Этот интересный материал мы впервые прочитали на сайте "Перуница":    http://www.perunica.ru/germany/3801-baltijskie-slavyane-i-severo-zapadnaya-rus-v.html

 

"...исследователи в ходе изучения истории Северо-Запада опираются в своих выводах, прежде всего, на археологические, антропологические и лингвистические материалы. Однако любая попытка решить вопрос о первом появлении славян на Северо-Западе Руси неизменно сталкивается с целым рядом нерешенных проблем - какие археологические культуры данного региона можно считать достоверно славянскими, и какова их датировка?..."

 

 

 

 

 

Балтийские славяне и Северо-Западная Русь в раннем Средневековье


Данные диссертации: Молчанова Анна Анатольевна "Балтийские славяне и Северо-Западная Русь в раннем средневековье" / диссертация ... кандидата исторических наук. - М., 2008.

 

 

 

 

Часть 1.

При всей скупости письменных свидетельств по ранней истории Северо-Запада Руси, древнерусские летописные своды констатируют применительно к середине - второй половине IX в. факт существования в северной части будущего Древнерусского государства объединенного конгломерата племен словен, кривичей и чуди. Отсюда следует, что сам процесс расселения славян на данной территории проходил в более раннее время. Однако когда и каким образом произошло это расселение, каковы его истоки в настоящее время является спорным вопросом.

Удивителен – и по-своему ценен – факт отсутствия памяти о приходе славян издалека. Сохранение воспоминаний об этнических миграциях даже при отсутствии письменности – вещь возможная на протяжении тысячелетий. К сожалению, этнографическая легенда, которая приурочивала бы прародину восточных славян к какой-либо конкретной территории, неизвестна. Единственное предание содержится во вводной части «Повести временных лет», согласно которой славяне поначалу обитали «по Дунаеви, где ныне есть Угорьска земля и Болгарьска». Позже данная версия нашла свое отражение в рассказе о расселении славян на территории Новгородской земли в так называемой «Легенде о Славене и Русе»: «…словене ж пришедше с Дунаю седоша около озера Илменя и нарекошася своим именем русь реки ради Русы…» . Возможно, эти сведения восходят к преданиям мораво-паннонского славянства IX-X вв.

В силу этих причин исследователи в ходе изучения истории Северо-Запада опираются в своих выводах, прежде всего, на археологические, антропологические и лингвистические материалы. Однако любая попытка решить вопрос о первом появлении славян на Северо-Западе Руси неизменно сталкивается с целым рядом нерешенных проблем - какие археологические культуры данного региона можно считать достоверно славянскими, и какова их датировка?

Период конца VII / начала VIII — X вв. стал переломным для Северо-Запада Руси. В это время здесь значительно осложнилась этническая ситуация, начались активные процессы славянизации региона и складывания древнерусской народности. Сложной ситуацию можно назвать в силу того, что на данную территорию стали продвигаться представители разных племен западнославянского мира . Данные миграционные потоки протекали практически синхронно и благодаря этнической близости быстро ассимилировались.

В конце VII или начале VIII столетия на археологических комплексах Новгородской земли фиксируется появление нового населения. Наиболее ранними (из исследованных) поселениями, оставленными представителями второй волны славянского расселения, стоит считать Изборск и так называемый «Городок на Маяте» в Восточном Приильменье (Парфинский район Новгородской области). Их появление (в VII в. ) предшествует возникновению Старой Ладоги, которая была основана в VIII в. Такие известные памятники как Рюриково Городище, Холопий городок, городище Георгий датируются даже еще более поздним временем — IX—X вв. При раскопках Городка на Маяте были открыты дерево-земляные оборонительные конструкции, соответствующие самому раннему этапу развития поселения, которые, судя по последним результатам радиоуглеродного датирования, относятся к VII в. н.э. В двух километрах к северу от Старой Ладоги, на противоположном правом берегу Волхова, также было обнаружено городище (Любша), которое позволяет датировать появление в этом месте славян последней четвертью VII - первой половиной VIII вв.

Позднее, в VIII в. в регионе зарождается погребальная обрядность, по которой новая культура получила свое название, — культура сопок. Ареалы культур псковских длинных курганов и сопок «накладываются» друг на друга в бассейне озера Ильмень, в сопредельных районах, в Псковской земле непосредственно поблизости от крупных городских центров. Обе культуры в данном районе соседствовали параллельно почти два столетия. И лишь во второй половине IX - первой половине X вв. возникает «промежуточная культура», в которой сочетаются элементы сопок и культуры псковских длинных курганов и для которой характерно отсутствие устойчивой обрядности.

Проблема исходных районов колонизации Северо-Запада Руси решалась до сих пор преимущественно на сопоставления инвентаря и погребального обряда сопок. Однако, в результате проведенных исследований старые схемы эволюции погребальных памятников распались. Было обнаружено, что в каждом регионе или микрорегионе развитие памятников имеет свою специфику. Становится ясно, что, основываясь только на анализе погребальных памятников, исходный пункт миграции выявить не удастся. Тем более, что, согласно последним данным, поселенческая культура распространилась раньше зарождения погребальной обрядности.

В.В. Седов постепенно отказался от теории двух волн славянской миграции в новгородскую землю. Причина - археологические материалы Среднего Повисленья, Неманского бассейна и других балтских территорий не фиксируют каких-либо следов крупной миграции населения в восточном или северо-восточном направлениях в VII в. или на рубеже VII и VIII вв., то есть тогда, когда формируется культура сопок. Идея о проникновении славянских групп водным путем им даже не рассматривалась.

Что же дает нам основания полагать, что данная волна миграции была не просто славянской, а западнославянской, что носители ее появились на территории Новгородской земли со стороны Балтийского моря?

Первые поселения и, позднее, сопки на территории Новгородской земли появились вблизи от Балтийского побережья, вдоль водных путей, связанных с морем. Наиболее густо сопки располагаются в районе верхнего течения реки Луги, вдоль Волхова и Южного побережья Ладожского озера. Между ними сопок нет, что указывает на то, что племя, оставившее их, проникло в Приладожье со стороны Балтийского моря по водным системам. Это дает основания полагать, что население, оставившее данные погребальные памятники, появилось на Северо-Западе Руси со стороны Балтики.

О том же говорят данные развития судостроения в балтийском регионе. Сам термин «лодья» является западно-славянским, происходящим вероятно из района междуречья Эльбы и Одера. К VIII веку, когда у балтийских славян фиксируется употребление термина «lodja», западные славяне уже освоили технику строительства кораблей с килем, пригодных для плаванья в открытом море. В Польше аналогом ему является łódź, в Чехии – lod, в лужицких говорах – łódź, łoź, в полабском – lüd’a. Все это, возможно, указывает на западно-славянские прототипы древнерусских лодий. Заметим, что от славян были заимствованы шведское lodja, датское и норвежское lodje, прибалтийско-нецкое lodje; норвежское pram, немецкое Prahm (ср. паром) .

Фрагменты судов обнаруживаются уже в ранних слоях поселений, связанных с культурой сопок. Как полагает П.Е. Сорокин, «можно утверждать, что теория эволюционного развития судов от простых к сложным в рамках древнерусского времени не находит своего подтверждения», то есть на территорию Новгородской земли были привнесены уже готовые судостроительные технологии. Детали как однодревных, так и досчатых судов известны в археологических материалах с середины VIII в., со времени зарождения и распространения сопочной погребальной обрядности. Сегодня некоторые исследователи, которые занимаются изучением кораблестроения, делают свои выводы, опираясь, в основном на находки железных заклепок . Хотя нельзя забывать о том, что деревянные части судов могли не сохраниться.

К VIII в. относятся и находки лодочных заклепок в Пскове и Старой Ладоге . Стоит обратить внимание и на тот факт, что западно-славянские суда были по форме похожи на скандинавские, и при их изготовлении также использовались железные заклепки, но реже, чем при изготовлении скандинавских кораблей. При раскопках в Волине, Щецине и Колобжеге археологами был обнаружен ряд деталей судов с железными заклепками . При раскопках поселения Ральсвик на Рюгене (1966-1968 гг.) судовые заклепки были обнаружены на территории отдельных дворов. Учитывая наличие собственных пристаней у большинства хозяйств, можно предположить, что здесь строились суда.

В ходе тех же раскопках Ральсвека были обнаружены 3 ладьи, один из которых был длиной 13-14 м и шириной примерно 3,40 м, а второй, - длиной 9 м и шириной 2 м. Они могли двигаться при помощи 8-10 гребцов, или под парусом, и перевозить от 1 до 2 т товара. Раны перевозили на таких судах даже верховых лошадей .

Данные письменных источников, повествующих о жизни западных славян, неоднократно указывают на высокий уровень развития судостроения и морского искусства у населения славянского побережья Балтийского моря. «Племя то умеет воевать и на суше, и на море, привыкло жить грабежами и хищениями...» — повествуется о поморянах в «Житии Оттона, епископа Бамбергского» Герборда. Повествуя о морских пиратах из племени ранов этот же автор пишет: «оба же этих острова полны пиратов и кровожадных разбойников, которые не щадят никого из проплывающих мимо». Аналогичные сведения можно найти и у Гельмольда: «пренебрегая совершенно выгодами от земледелия, они всегда готовы совершать нападения на море».

Сложность решения вопроса о генезисе судостроительной традиции на северо-западе Руси заключается в том, что она предстает перед нами уже в сложившемся — достаточно развитом виде — наиболее ранние находки деталей судов, известных на балтийском побережье (как скандинавском, так и славянском) связаны с самыми ранними слоями Старой Ладоги. По мнению П.Е. Сорокина «это могло бы служить доводом в пользу скандинавского происхождения» Но с не меньшей долей вероятности данный факт может говорить и о западнославянском происхождении судостроительной древнерусской традиции.

Еще один тип судов – паромы (паромообразные суда) известны в Скандинавии. Однако паром из Фальстербо, который имел обшивку встык, подобную обшивке паромообразных судов древнерусского Северо-Запада, относится к более позднему времени – к XIII веку . Между тем, появление паромообразных судов в Старой Ладоге фиксируется по находкам их деталей уже со второй половины VIII в., в Новгороде с середины X в. У балтийских же славян наличие паромов в средневековье подтверждается письменными источниками и находками моделей судов, интерпретированных исследователями, как паромы. Паромообразные суда появляются в Центральной Европе уже в первые века нашей эры. Слово «паром» известно в различных транскрипциях в большинстве славянских языков, что позволяет предполагать известность этого типа судов славянам еще до времени их расселения с территории близкой к Центральной Европе.

 

 

 

 

 

Часть 2.

На тесные связи нового населения Псковской и Новгородской земель со славянской Балтикой указывают многие данные. Удивительным по своей ценности представляется замечание Адама Бременского: «пределы Гамбургского архиепископства… тянутся через [области] приморских склавов до реки Пан - здесь граница нашего диоцеза. Оттуда вплоть до реки Одера обитают вильцы и лютичи. За Одером же, насколько нам известно, обитают помераны. Дальше простирается весьма обширная страна поланов. Говорят, что ее пределы соприкасаются с королевством Руссия. Эта страна представляет собой последнюю и caмую большую область винулов, ей и оканчивается описываемый залив» . На основе данного отрывка можно сделать вывод, что Адам Бременский включал в состав винулов (венедов, в данном сочинении этот термин применяется к балтийским славянам) и население русских земель, примыкающих к Балтийскому морю.
Археологи указывают на аналогии в материальной культуре регионов.

Установлено, что вал городища Городка на Маяте (одного из самых ранних поселений культуры сопок) был сооружен в так называемой «перекладной» технике (с использованием бревенчатых накатов), характерной для раннесредневековых славянских городков на территории Польши и Северо-Восточной Германии. Прослеживаются параллели вещевом инвентаре, например, — профилированной лепной керамики VIII-Х вв. поселений Приильменья и истока реки Волхова (например, Псков, Изборск, Новгород и другие), и Северной Польши (нижний горизонт Волина, Колобжега и других поселений), междуречья Эльбы и Одера, в небольшом количестве - Мекленбурга (так называемая фельбергская керамика). Правда, если на Северо-Западе Руси подобная керамика всецело лепная, то на западнославянских территориях она частично сделана на гончарном круге. В первой половине X в., с повсеместным распространением гончарной керамики среди западных славян, в Новгородской земле лепная керамика сменяется гончарной. Последняя также имеет аналогии в западнославянских землях . Неоднократно также в качестве аргументов приводились находки в Ладоге и на Рюриковом городище отдельно стоящих наружных хлебных печей, аналогии которым имеются в польском Поморье (Гданьск, Щецин) , и двушипных втульчатых наконечников стрел, доминирующих среди подобных находок на северо-западе, которые также находят параллели на западнославянских землях, примыкающих к Балтийскому морю.

Результаты анализа берестяных грамот, предпринятого А.А. Зализняком, показали, что еще в XI - XII вв. в наиболее очевидном виде существовал особый древненовгородский диалект, который более чем по 20 признакам отличался от диалекта южной группы восточного славянства: «В целом древненовгородский диалект предстает как сильно обособленный славянский диалект, отличия которого от других восточнославянских диалектов в части случаев восходит к праславянской эпохе. Ряд изоглосс ... связывают его с западнославянскими (особенно с севернолехитскими) и/или с южнославянскими (особенно со словенским)» . Заметная часть этих признаков находит аналогии в языках западных славян, живших в Южной Прибалтике . Косвенным указанием на схожий характер новгородского и полабского языков является также характер ударения, который в полабском, по-видимому, в отличие от других западнославянских языков, но как и в восточнославянских, был свободный.

Языческие имена, которые встречаются в новгородских грамотах и упоминаются в летописях, и которые находят аналогии у полабских и поморских славян. Это многочисленные имена, оканчивающиеся на -ята/-ата и на -хно. Например: Вышата, Жирята, Климята, Малята, Гахно и т.д. Отголоски этих имен сохранились в топонимике края. Например, деревни Жерятки, Жирятка, Жирятки, Жаратка и др., которые происходят от имен Жирятъка (уменьш. к Жирята).

Новгородский список посадников, в своей основе восходящий к Своду 1167 г., открывается именем Гостомысла. Предание о Гостомысле признается большинством исследователей достаточно древним. Обращает на себя внимание принадлежность этого имени к числу балтийско-славянских княжеских имен (ободритский князь Gostomysl; по источнику - Goztomuizli, 884 г.), лапидарность первых фиксаций предания об основателе древнего Новгорода . При этом, большинство древнерусских фиксаций простых личных имен, содержащих основу Гост-, (Гость, Гостило, Гостильць, Гостена и др.), связано преимущественно с северо-западными, новгородскими землями . Материалы новгородского берестяного письма неоднократно фиксируют имена Гостилъ, Гостила, Гостята .

Что же касается топонимики, то, по мнению В.Л. Васильева, «многие топонимы основаны на личных именах общеславянского распространения или по крайней мере заключающих базовые компоненты общеславянского фонда композитных антропонимов, − такие названия доносят до нас черты наддиалектного антропонимического единства праславянского языка, но ничуть не свидетельствуют о заселении Северо-Запада пресловутыми пришельцами издалека − балтийскими, южными и западными славянами» . Однако картографирование ряда форм антропонимов, сделанное В.Л. Васильевым, говорит об обратном, поскольку отражают конечные пункты их распространения.

Действительно, многие древнеславянские сложные антропонимы (от составных имен собственных) лишены региональных черт и, будучи принадлежностью общеславянского антропонимического фонда, маркируют этноязыковое единство древних славян. Но базирующаяся на них новгородская топонимия находит точные соответствия чаще у западных славян, подчеркивая большую выделенность новгородско-западнославянских схождений. Немалое количество таких названий в Новгородской земле говорит о значительной доле развитого праславянского наследия в языке того населения, которое заселило некогда побережья Ильменя, Ловати, Мсты, Шелони, Волхова.

Для примера. Название деревни Гореслава (в волости Гостыничи) происходит от имени Горѣславъ / Гориславъ, которое широко употреблялось в новгородско-псковском ареале (Богуслав Гориславичь, Вячеслав Гориславичь, новгородец Гориславличь). Имя использовалось западными славянами: имена -польское Gorzysław, полаб.-помор. Gorislav, полаб. геогр. Gorezlawe, топонимы полаб. Gorezlawe, откуда нем. Gösslaw и Göslow на северо-востоке Германии, Gorzesław в Польше. Форма ойконима Воибуцкая Гора (деревня Вышневолоцкого уезда, Тверская губерния; ареал сопок) указывает на имя *Воибудъ («будет воином»), не осложненное притяжательной суффиксацией. Данный антропоним имеет аналогии в таких географических названиях, как Wojbądz полабских славян и немецкий Wobbanz – средневековое село на острове Рюген .

Особого внимания заслуживают палеоботанические исследования, проведенные в последние годы в Новгороде, Городище и Поозерье учеными из Кильского университета. Результаты этих работ показали, что набор злаковых культур, распространенных в Новгородской земле в IX—XI вв., был аналогичен ассортименту злаков, культивировавшихся в славянских памятниках южной Балтики (Ольденбург).

Об устойчивых связях Великого Новгорода с южно-балтийским побережьем в Х-ХI вв. свидетельствует сходство сплавов цветных металлов, из которых были сделаны некоторые изделия, исходящие из земель Великого Новгорода и из земель южной Балтики. Черты сходства обнаруживаются и в изготовлении музыкальных инструментов. В частности, конструктивные особенности лировидных гуслей, найденных в Новгороде, Гданьске и Ополе (начиная с X-XI вв.), оказываются идентичными и восходят в единой школе строительства этих музыкальных инструментов.

 

 

Часть 3.

Итак, можно сделать вывод, что существуют вполне определенные данные, указывающие на истоки славянского населения поздней миграционной волны в Новгородскую землю. Однако эти выводы будут оставаться голословными до тех пор, пока не будут найдены промежуточные пункты данной миграции. Как уже говорилось выше, есть все основания полагать, что миграционная волна шла со стороны балтийского моря. Рассмотрим, есть ли реальные указания на данный процесс, зафиксированы ли промежуточные пункты вдоль неславянского побережья Балтики.

Древние мореходы предпочитали передвигаться на своих судах вдоль побережья, где они могли бы укрыться в случае шторма и пополнить припасы. К сожалению, такие небольшие стоянки, если они и были, с трудом фиксируются на археологическом материале. Лишь крупные промежуточные пункты, которые превратились в многоэтничные торгово-ремесленные поселения, тесно связанные с местным населением, могут указать на передвижение более или менее крупных групп переселенцев. Одним из таких вероятных промежуточных пунктов можно назвать открытое торгово-ремесленное поселение Трусо, который существовал на юго-западной окраине прусского ареала в примерном хронологическом промежутке между 700 и 880 годами н.э. Как показывает археологический материал, здесь фиксируются четкие следы западнославянского населения .

Гипотетически продвижение славян с юга Балтики можно зафиксировать также на территории латвийского побережья между Лиепае и Вентсплисом. М.В. Битов отметил здесь у местного населения наличие примеси более южного, по сравнению с прибалтийским, антропологического типа. Данную особенность автор связывает с аналогичными типами Поморья и Мекленбурга IX-XII вв.

В результате появления на Северо-Западе Руси нового, западнославянского, населения (или в процессе расселения, растянувшегося на несколько столетий), в VIII в. зарождается археологическая культура, которую принято называть «культурой сопок» и отождествлять со словенами новгородскими.

С самого начала эта культура была неоднородна, что видно, прежде всего, по различиям в устройстве погребальных памятников и керамике. Как отметил Г.Н. Пронин, «высокие погребальные насыпи Северо-Западного региона, которые традиционно именуются «сопкими», не представляют собой однородной в культурном и хронологическом отношении пласт». Причина этого, на наш взгляд, заключалось в том, что население Полабья и Польского Поморья, откуда появилось данная миграционная волна, состояло из разных племен, которые имели между собой определнные различия.

Самые ранние сопки, поддающиеся датировке, относятся к IX в. Датировка VIII в. возможно только для нескольких памятников в районе Старой Ладоги, причем некоторые исследователи полагают, что это не сопки, а особые курганы, досыпанные в более поздний период. Обращает на себя внимание и «немногочисленность погребений. Малочисленность погребений нельзя объяснить неустойчивым расселением и переходом с места на место населения. В зонах концентрации сопок поселения существовали на протяжении жизни нескольких поколений.

Однако обилие западнославянской керамики, расширение домостроительства по западнославянскому образцу, указывают на значительный приток нового населения в Ильменское Поозерье уже в самом начале VIII в., возможно, в конце VII в. Таким образом, далеко не всегда и далеко не везде сопки возникают синхронно живой поселенческой культуре. Кроме того, расположение ранних сопок не охватывает всего района, где фиксируется вещевой комплекс этой культуры.

(про то, как хоронили своих умерших переселенцы я опускаю - длинно и нудно). Скажу лишь, что, скорее всего, обряд сооружения сопок возник на месте. Тем самым во многом решается вопрос о происхождении данного погребального обряда, поскольку у западных славян побережья Балтийского моря курганный обряд погребения получил распространение практически синхронно распространению сопок на Северо-Западе Руси.

 

 

 

Часть 4.

Я остановилась на тезисе, что у западных славян побережья Балтийского моря курганный обряд погребения получил распространение практически синхронно распространению сопок на Северо-Западе Руси. Здесь стоит отметить, что до недавнего времени появление курганного обряда погребения на славянском побережье Балтики датировалось не ранее чем второй половиной X в. или рубежом Х-ХI вв. Древнейшим можно было назвать только могильник в Волине и насыпи под Колобжегом и в Ральсвике на острове Рюген. Однако, согласно находкам последних лет в северном Приэльбье (Локнице) и в Польском поморье, появление курганного обряда у прибалтийских славян можно датировать не позднее, чем второй половиной VIII в. — рубежом VIII - IX вв. Распространение этого обряда произошло в IX в. Вопрос о происхождении данной погребальной обрядности у западных славян побережья Балтийского моря пока окончательно не решен. В. Вогель связывает ее появление со скандинавами, а Е. Цолль-Адамикова - с южной ветвью западных славян, у которых курганные могильники появились уже в VII в.

Весьма характерен географический разброс памятников: они представлены в нескольких удаленных друг от друга анклавах от Вагрии и Вендланда на западе и нижней Вислы на востоке. Не смотря на такую рассредоточенность, их объединяет много общих черт, в числе которых, - четырехугольные каменные обкладки

В "готовом виде" курганная обрядность не могла быть перенесена на территорию Северо-Запада: курганы с трупосожжением здесь по погребальному ритуалу отличались большим разнообразием, что свидетельствует об отсутствии единого, сложившегося обряда. При этом на славянском побережье Балтики становление курганной обрядности еще не завершилось. Процесс становления курганной обрядности протекал в обоих регионах синхронно.

Первыми на Северо-Западе Руси сопки появились вокруг Ладоги и одновременно с ее возникновением. В самой Ладоге в это время появляются так называемые "большие дома". Вокруг этих построек и погребений ведутся самые яростные споры норманнистов и антинорманнистов – кем они были оставлены – норманнами, финно-уграми, славянами или кем-то еще? Но в нижних слоях Ладоги почти нет изделий финно-угорского происхождения. Зато лепная керамика Ладоги VIII – X вв. тождественна лепной посуде поселений истока Волхова, в том числе нижних слоев Новгорода, и Ильменского Поозерья. Таким образом, можно заключить, что основную часть жителей Ладоги составляло то же население, что обитало в конце I тысячелетия н. э. в самом центре Новгородской земли и оставило такие погребальные памятники, как сопки.

Неоднократно высказывались мнения о скандинавской принадлежности если и не всех типов сопок, то, по крайней мере, первых из них. Однако, если считать сопки погребальными памятниками скандинавов, то еще предстоит объяснить как различия в погребальной обрядности со скандинавской традицией , так и отсутствие большого количества скандинавских вещей, которые должны были бы сопутствовать такому большому количеству населения. Считается, что высота сопки и применение камня указывает именно на скандинавское присутствие, так как похожие (хотя есть и определенные различия в погребальной обрядности) захоронения есть в Средней Швеции (Упланд, Старая Упсала). Однако их прекращают сооружать уже с середины VI в. Подробнее см. Лебедев Г. С. Эпоха викингов в Северной Европе. Историко-археологические очерки. - Л., 1985.

Новгородские сопки по обряду отличаются от больших курганов Скандинавии, где нет «ярусных» погребений. Нет никаких данных в пользу раннего присутствия здесь скандинавов и по антропологическим данным. как отмечала Алексеева Т.И., «могильники Приладожья не дают подтверждения их скандинавского происхождения, так как население, оставившее эти могильники, в антропологическом отношении оценивается как славянское и финское». Санкина С.Л. пишет в своей работе (Этническая история средневекового населения Новгородской земли по данным антропологии. — СПб., 2000. Стр. 96.), что в антропологии населения Приладожья не отмечается воздействия германского комплекса, особенно если сравнить с аналогичными процессами у славян Балтийского побережья.

Здесь необходимо остановиться на вопросе об использовании каменных конструкций в сопочных сооружениях. В свое время (в первой половине 1980-х гг.) Г.Н. Пронин вынужден был признать, что «происхождение традиции широкого использования камня в погребальных древностях Северо-Запада остается неясным» . С тех пор положение мало изменилось.

Каменные конструкции в насыпях давно привлекают внимание исследователей. Предпринимались попытки на основе этого признака выделить памятники в особую группу, или рассматривать их как следствие появления в низовьях Волхова переселенцев, в этническом отношении отличных от другого населения в ареале сопок . В.В. Седов соотносил различные каменные сооружения с балтскими погребальными традициями . Другие исследователи относят каменные сооружения к числу ритуальных элементов лишь вторично, предполагая, что они предназначались для укрепления насыпей.

Груды, или кучи («наносы») камней в сопках как правило, представляют собой крупные сооружения неправильной формы (лишь в одном случае отмечено правильное «сферовидное» скопление камней), представляющие, вероятно, развалы каких-то более регулярных сооружений, сложенных «насухо», деформировавшихся позднее под тяжестью насыпи. Находятся они всегда в основании сопки, в центре или близ него.

Сопки типа 3 имеют аналогии на Юге Балтики - на острове Рюген. Там курганы (высокие, до 7,5 м., содержат по несколько захоронений и каменные кладки) появились раньше, чем в польском Поморье и Полабье, где сам обряд курганной культуры начал распространяться только с VIII в. В районе Ладоги сопки выше, чем на Рюгене, но это вызвано тем, что они неоднократно досыпались в более позднее время и имели многоярусную структуру.

Все сопки выше 7 м. сооружены на подсыпке около 2 - 2,5 м., имеющую плоскую вершину и крутые склоны. На площадках, образуемых вершиной подсыпки прослеживаются следы ритуальной деятельности: каменные вымостки, огневища, разбросанные ветви деревьев и кости животных. О том, что подсыпка не была промежуточным этапом строительства сопки, а представляла собой законченное сооружение, говорят каменные обкладки в их основании и следы установки деревянных столбов. Таким образом, судя по археологическим данным, эта подсыпка представляла собой культовое сооружение (капище), аналогичное круглым культовым сооружениям западных славян .

Часть 5.

Еще одну аналогию можно провести между каменными кругами и могильниками поморян, где над погребениями сооружались каменные оградки. Курганный обряд погребения распространился на славянском побережье Балтики со второй половины VIII в. - рубежа VIII-IX столетий. Это массовые захоронения с использованием каменных обкладок погребений. Весьма характерен географический разброс этих памятников: они представлены в нескольких удаленных друг от друга анклавах от Вагрии и Вендланда на западе и нижней Вислы на востоке. Не смотря на такую рассредоточенность, их объединяет много общих черт. Древнейшие из западнославянских курганов с каменными обкладками связаны с так называемым фельдбергским горизонтом. А ранние курганы на берегу Чудского озера с выкладками из камней сопровождаются находками обломков керамики именно фельбергского типа.

На мой взгляд, многие элементы погребального обряда, которые трактуются исследователями Северо-Запада Руси как скандинавские, могли быть перенесены на местную почву опосредовано, поскольку подобные заимствования фиксируются на славянском побережье Балтийского моря с самого момента их появления в этом регионе. На некрополях торговых факторий южного побережья Балтики в полной степени проявляется взаимодействие различных идеологических представлений и культовых ритуалов. Положенные в могилы вещи только за некоторыми исключениями позволяют доказать этническую принадлежность умершего. Скандинавские предметы находят, например, в славянских захоронениях в Ральсвике (остров Рюген). Поэтому этническую принадлежность применительно к некрополям юга балтийского побережья определяют на основе анализа погребального ритуала, относя все пышные погребения к скандинавским. Однако подобная трактовка вызывает серьезные сомнения, поскольку подобные выводы не оставляют места для захоронений славянской знати. Создается впечатление, что вся славянская элита была исключительно скандинавского происхождения. Такой подход категорически противоречит известиям письменных источников.

На мой взгляд, можно говорить о привнесении в процессе западнославянского расселения если и не сложившегося погребального обряда, то отдельных его элементов, повлиявших на становление новой погребальной обрядности в Новгородской земле. Обилие локальных вариантов метода сооружения сопок может говорить о том, что ко времени возникновения Древнерусского государства этот процесс не был еще завершен.Возможно, распространение традиции использования каменных сооружений, получившая к IX в. широкое распространение на побережье Балтики, в какой-то мере связано с балтами. Косвенно на это указывают данные топонимики. Многие топонимы острова Рюген и прилегающих территорий, с которых началось распространения «каменной традиции» в западнославянских землях, — балтского происхождения, и указывает на присутствие здесь в это время балтского населения . Отдельные элементы погребальной обрядности, связанные с применением камня, могут иметь и скандинавские истоки.

Часть 6.

Когда речь заходит о западнославянской миграции на территорию Северо-Запада Руси, неизбежно встает вопрос о ее истоках. Славянские группы, которые ныне причисляются к западнославянским, населяли обширные территории на побережье Балтийского моря и к югу от него (территории современных Северной Германии, Польши и Чехии). Это огромная территория, заселенная в раннем средневековье множество племен, имевших, порой, значительные культурные отличия. Таким образом, применение слова «западнославянский» к определению этнической принадлежности тех или иных элементов археологических культур Северо-Запада оказывается слишком расплывчатым и лишенным всякой конкретики.

Требуется разработка этого вопроса, поиск неких этнических маркеров, которые позволят уточнить исходные территории расселения славян на территории современных Новгородской и Псковской областях. Это необходимо для формирования более полного представления о тех этнических и культурных процессах, которые происходили здесь накануне возникновения Древнерусского государства.

Таким этническим маркером может служить керамика.

Керамика Северо-Запада до сих пор не изучалась с точки зрения происхождения форм с этнической точки зрения. К сожалению, в археологической литературе не существует монографий, обобщающих и систематизирующих этот материал, нет аналитических и сравнительных работ (за исключением отдельных статей , посвященных отдельным наиболее крупным и значимым поселениям региона).

Керамический материал считается очень ярким этническим маркером для культур Южного побережья Балтийского моря и севера Польши. Германскими и польскими исследователями она зачастую также используется для датировки памятников , так как керамика западных славян демонстрирует длительность производства и постоянство форм. На относительно небольшой территории отмечается довольно большое различие в развитии керамики, хотя основные тенденции был едины .

На территории современных Северной Германии и Польши, в VII—VIII вв. на общем субстрате с неорнаментированной керамикой, получившей в археологической литературе название суковско-дзедзицкой керамики, возникли несколько региональных групп. На основании данных письменных источников они связываются исследователями со следующими племенами:

• фельдбергский тип керамики — с вильцами (велетами) и ругами (остров Рюген и прилегающие к нему территории балтийского побережья). Данная керамика получила развитие с середины VIII в. Особо стоит отметить, что вильцы заселили восточные области Мекленбурга в составе особой миграционной волны и прервали развитие общих форм (типа суков-дзедзице) почти на два столетия. Особенно характерен данный тип керамики для IX в., на таких поселениях, как Фельдберг, Волин, Щецин, Колобжег. В Мекленбурге, напротив, он составляет ничтожно малый процент – 4% .
• фрезендорфский тип керамики — с племенем ругов (VIII—IX вв.).
• торновская керамика — с лужичанами (VIII—IX вв.).
• керамика менкендорфского типа связана с ободритами и рядом других племен. Она получила развитие на рубеже VII-VIII вв. и ее ареал соответствует ареалу распространения суковско-дзедзицкой керамики (культурные типы последовательно сменяют друг друга). Процессы вытеснения суковско-дзедзицкой керамики менкендорфской в разных регионах земли ободритов были неоднозначными. В ободритском ареале суковско-дзедзицкая керамика доживает до IX в., но в слоях этого времени она составляет уже сравнительно небольшой процент.

Исследователи выделяют еще один тип керамики - гросс-раденского типа, которая местами встречается в нижних слоях славянских городищ Северо-Восточной Германии вплоть до начал X в. Она связывается с германским этническим компонентом, включенным в славянскую среду южного побережья Балтики, вероятно, с эпохи заселения данных территорий славянскими поселенцами. Однако стоит учитывать, что керамика гросс-раденского типа при своем появлении и распространении сопровождает посуду менкендорфского типа.

Таким образом, установив аналогии между керамическими формами западнославянских земель Южной Балтики и Северо-Запада Руси, можно не только получить еще одно доказательство наличия миграционной волны как таковой, но и точно определить ее истоки.

Как показывает анализ археологических комплексов Северо-Запада Руси, керамика, традиционно выделяемая исследователями в группу «западнославянская» была изначально неоднородна по своему составу, хотя к X в. основная часть керамики западнославянского типа, широко представленная на памятниках региона, изготавливалась на месте, в крупных городских центрах .

Если обобщить имеющиеся в настоящее время данные, то вырисовывается следующая картина. На поселениях, в сопках и длинных курганах конца VII—X вв. встречаются аналоги практически всем указанным выше типам западнославянской керамики. Однако процентное соотношение и хронологические рамки для каждой группы различны. Впрочем, все данные еще нуждаются в обощениях и сопоставлениях.

Трудно согласиться с мнением В.В. Седова, что единые исходные виды керамики указывают на то, что славяне балтийские, как и кривичи и словене новгородские, происходили из одного праславянского региона. В таком случае развившиеся на новом месте типы были бы ближе к единому исходному варианту, чем к другим локальным группам. Скорее, стоит говорить о привнесении (в более позднее время, чем полагает В.В. Седов) уже развитых керамических традиций, которые получили самостоятельное развитие на новом месте.

Очень важен тот факт, что на поселениях Северо-Запада Руси, помимо находок западнославянских керамических форм, встречаются и местные подражания, и гибриды, объединяющие черты разных групп южного побережья Балтики. Интересно, что подражания местные гончары создавали только менкендорфским и фрезендорфским формам . Это означает, что в условиях «плавильного этнического котла» городов Северо-Запада Руси происходили стремительные процессы смешения различных культурных (и этнических) компонентов.

К сожалению, мало информации о процентном соотношении менкендорфской керамики (ободриты) и фельдбергской (вильцы, ране). Как известно из письменных источников, между этими племенами шла длительная вражда. Поэтому такие данные могли бы предоставить интересный материал для анализа взаимоотношений представителей этих племен на новой территории. Однако тот факт, что именно эти керамические формы были наиболее «престижны» (раз именно им создавались подражания), косвенно указывает на то, что выходцы из этих земель пользовались примерно равным влиянием на новых землях.

Керамика западнославянского типа продолжала поступать в крупные городские центры Северо-Запада Руси вплоть до XI в. Интерес представляют и немногочисленные курганы с каменными конструкциями (бассейн Псковского и Чудского озер, Мстинско-Ловатское междуречье и Лужско-Онежский регионы, Ижорское плато) в которых были найдены сосуды, аналогичные западнославянским периода X – сер. XI вв. . Это свидетельствует о непрерывности контактов и в эпоху Древнерусского государства.

 

 

Далее

Источник:
http://smelding.livejournal.com/385945.html#cutid1
http://smelding.livejournal.com/386236.html#cutid1
http://smelding.livejournal.com/386305.html#cutid1