Следующее фото »

"Евпраксия Рязанская"

Матвеев Н. Евпраксия Рязанская. Извините за плохое качество, просто решила показать, а потом удалю. Буду благодарна тому, кто найдет репродукцию этой картины приемлемого качества

Художник - Матвеев Николай Сергеевич 1855-1939. привожу всю статью, не сердитесь, уж очень русская история.

Из статьи: Иванов М. «Лебединая песня»./ Максим Иванов.//Крестьянка

Хочу рассказать об одной картине и немного — о ее судьбе. Хочу, чтобы вместе вспомнили мы о Евпраксии— женщине, рассказ о подвиге любви которой дошел до нас сквозь семь с половиной столетий...

У этой картины, выставленной в Зарайском музее, драматическая судьба.

…Маленькую часовню, поставленную на могиле Евпраксии и ее малолетнего сына в память трагического события, в память о великой любви княгини, давно разрушили.

Пусть во тьме осыпаются маки,

Пусть утихли порханье и свет, - 

Перестаньте тревожить и плакать,

Ничего здесь погибшего нет.

Все, что умерло – рядом таится.

Все имеет и душу и свет.

И ночными глазами глядится,

Излучая незримый привет.

При основании своем, более восьми столетий тому назад, город Зарайск назывался Красным — красивым то есть. «Шуми, Осетр! Твой брег украшен делами славной старины!» — строчки эти принадлежат поэту Д. Веневитинову. Сколько же связано с этой землей! Сколько отшумело здесь славных и радостных, печальных и трагических событий!.. Сжигая все, проходили по речной долине полчища Батыя; позднее противостоял Зарайск крымцам; войскам польских интервентов— в Смутное время...

Красный — красивый... А теперь — Зарайск. Почему город изменил свое название? Не просто же так дали люди ему новое имя?

Острова памяти на нашей земле — музеи. И в Зарайске историко-художественный, он же краеведческий музей интересен. Много в нем того, что обычно в перегруженных столичных музеях хранится-хоронится где-то в запасниках. А здесь — все близко, рядом, перед глазами. Идет ли рассказ о земляках — Достоевском, Гончаровых, Пушкиных, можно, увидев выставленные на стендах предметы и как бы «оттолкнувшись» от первого полученного от вещей этих впечатления, съездить в недалекое от города сельцо Даровое, где великий трагический писатель провел детство и куда приезжал поклониться памяти о светлых годах зрелым, пожилым уже и непоклонливым человеком. О Гончаровых прочтут в музее на память выдержки из письма Натальи Николаевны, где упомянуто Ильицыно, принадлежавшее древнему роду. И Пушкины, предки великого поэта, долгие годы владели этой землей. Или она владела ими?    

Словом, в музее этом небольшом — разместился он в бывшей церкви,— рассматривая то, что зовется странным нерусским словом «экспонаты», точно спускаешься по ступенькам лет все глубже и глубже во времени. Далекое, оказывается, совсем недалеко, если открыто ему то, что предки наши называли «очи сердечные».

Представляю себе иногда, как это происходило. Раскладываю старые книги, рассматриваю иллюстрации.

...Черное от множества идущих на приступ Рязани татаро-монгольских войск пространство. Вот уже разрушена в одном месте стенобитным орудием стена. Языки пламени вырываются из-за огороженного крепостной стеной города, то здесь, то там поднимается к небу злой дым.

Что за страшный день стоял тогда? Тоже морозный, ясный? Ставший навсегда черным днем рязанской, всей русской земли. Далеко до заката, а уж окрасились красным снеги белые.

Что было на рязанской земле потом?

«Не было тут ни стонущего, ни плачущего — ни отца и матери о детях, ни детей об отце и матери, ни брата о брате, ни сродников о сродниках, но все вместе лежали мертвые. И было все то,— добавляет летописец емким древнерусским языком,— за грехи наши».

Грехи те известны: не пришли на помощь друг другу, не объединились, не дали вместе отпора «врагу басурманскому».

Евпраксиюшка, молодая княгиня, места себе не находила. Займется ненадолго рукоделием, поиграет с сыном, а все неспокойно. Чередой шли однообразные дни, но вестей от мужа, князя Федора Юрьевича Рязанского, нет и нет. Отправился к Батыю самый стан врага — время выиграть, собирая силы русичей. И принесли Батыю дары, и просили царя, чтоб не воевал рязанской земли. Батый же подарки принял, но опьяненный безграничной властью над людьми и злобой безмерною, выставил неслыханно унизительное условие: не только десятую часть всего нажитого, отдать татарам в наложницы сестер, жен и дочерей князей рязанских. «Царь Батый...— свидетельствует один из самых драматических документов русской истории «Повесть о разорении Рязани Батыем»,— распалился в похоти своей и сказал князю Федору Юрьевичу: «Дай мне, Княже, изведать красоту жены твоей». О том. что произошло дальше, в «Повести...» рассказывается немногими словами. «Благоверный же князь Федор Юрьевич Рязанский посмеялся и ответил царю: «Не годится нам христианам, водить к тебе, нечестивому царю, жен своих на блуд. Когда нас одолеешь, тогда и женами нашими владеть будешь».

Предчувствия недоброго мучают Евпраксию. Часами простаивает у слюдяного окошка, отогревая дыханием маленький глазок. Что несет день? Ах, ничего не видно в морозной дымке! «Придут татары. Кто заступится? Мужа нет... Зарежут меня и сына, или хуже — сведут на поругание...»

Нянька принесла Ванюшу. Ему и годика нет. Тянет крохотные ручки к матери, чувствует ведь тоже — тяжело ей, молчит. Глазенки большие, отцовские. Как неспокойно, тяжело как!

Какая-то сила держит долго у этой картины. Погружаясь в «дела давно минувших дней», задумываюсь о том, что время... совсем не непрерывно в своем движении. Иногда оно словно «копится», порой обрушивается водопадом.

Мы воспроизводим не саму работу — ее копию. Причина для этого, сказать так, уважительная: подлинник, узнал у директора Аллы Даниловны Климовой... похищен из Зарайского музея тридцать лет назад. Те, кто совершил святотатство, найдены не были. Да, разрушившие древние камни в Зарайском кремле, укравшие удивительную картину — разве это, не люди «одного порядка»? Точнее, нелюди...

Полотно написано замечательным русским художником-передвижником, «певцом исторической темы» Николаем Сергеевичем Матвеевым (1855— 1939). Называется оно «Евпраксия Рязанская». Конечно, захотелось узнать о художнике, о том, как создавалась картина, как можно больше, но... Поиски мои можно было бы описывать очень долго. Скажу только: библиотека имени В.И. Ленина, библиотека Третьяковской галереи, составители «Биобиблиографического словаря русских художников» не дали подробных сведений о Матвееве. Есть, правда — разыскал их не без труда — два альбома, вышедшие еще до революции (1880 и 1904 годы), где воспроизведено несколько работ художника. Упоминается Матвеев и в двух книгах, изданных малыми тиражами, вышедших уже в советское время... Вот и все. Монографий о творчестве крупного мастера не существует. Долгие поиски и расспросы у московских коллекционеров живописи тоже дали не очень утешительные результаты: полотен Матвеева в частных собраниях — единицы. Зато в результате поиска обнаружил два дома, где жил в Москве Матвеев (бывш. Ушаковский пер., дом Истоминой, и дом на Волхонке). Интересно: Матвеев дружил с великим Репиным, Репин и Суриков писали портреты его сына. Удивительная по мастерству репинская работа — сепия называется «Мальчик Матвеев» — хранится в ГТГ, она 1881 года. В галерее же— две работы самого Матвеева.

Поиск хоть каких-то более-менее достоверных и полных сведений о Матвееве... Шел он по всем возможным направлениям. Были и такие. Вот раскрываю справочник членов Союза художников СССР. Вдруг повезет? Матвеевых в нем несколько — искусствовед, скульптор, театральный художник. «Переехал». «Не родственник - однофамилец».

«Не знаю»... Чудес не бывает...

Последняя попытка: набираю номер М.Д. Артамонова, крупнейшего знатока московского некрополя. Николая Сергеевича Матвеева в его картотеке нет, есть Георгий Николаевич. Сын? Тот самый репинский «Мальчик Матвеев»? По годам— подходит... Похоронен на Введенском кладбище. И все — обрывается ниточка.

Кисти Н.С. Матвеева принадлежат удивительные работы! «Венчание в тюремной церкви» (ее можно увидеть в художественном музее в Кишиневе), серия литографий — альбом памяти Пушкина, портрет Марии Волконской, портреты декабристов... Значит, дышал художник опьяняющим воздухом прошлого, изучал прошлое, и зарайская Евпраксия — тема в его творчестве не случайная... Но что было первотолчком, что подвигло к этой удивительной фигуре, почему из многих эпизодов древней русской истории так удивительно ярко разработан именно этот сюжет? Нет ли в том отблеска чего-то самим мастером пережитого — ведь он жил в сложные годы революции, гражданской…Кто художнику служил моделью? О многом хочется знать, но, увы, скупы сведения! Но о главном, думаю, сказать можно: не холодный констататор художник, он ощущает себя сопричастным событиям истории, живет в ней, выбирая в дальних далях времени то, что очищает помыслы, заставляет задумываться о корнях национального характера, делает человека благородней и выше...

...Снизу - шум.

«Вот, приехали!— оживляется нянька.— Говорила, Евпраксиюшка, нечего раньше времени плакать!»

Быстрее, быстрее, через ступеньки! И вот, словно врезается в мозг, вспыхнув перед глазами, картина.

Оборванный, еле держится на ногах верный служка князя Апоница. Лицо неживое, застывшее. Трясутся руки. Что-то тихо сказал, опустив голову. В крике упала на пол старая княгиня Агриппина. И тихий вопрос Евпраксии, на который нет ответа: «Что... там?..»

Потом...

Описывать этот лебединый порыв навстречу смерти так трудно и больно, что именно поэтому, наверное, и в самой «Повести...», и в произведениях тех, кто обращался к этому эпизоду нашей истории, сказано о происходившем далее скупо. «...Стояше в превысоком тереме своем и держа любезное чадо свое князя Ивана Федоровича, и услыша таковые смертоносные глаголы, и горести исполнися, абце (тотчас) ринуся из превысокого храма своего с сыном своим Иваном на среду земли и заразися до смерти (разбилась насмерть)». Страшной занозой вонзаются горестные  эти  слова  в  наши сердца, слова, оставленные нам в вечное напоминание, нам и многим следующим за нами поколениям: можно отнять у русского человека жизнь, но честь отнять невозможно.

«Евпраксия не закричала, не забилась в слезах и причитаниях,— весь словно сжимается писатель-историк В. Ян.— Молча повернулась и, прижимая к груди сына, вышла из горницы. Поднялась по витой лестнице в свой терем, подошла к окну, распахнула его и вместе с ребенком бросилась на почерневшие внизу камни»...

Где, хочется спросить, в каких книгах, летописях, рунах есть история, драматичнее этой? И разве она принадлежит одному Зарайску?

...Войска захватчиков были разбиты на поле Куликовом, потерпели позорное поражение через много лет, вместивших не поддающиеся исчислению бедствия, примеры неслыханной самоотверженности тех, кто отстаивал свободу. Первый из них подала Евпраксия. Жертвой-призывом к лебединой верности роду, родным, Родине, непоклонливостью и гордостью, привязанностью к мужу-воину заложила поражение врагов эта женщина, которой нет, к сожалению, сегодня иного памятника, кроме летописного слова. Что говорить — ведь даже зримая память о ней у нас украдена!..

Человек обладает, наверное, особой, исторической памятью зримых путей. Неодолимо влечет его к себе земля, за которую умирали предки. Мир устроен так, что в нем ничего не исчезает. Не сгорают сожженные рукописи. Поднимаются из руин разрушенные памятники. Не исчезает легкое дыхание человека. И даже украденная у всех нас картина— жива!

Прошлое — оно подходит к нам, берет за руку. Его нельзя предать забвению, не предав. Дыхание его свежо и бодряще.

...С той давней поры Зарайск, где княгиня молодая Евпраксия разбилась, «заразилась», и получил свое имя, дошедшее до нас из древности...

Тихо. Заря померкла. И только вышептывают губы полюбившиеся навсегда строчки:

Спи, душа моя. Утро разбудит.

Тихим светом наполнится дом.

Все проснется и все еще будет

И сиять, и порхать за окном.

…Такая вот картина хранится в Зарайском музее…

Радимов Павел

Княгиня Евпраксия

В Зарайске городе в старинные года

Смерть приняла ты на покрове снежном.

Под башнею была погребена тогда

С супругом Федором, с Иваном, сыном нежным.

Зимой морозною ворвалася орда,

И пламя деревень взвилось столбом мятежным,

Как черная пурга, нагрянула беда,

И разоренный край простором стал безбрежным.

На похоть и позор жестокому монголу

Тогда не отдалась ты, верная жена.

С узорной лестницы низринулася долу.

И памятью веков теперь окружена.

Три каменных креста я помню над могилой,

И в сердце я ношу твой горький образ милый.

Источник: http://nademlinskij.ya.ru/replies.xml?item_no=31107

Биография художника

Следующее фото »

« вернуться