банки отвалят каждому желающему по сотне тысяч долларов (как Жириновский по мужу каждой женщине), Послание умалчивает. А что уж говорить о партиях!
Кроме всего этого раньше, во времена марксизма-ленинизма, считалось, что партия должна быть интеллектуальной лабораторией, она должна вырабатывать для своей части общества идеологию — целостную картину мира и человека, власти и государства, собственности и хозяйства, в соответствии с господствующими в этой части общества представлениями о добре и зле. Пока что большинство партий освоить эту функцию не может. «Единороссы» честно от нее отказались, заявив, что вся их идеология — поддерживать Президента. Правые «самоназвались» либералами, стараясь не вникать в смысл этого незнакомого слова, а левые пока что следуют привычной идеологии социальной справедливости. Скорее всего, на крайних флангах эта необходимая работа оживится раньше — они друг друга подталкивают. Но провал центристов, которые стали у нас монопольными обладателями парламента, создает патовую ситуацию. Госдума утратила сам корень парламентаризма, смысл которого в том, чтобы за каждым фракционным выступлением была видна именно идеология, вектор, путь. Следя за их столкновениями в дебатах, общество и нащупывает Большой проект. А штамповать законы, даже самые дурацкие, и царь мог бы, без всякого парламентаризма.
Если бы наши партии действительно стали многопартийной системой и выполняли все эти функции, мы бы именно нащупали этот проект и не застряли бы в небывалом кризисе на двадцать лет. Мы бы смогли «проиграть» программы всех партий — и на практике, и в воображении. А сейчас правители взмахивают руками, как фокусники — то Чубайс, то Греф, но понять смысл их манипуляций люди могут слишком поздно, когда «поезд уже ушел». Если бы возникла система партий, то она бы и стала коллективным автором спасительного проекта — во взаимной борьбе их частных программ.
Так что, как ни парадоксально, партийное строительство сегодня — наше общее дело.
Июнь 2004г.




Новый подход к диалогу патриотов


19 мая в Москве прошла небольшая конференция, на которой обсуждалось положение дел в «левопатриотической оппозиции». Организаторы назвали эту конференцию «От противостояния — к социальной ответственности». Имелось в виду, что оппозиции следовало бы перенести центр тяжести своих усилий с обвинений — как в адрес олигархов и власти, так и в адрес своих соседей справа и слева — на выработку реального и понятного людям проекта по предотвращению хотя бы самых главных, «неумолимых» угроз, перед которыми оказалась Россия после десяти лет реформ.
Когда обсуждался замысел конференции, все сошлись на том, что и речи нет о надежде на то, что олигархи с Грефом дружно восстановят разрушенное хозяйство и отведут от России угрозы. Но сущность этих «субъектов» люди уже вполне понимают, и тратить силы на их избыточное «разоблачение» не имеет смысла. А главное в том, что под хвастливые сообщения о «росте ВВП» изношенность систем жизнеобеспечения и безопасности России достигла того критического порога, за которым начнутся лавинообразные отказы, аварии и отключения.
Специальные доклады экспертов правительства о состоянии систем жизнеобеспечения содержат такие катастрофические оценки, до которых воображение оппозиции никогда не доходило. И что же? Никакого волнения на лице Касьянова или Путина не наблюдается. Их этим не проймешь, они «отключились». Значит, социально ответственный план действий надо вырабатывать в недрах самого общества, и в основном эта работа ложится на организации оппозиции. «Идущие вместе с олигархами» этим заниматься не будут, не для того их подпускали к кормушке. Хотя они-то и организуют демонстрации «против грабительской реформы ЖКХ», которую протолкнули в Госдуме их депутаты. Такой мы видим пошлый спектакль, второе издание «зубатовщины» начала XX века.
На короткий момент конференция вызвала некоторый шум в СМИ — из нее даже хотели сделать маленькую сенсацию. На саму конференцию прибыло много прессы, представители всех центральных каналов. Расспрашивали С.Ю. Глазьева, который был главным инициатором этого собрания и делал основной доклад. Расспрашивая, старались как-то смутить, поставить в тупик, сбить — чтобы потом обыграть на телеэкране каждую неточность или неловкое слово. Ничего не добились — Глазьев отвечал на редкость умело и ясно, да и трудно было его на чем-то подловить. Пришлось телевизионным политтехнологам строить глубокомысленные предположения — «читать в сердцах», как выразился Салтыков-Щедрин.
Главным итогом конференции стала договорённость учредить «постоянно действующее объединительное совещание народно-патриотических сил». Почему оказалась нужна новая «площадка» для такого разговора?
Как известно, уже в ходе перестройки советское общество удалось расколоть с помощью изощрённой программы манипуляции сознанием.
За «реформаторами» пошло около трети населения (потом таких энтузиастов осталось 7-10%, но больше им и не надо — Чубайс и Ходорковский сильны не народной поддержкой). Эта треть впала в рыночную утопию и захотела, чтобы Ельцин с Путиным устроили из России маленькую уютную местность на манер Бельгии для немногих прогрессивных граждан (остальные стали бы чем-то вроде жителей Бельгийского Конго, только не в тропиках, а на вечной мерзлоте).
Главное, чего удалось добиться идеологам, — это разделить всех «старых» -русских, татар, чувашей и т.д. — на два блока. На «красных» и на «патриотов». Поначалу в период головокружения от успехов «демократы» даже применяли совместное ругательство — «красно-коричневые», но потом нашёлся среди них кто-то поумнее и смекнул, что этим они всё-таки способствуют их объединению. Тогда стали напирать на то, что «патриоты» — «белые». На какое-то время эту совершенно ложную идею принял даже кое-кто из коммунистов. Тогда пытались создать Фронт национального спасения как союз «красных» и «белых». Между ними даже разделили роли — мол, красные за социальную справедливость, а «белые» за державность. Ничего не получилось. Ну, какой может быть патриотизм и какая державность, если они не подкреплены социальной справедливостью! О каком державном единении народа может в наше время идти речь, если этот народ разделён на враждебные классы или сословия?
Союз искусственно разделённых патриотов распался, идёт трудная работа по его возрождению на платформе НПСР, без нелепого распределения ролей, но осталось много недоговоренностей и взаимное отчуждение. Их стараются разжечь или хотя бы поддерживать в тлеющем состоянии идеологи реформаторов. Соратник Горбачева А. Ципко, претендующий на роль философа, в большой статье «Врождённый порок красного патриотизма» даже поставил такую задачу: «Настало время оторвать российский патриотизм от интересов КПРФ». Вдуматься — бессмыслица. Но скрытый смысл в этом есть — стравить две части оппозиции.
Пытаются также эти идеологи создать образ никому неведомой «правой патриотической оппозиции» — ни белой, ни коричневой, а просто вымышленной, вне времени и пространства. Ее символ — один из кумиров нашей диссидентской элиты, «вермонтский отшельник» с большими премиями его имени. А. Ципко пишет: «Наше счастье состоит в том, что наряду с левыми патриотами существуют все же правые, которых знает и почитает Россия, что жив и работает Александр Исаевич Солженицын». Хилое у них счастье. Какая Россия знает и почитает этих «правых патриотов»? Ведь это иллюзия, фантом. Что о них можно знать? Попробуйте представить себе, кто эти «правые», помимо «отшельника». Назовите этих «известных и почитаемых». Поручик Голицын, корнет Оболенский? Газманов с Хазановым? Познер с Шустером? Патриоты чего вся эта публика?
Но главное — за что их почитать? Как они видят желаемое жизнеустройство России? Ведь должен же патриот как-то связно описать тот образ своей страны, за который он становится в оппозицию к чему-то (причём, непонятно, к чему). Попробуйте сформулировать этот образ если не за Газманова, то хоть за Солженицына. Я, например, искренне старался это сделать — и не смог.
А за себя и своих товарищей могу это сделать, причем без всяких затруднений. Этот желаемый образ так и стоит перед глазами. Более того, он удивительно ясно и даже поэтически был выражен в начале XX века в четырех тысячах крестьянских наказов и приговоров, принятых и подписанных на сельских сходах по всей России. Образ желаемого, справедливого жизнеустройства русского народа. Такого, при котором не было бы в России голодных и безработных, а сама Россия была бы не по зубам всяческим хазарам и тевтонам. В этих наказах описаны все стороны жизни народа и государства. Читаю их — и согласен! А читаю Чубайса, Новодворскую и того же Ципко — и вижу врага. И вся их словесная шелуха — и о демократии, и о патриотизме — для меня ничто.
И Россию в облике Советского Союза, в котором она смогла подняться и победить, они уничтожали сознательно, причем именно за те стороны нашей жизни, которые мы успели построить по наказам крестьян. Давайте вчитаемся в статью-манифест того же Ципко. Он писал («НГ», 17 мая 2000 г.): «Мы были и до сих пор являемся идеологами антикоммунистической революции… Наше мышление рассматривало старую коммунистическую систему как врага, как то, что должно умереть, распасться, обратиться в руины… Отсюда и исходная, подсознательная разрушительность нашего мышления, наших трудов, которые перевернули советский мир». Страсть к разрушению, причем в своей же стране, — вот что ими движет!
И ведь Ципко верно оценивает результаты: «Борьба с советской системой привела к разрушению первичных условий жизни миллионов людей, к моральной и физической деградации значительной части нашего переходного общества». Физическая деградация части общества — это, в переводе на обычный язык, гибель людей. К 2003 г. эта «неестественная» гибель составила в Российской Федерации 11 миллионов человек. Таков их «патриотизм» — гнать русских людей добывать руду и нефть для «золотого миллиарда» за миску похлёбки в бараке периферийного капитализма.
На деле никаких надежд на «правый патриотизм», стоящий на платформе социальной несправедливости, олигархи и власть не возлагают. Они прекрасно видят, что в России лишь платформа «красных» задает матрицу для кристаллизации патриотического проекта. Ципко жалуется: «Пока что все попытки воссоздать, возродить партию либерального или гуманистического патриотизма ни к чему не привели». Тут хотя бы одно ясно: попытки слепить нечто патриотическое на основе антисоветских заклинаний «ни к чему не привели». Плач по «партии либерального или гуманистического патриотизма», которую надо якобы «воссоздать, возродить», — полный бред. Не было в России такой партии и не может быть. Поэтому у нынешних идеологов один, разрушительный, метод — стравливать и разделять. Против патриотизма и социальной справедливости реформаторы могут теперь быть только в обороне, всё более и более безнадёжной.
В чём же я вижу главный результат майской конференции? В том, что сделана попытка учредить постоянный форум для негромкого диалога («совещание») между частями оппозиции. Потребность в нём велика, а создать никак не удавалось — не мог такой разговор вестись на «площадке» КПРФ или РУСО (Российские ученые социалистической ориентации) или даже НПСР. Не получалось — и винить в этом некого. Надо постараться, чтобы получилось здесь, без главенствующей роли одной партии. Сумеет Глазьев задать тон такому разговору — честь ему и хвала, это для всех будет очень полезно.
Я лично считаю, что такой разговор быстро поможет снять целый ряд надуманных, давно уже устаревших противоречий и иллюзий. К чему нам сегодня фантазии о новых «белых», которые спасут Россию, — это даже как красивый миф не годится. Факт, что подавляющее большинство наших сограждан — патриоты, и почти все они привержены идее социальной справедливости в ее простых и осязаемых формах. Почти все они привержены идеалу реальной независимости России и братских нам народов от загребущего «золотого миллиарда». Почти все они привержены идеалу жизни в братстве, а не конкуренции — но без занудливого диктата бюрократии. Тут нас ничто не разделяет, и это можно взять за общую платформу.
Договорившись об этом, мы сможем приступить и к главному нерешенному вопросу — поиску взаимодействия между земной и духовной справедливостью, между социальным братством и братством «не от мира сего». Мы должны приступить к диалогу двух разных, несмешивающихся, но неразрывно связанных миров — духовной правды (прежде всего, православной) и справедливого земного жизнеустройства. Этот диалог отягощен историческими обстоятельствами, особенно гражданской войной и антицерковными кампаниями. Затруднен он и первыми, не слишком удачными попытками такого разговора в 90-е годы, тем перегибанием палки, которое происходило «с обеих сторон» и вело к огрублению и недопустимому упрощению деликатного вопроса.
Думаю, сейчас мы готовы к такому разговору гораздо лучше. Да и историю стали чуть лучше знать и имеем из неё пример — само становление советского проекта и строя стало возможным благодаря мудрому крестьянскому соединению (без слияния) земной справедливости с поиском русскими людьми духовного града Китежа. Гражданская война надолго сбила нас с этого уровня, ожесточила ум и сердце. Но сейчас мы обязаны нащупать в нашем новом хаосе эту путеводную нить.
Всё больше и больше людей это понимает, и надо помочь им наладить этот непростой разговор.
Май 2003г.




Общественный диалог — или революция ржавых теплосетей?


Мы благополучно миновали нервозный момент выборов в Госдуму, и Президента, ничего неожиданного не произошло, надо жить дальше. Возникали в этот момент вопросы и недоумения, а теперь чувствуется стремление «наплевать и забыть». 
Думаю, этого-то никак нельзя. Сейчас-то и надо произвести «разбор полетов», когда можно говорить по сути, без опаски что каждое твое слово будет воспринято как агитация за или против кого-то. А из выборов можно извлечь важные уроки. Точнее, не из результатов, не из тех бюллетеней, которые вытряхнули из урны, а из того, что называется предвыборной кампанией. Вся она — ее драматургия, ее язык, жесты и знаки — имеет символическое значение. В ней как в чудесном зеркальце отражается тот тип отношений с обществом, который власть собирается установить на следующий срок. В этом смысле выборы — действительно веха, важный перекресток на нашем пути. 
Из всей выборной кампании видно, что и В.В.Путин, и большинство политически активных граждан пошли по пути наименьшего сопротивления — решили «подморозить» кризис, предотвратить «всякие перемены». В.В.Путин настойчиво предложил отдать всю власть «партии начальников», как было при КПСС — без всяких там правых, левых. На это согласилось — в надежде, что на время прекратится политическая суета и свары. Так что В.В.Путин — действительно всенародно избранный президент, его «проект» принят большинством. 
В этом есть резон, если только не забывать, что волны утихнут лишь на поверхности — но в глубине-то будут идти те же процессы, что и раньше. Ведь реальных противоречий «подмораживанием» не разрешить. 
В детстве я читал книгу Жюля Верна «Пятнадцатилетний капитан». Врезался в память один эпизод, который с тех пор часто приходил на ум. Потрепанный китобойный корабль подошел к берегу во время шторма. Чтобы высадиться, вылили на бушующие волны всю добытую ворвань, китовый жир. И под масляным пятном волны стихли. Капитан гнал всех в воду и на берег — волны стихли всего на момент, а потом они прорвут эту пленку с удесятеренной силой, их энергия копится в глубине. 
Так и мы. На короткий, по историческим меркам, момент В.В.Путин утихомирил волны, но высадиться-то нам некуда. «Проект» В.В.Путина, который поддержали на выборах, есть проект краткосрочный. Большинству захотелось отсрочки, захотелось оттянуть момент тяжелого выбора. Так замерзающий человек просит дать ему подремать еще минуту. Эту минуту нам и дали — а потом все равно надо будет подниматься и идти. 
Важен, конечно, и тот факт, что оппоненты В.В.Путина на выборах не смогли внятно объяснить людям, куда же они предлагают идти, ради чего нам отказываться от сладкой дремы. Это — особая проблема, о ней надо будет еще говорить. Но факт, что нам дали отсрочку. Наш долг — не растратить этот подаренный нам момент внешней стабильности. И главное наше дело — за этот момент «починить ум». Потому и надо вглядеться в жесты и знаки. 
Мы уже говорили в прежних статьях, что отказ и «Единой России», и В.В.Путина от участия в предвыборных дебатах — плохой знак. И зря Вешняков оправдывал отказ тем, что закон этого не запрещает. При чем здесь закон? При демократическом порядке есть четкое различение между правовой ответственностью и политической. По нормам закона не обязаны, а по нормам политики — именно обязаны. Есть еще, говорят, этические нормы, но это уже слишком. Перед всякими «дворовыми командами» наша властная аристократия этическими нормами себя не связывает. Так что будем говорить о политике. 
Нарушая политические нормы, власть выхолащивает политический процесс, лишает его смысла. И не об интриге тут идет речь, не о спектакле, а о том, что власть, подавив политическую мысль, подавляет «искусство возможного» — умение через диалог и компромиссы найти неразрушительный способ разрешения общественных противоречий. Если такого искусства нет, остаются или способы «топорные», или противоречия вообще не разрешаются, а только загоняются вглубь. Рано или поздно они прорываются уже в виде катастрофы — а если прорваться не могут, страна хиреет и угасает. 
Нынешняя выборная кампания и стала шедевром технологий по выхолащиванию политического процесса. При этом «технологи» так переборщили, что власть всерьез опасалась массовой неявки граждан на выборы. Это примечательная ошибка. Власть не поняла настроения людей, а значит, она не поняла и смысла массового голосования за В.В.Путина. Это тоже плохой признак. Впервые в жизни люди получили подобные «приглашения» на выборы — к такому и близко не подходили на советских плебисцитарных выборах с «голосованием ногами».
Вот какую листовку на шикарной бумаге положили в мой почтовый ящик:
«Уважаемые жители района Теплый стан! Приглашаем вас 14 марта… На избирательных участках пройдут праздничные концерты. Вам будут предложены промышленные товары, сувенирная продукция, канцелярские товары, продукты питания, овощи, фрукты — ПО ОПТОВЫМ ЦЕНАМ. Ассортимент кондитерских и выпечных изделий приятно удивит вас своим разнообразием и низкой стоимостью… МОЛОДОЕ ПОКОЛЕНИЕ! Вас ждут сувениры и подарки, билеты на посещение бассейна, кинотеатра, клуба боулинга „Аврора“, оздоровительного центра „Второе дыхание“, аудиокассеты, авторучки, записные книжки, брелки, кондитерские изделия и другое. Управа района Теплый Стан». Тираж 40000 экз .
Это — документ постсоветской истории, документ истории культуры. Молодое поколение, займи активную жизненную позицию, тебя ждут брелки и билет в боулинг! Тут уж речь идет о выхолащивании далеко не только политического процесса. 
Так что хотя бюллетеней в урны было опущено сколько надо и за кого надо, осталось общее ощущение, что ничего эти выборы не прояснили, никакой консолидации в обществе не произвели, а лишь углубили раскол, хотя и притупив его. Притупление — вот побочный и очень плохой результат той технологии подмораживания кризиса, которую применила администрация. 
На мой взгляд, если бы власть в лице В.В.Путина использовала выборы для откровенного общественного диалога, для серьезного обсуждения главных стоящих перед страной проблем и угроз, для изложения главных альтернатив преодоления кризиса, то авторитет власти от этого только возрос — без существенного ухудшения результатов голосования. Да, при этом часть голосов перешла бы к оппонентам, но зато все мы стали бы «более гражданами». Это и было бы платформой для сотрудничества — даже с теми, кто голосовал за оппонентов. 
Отказ от дебатов «партия власти» объясняла тем, что ее программа и так всем известна — она в росте ВВП и повышении доходов. Так, мол, будет продолжаться и дальше. Это слабый аргумент. Особого оптимизма этот рост ВВП не вызывает, специалисты прямо говорят, что он вызван исключительно высокими ценами на нефть, да и в обыденном сознании укрепилось это мнение. Заметных изменений в структуре экономики не произошло, признаков ее модернизации, роста капиталовложений, преодоления аномального неравенства в распределении доходов нет. Но даже не это главное. 
В массовом сознании наряду с желанием стабильности четко оформились определенные надежды на второй срок президента В.В.Путина, надежды именно на перемены , а не на продолжение первого срока. Первый срок был дан в кредит — все считали, что В.В.Путин за это время должен выполнить свои обязательства перед «семьей» и олигархами, а к концу срока мягко освободиться от их диктата. Но уж во второй срок — выполнить ту миссию, которой от него ждут. Но миссия это непростая, все понимают, что надо будет пройти по лезвию ножа, без революционного разрыва непрерывности. И именно в предвыборных дебатах, если бы они были построены как серьезный разговор, надеялись мы услышать, в главных чертах, проект этого перехода. Услышать о целях и средствах этого проекта. 
Скажем прямо, за первые четыре года мы не услышали от В.В.Путина, как он представляет себе образ будущего для России, в какой коридор он будет, по мере сил, толкать клубок наших противоречий. Слова про свободу, конкуренцию и ВТО вряд ли кого-нибудь вдохновили, все это воспринималось как что-то протокольное. Вертикаль власти, округа, уполномоченные — все это тоже ни о чем не говорит. Все это может быть и при колонии, и при империи. В отношении же главного — полная неопределенность. 
Рутинная деятельность власти мало что проясняет. Ведь все чувствуют, что мы на распутье. С теми же самыми бытовыми делами, встречами и премиями мы можем покатиться по одной дороге, а можем по другой. Вот о выборе пути и хотелось что-то услышать. И это не такая вещь, о которой может все время трещать телевидение. Именно предвыборные дебаты — вот форум, выработанный в демократии для обсуждения подобных вопросов. Вот где высказываются в режиме строгого диалога важные вещи, вот когда на их восприятие настроены ум и сердце граждан. Люди на момент открылись, настроили свои антенны, но сеанс связи не состоялся. 
Более того, сама власть «глушила» тот голос, который люди хотели получить от нее. Вчитаемся в «телефонный разговор с народом» 18 декабря 2003 г. Это именно глушение проблем вперемешку с обещаниями брелков и кондитерских изделий. Нельзя же сегодня всерьез принимать за исторический ориентир для России «либеральные ценности, экономические свободы и конкуренцию»! В такую чушь можно поверить только один раз, и мы эту счастливую возможность исчерпали при Горбачеве. Все эти ценности, изъеденные молью уже в начале ХХ века, сейчас осыпались на самом Западе. Так, как выражаются они сами, идут сейчас «поминки по Просвещению», а похороны его давно состоялись. Запад сегодня говорит на языке Крестовых походов, он катится к раннему Средневековью, его пространство наполнено идолами и ведьмами. 
Уж если В.В.Путин подмораживает кризис, он просто обязан прежде всего обязан заморозить воздух, чтобы он был чист и свеж — а не заполнять его сладким розовым туманом. Наше спасение только в том, чтобы стать гражданами и народом — и тогда В.В.Путин стал бы президентом-командиром. Власть же пытается представить себя «самодержавием» — без «народности», а это конструкция хлипкая и недееспособная. 
Гражданами стать в момент кризиса можно лишь честно взглянув в страшный образ разрывающих страну противоречий. В.В.Путин их подморозил? Прекрасно, нам будет легче преодолеть страх — но преодолеть его необходимо. 
Именно поэтому я отвергаю решение администрации президента провести предвыборную кампанию так, как она была проведена. Более того, я считаю, что эта кампания означала культурный провал, который всем нам очень дорого обойдется. 14 марта на телевидении технологи «победителей» радовались, как дети. Какая близорукость! Добились лишних десяти процентов ценой отключения у людей здравого смысла. В детстве я ловил птиц и тяжело переживал, видя, как глуп снегирь, который сам лезет в ловушку. С тем же чувством я смотрел эту предвыборную кампанию. 
Конечно, имея полный контроль над телевидением, было нетрудно так оглупить и опошлить дебаты — но зачем это надо было делать? Зачем затаптывать хилый росток гражданского общества, без которого мы наверняка не выберемся из нынешней ямы? Ведь даже ежу понятно, что выйти из такого глубокого кризиса можно только в двух состояниях. Или народ, попробовав на зуб альтернативные проекты, сплачивается вокруг одного проекта — вплоть до тоталитаризма — пробивается к победе, невзирая на жертвы. Так мы пробились в 30-40-е годы, как бы потом ни шипели обиженные. Или, если общество расколото по интересам и идеалам и не находит платформы для плотного объединения, через общественный диалог ищется приемлемый компромисс по главным вопросам (а экстремисты с обеих сторон подавляются с согласия большинства). 
Ясно, что первый путь для нас сегодня закрыт — общество расколото, и конструктивно разрешить противоречия быстро не удастся. Значит, нужен диалог и компромисс, но ведь это возможно только если противостоящие интересы будут выложены на стол переговоров. Иными словами, возможно только при действительной, а не «управляемой» демократии. И тут уж не в голосовании и даже не в выборности президента дело, а именно в том, как ведутся дебаты. Может и монархия быть очень демократичной. 
В этой кампании дебаты превратили в карикатуру. На них главной фигурой был ведущий телевидения — «шестерка», функции которого должны были сводиться к тому, чтобы вежливо представить кандидатов и помогать им, чтобы беседа лилась непринужденно. И этим чисто служебным фигурам была дана власть не только нагло обрывать кандидата или вообще не давать ему говорить, но и загонять его рассуждения в рамки вопросов, сформулированных неизвестно каким теневым «редактором». Вот где был нам нанесен самый тяжелый удар административного кулака. 
Конечно, и сами кандидаты оказались не на высоте, приняв такой формат своих выступлений, позволив ведущим оглуплять эти выступления своими часто идиотскими вопросами, уводящими от сути наших проблем. Но что они могли сделать? Встать и уйти? Не решились. 
Если мы не окажем давления идейного, то давление окажут проржавевшие трубы теплосетей и ветхость аварийного жилого фонда. Лучше бы до этого не допускать, хотя времени у нас в обрез.
Март 2004г.




Примечания




1

Д.Фурман. Великое русское государство — идея-ловушка. — Свободная мысль, 1992, № 1. С. 4-16.


2

Мы оставляем в стороне очевидную, но все же второстепенную вещь: разрушение ядра и оболочек культуры стало необходимым условием более прозаической программы — тривиального разворовывания материальной основы культуры России. Эта основа — огромный научный потенциал, система образования, музеев, театров, издательств и библиотек, многого другого, жизненную важность чего мы поймем, лишь безнадежно это утратив.


3

К такому же результату, впрочем, приводит и уничтожение крупных идей, создание идейного вакуума, так что культурное ядро общества крошится из-за утраты связующего.


4

Выражением и важным фактором кризиса стала и антисоветская цензура, удалившая из нашего культурного пространства целые пласты культуры — революционные и большинство советских песен, Блока и Брюсова, Горького и Маяковского, многие линии в творчестве Льва Толстого и Есенина.


5

А.С.Ципко. Можно ли изменить природу человека? — В кн. Освобождение духа. М.: Политиздат. 1991. С. 73-90.


6

Ю.Латынина. Атавизм социальной справедливости. — Век ХХ и мир. 1992, № 5. С. 11-17.


7

Бердяев Н.А. Философия неравенства: Письма к недругам по социальной философии // Русское зарубежье. Л., 1990. С. 113.


8

Люкс Л. Коммунистические теоретики о фашизме: озарения и просчеты. ПОЛИС 1991, № 4, с. 74-85.


9

В.Бондаренко. Россия — страна слова. М.: Палея. 1996. С. 292-294.


10

Кстати, само название говорит о том, что генетически взгляды И.Р.Шафаревича никак не связаны с царской Россией — никто тогда не считал, ни монархисты, ни белые, ни красные, что Россия «наедине с собой» расположена на территории нынешней РФ.


11

Д.Лихачев. Я вспоминаю. М.: Прогресс. 1991. с. 196-197.


12

Новосельский С.А. Обзор главнейших данных по демографии и санитарной статистике России. Календарь для врачей на 1916 г. СПб., 1916. Цит. по: Андреев Е.М., Добровольская В.М., Шабуров К.Ю. Этническая дифференциация смертности. — СОЦИС, 1992, № 7.


13

В.Голубев. Запад глазами советского руководства в 30-е годы. — Россия XXI, 1997, № 11-12, с. 118.


14

А.Балакирев. Русские коммунистические утопии и учение Н.Ф.Федорова. — Россия XXI, 1996, № 1-2, 3-4.


15

В работе «Монизм Вселенной» (Калуга, 1925) К.Э.Циолковский писал: «Можно вскоре ожидать наступления разумного и умеренного общественного устройства на Земле, которое будет соответствовать ее свойствам и ее ограниченности».


16



С.Г.Семенова. Преодоление трагедии. «Вечные вопросы» в литературе. М., 1989. Цит. По статье А.Балакирева.