« Предыдущее фотоСледующее фото »

 "Соловьёв Сергей Михайлович"

1881 г.

Последняя и незаконченная гравюра Лаврентия Серякова (голова Соловьёва - Л.А. Серяков, остальное - ученик Серякова И.И. Матюшин)
 

Сергей Михайлович Соловьев - сын протоиерея Московского Коммерческого училища, (род. 5 мая 1820 г. в Москве, ум. там же 4 октября 1879 г.), является одним из крупнейших представителей русской исторической науки XIX в. В семье С. был одинок, так как его сестры, значительно старше его, были отданы в пансион, и это одиночество способствовало его раннему развитию. Он рос сосредоточенным, мечтательным и прилежным мальчиком, был очень религиозен и страстно любил чтение; в особенности ему нравилась "История Государства Российского" Карамзина, воспитавшая в нем патриотические чувства. В Соловьеве мальчике и юноше уже складываются основные черты его позднейшего умственно-нравственного облика. Сосредоточенность, любовь к книжным занятиям и необыкновенная в них точность ж систематичность, религиозность и патриотизм — с такими качествами ума и сердца прожил С. всю свою трудовую жизнь. До 13-летнего возраста он учился Закону Божию и древним языкам у отца, а для уроков по другим предметам посещал Коммерческое училище, потом обучался в І-ой Московской гимназии, где кончил курс в 1838 г. с серебряной медалью за сочинение "О необходимости изучения древних языков для успешного изучения языка отечественного". С 1838 по 1842 г. был студентом I отд. философского факультета (ныне факультет историко-филологический) Московского Университета, окончив в нем курс кандидатом. В Университете благодаря влиянию тогдашнего ректора "скептика" Каченовского, а в особенности Грановского, С. занимался всего более любимым своим предметом — историею и решился посвятить себя изучению истории отечественной; еще студентом он увлекся книгой Эверса "Древнейшее право Руссов"; указание этого замечательного ученого на родовой быт у славян по служило для Соловьева первым толчком κ созданию его собственной теорий родового быта в русской истории.

Соловьеву во время его студенчества покровительствовал известный меценат и просвещенный человек граф С. Г. Строгонов, тогдашний попечитель Московского Университета; когда С. окончил курс в Университете, гр. Строгонов рекомендовал его, в качестве учителя к детям, своему брату, бывшему министру внутренних дел, графу Александру Гр. Строгонову, жившему в то время с семьей за границей. Благодаря этому, С. имел случай с 1842 по 1844 г. включительно, побывать во Франции, Германии и Австрии (собственно, Чехии) и расширить свое историческое образование наблюдениями над западно-европейской жизнию, личным знакомством с некоторыми представителями славянской науки, слушанием лекций, и самостоятельными занятиями. В Париже он посещал лекции Сорбонны и Collège de France, не удовлетворяясь, впрочем, высшим французским преподаванием: оно, за малыми исключениями, представилось ему поверхностным и фразистым. Гораздо плодотворнее оказались его самостоятельные занятия дома и в парижской королевской, в настоящее время национальной, библиотеке: путем этих занятий С. вырабатывал свои самостоятельные воззрения на общий ход исторического развития, которые сложились у него окончательно уже в 60-х годах и которые он высказал печатно в своих "Наблюдениях над исторической жизнью народов". По этим воззрениям, в основе общественно-политических явлений в истории всех народов находится родовое начало, родовой союз, который был наиболее развит у племен семитических, а из арио-европейцев у славян.

В Германии С. всего дольше пробыл в Гейдельберге, где слушал лекции историков Рау и Шлоссера; в Праге познакомился он с Ганкой, Палацким, Шафариком и другими чешскими патриотами, мечтавшими о духовном возрождении славян. За время заграничного своего пребывания 22- — 24-летний С. исповедует почти славянофильские идеи и весьма скептически относится к западно-европейским началам, помещая корреспонденции из Парижа и Праги в Погодинском "Москвитянине".

В 1844 г. С. вернулся в Москву, где в то время в университетских и журнальных сферах шла ожесточенная борьба между двумя направлениями русской общественной мысли — западниками и славянофилами. Первое направление брало верх в университете и вытеснило из него Погодина; второе примыкало отчасти к Погодинскому журналу "Москвитянин" и в общем представлении не только публики, но и западников, смешивалось с воззрениями "официальной народности" Погодина. Лично Погодин отнесся к Соловьеву недружелюбно, считал его своим соперником по кафедре в Московском университете, которую он мечтал вскоре вновь занять. В 1845 г. Соловьеву удалось сдать экзамен на магистра русской истории, хотя и менее блестяще, чем можно было это ожидать, так как экзаменовался С. из главного предмета у Погодина, к которому факультет должен был обратиться за, неимением в своей среде специалиста по русской истории. В том же 1845 г. С. напечатал и защитил магистерскую диссертацию "Об отношении Новгорода к Московским великим князьям" и занял в Московском университете кафедру русской истории. Диссертация его, по той же причине — за неимением в историко-филологическом факультете специалиста по русской истории — была разобрана ученым, не принадлежавшим к составу факультета, но не Погодиным уже, а, по поручению историко-филологического факультета, профессором истории русского права в Московском университете К. Д. Кавелиным, который представил о ней восторженный отзыв и повторил его в печатной рецензии, помещенной в западническом органе, петербургском журнале "Отечественные Записки". В этой диссертации С., исходя из своих воззрений на родовой быт славяноруссов, примыкал к западническому направлению и был принят его представителями с распростертыми объятиями. В 1847 г. С. получил степень доктора исторических наук за диссертацию "История отношений между русскими князьями Рюрикова дома", столь же восторженно приветствованную К. Д. Кавелиным в обширной рецензии, помещенной в "Современнике". Этой диссертацией совершенно определяется дальнейшая ученая и служебная карьера Соловьева: он приобретает прочное положение в науке и на кафедре, В том же 1847 г. он избирается экстраординарным профессором, а в 1850 г. — ординарным. В 1851 году появляется первый том его "Истории России с древнейших времен", и с тех пор ежегодно, до самой его смерти, в течение двадцати девяти лет, выходит по тому этого главнейшего его труда (причем некоторые тома выдерживают по нескольку изданий).

С точки зрения фактической полноты изложения событий русской истории, преимущественно внешних, "История России с древнейших времен" есть наиболее полное хранилище таких фактов. Она заключает в себе обзор событий на протяжении двадцати трех столетий, начинаясь свидетельствами о теперешней европейской России Геродота, т. е. с V века до P. Хр., и прерываясь на Кучук-Канарджийском мире России с Турцией, заключенном в 1775 г. Ни один из русских историков, ни до Соловьева, ни после него, в своих попытках изложить весь ход русской истории, не обнимал такого огромного хронологического пространства.

По изложению "История России" Соловьева очень утомительна не только для обыкновенного читателя, но и для специалиста. В иных томах ее изложение переходит в простой пересказ летописи (в допетровских периодах) и в выписку из архивных документов (за ХVІІІ-й век). Общие же рассуждения автора, которые он иногда предпосылает историческому повествованию, или же сопровождает ими изложение целого периода или эпохи русской исторической жизни, бросая взгляд на пройденный им исторический путь, — такие рассуждения остаются незамеченными обыкновенным читателем, потому что они, так сказать, тонут в обилии подробного фактического изложения. К таким рассуждениям, например, следует отнести: о влиянии природы северо-восточной Европы на характер истории России; объяснение влияния христианства на славяноруссов; различие в общественных основах и в ходе истории юга России и северо-восточной Руси; значение Монгольского завоевания и возвышения Москвы; значение эпохи с Иоанна III до Смутного времени и Смутной эпохи, "кануна" реформ Петра B. в Московском государстве XVII в., и самих реформ "первого императора" и их дальнейшей исторической судьбы при его преемниках. Большая часть перечисленных рассуждений Соловьева, до внесения их в "Историю", изложены в отдельных монографиях; также в отдельных монографиях появлялись фактические изложения исторических эпизодов и даже целых эпох, Как в указанных рассуждениях, так и в монографиях, в противоположность страницам "Истории", C. излагает исторические факты и свои мысли необыкновенно живо и мастерски обобщает главнейшие стороны рассматриваемых им исторических явлений.

В 60-х годах С. несколько раз был избираем в деканы историко-филологического факультета, а в 1864 г., по введении нового университетского устава 1863 г., многие члены Совета Московского университета желали видеть Соловьева ректором этого университета, но ректорского поста он достиг лишь в 70-х годах и то, сравнительно, ненадолго: в 1877 г. он вынужден был покинуть не только ректорство, но и профессуру, и оставался в Московском университете в качестве "стороннего преподавателя". Как член профессорской корпорации, С. всегда стойко боролся за интересы науки и университетской автономии. Кроме профессуры, С занимал и другие должности. Так он был в шестидесятых годах инспектором Николаевского института в Москве, а в 70-х — директором Оружейной палаты. Незадолго до кончины, он стал во главе Московского Общества Истории и Древностей Российских в качестве его президента и был избран в члены Академии Наук по II-му ее отделению, русского языка и словесности (кресло русской истории в Академии занимал тогда А. А. Куник). С. преподавал также русскую историю членам Императорской фамилии и во главе их великому князю Александру Александровичу, впоследствии императору Александру III. К концу жизни С. имел чин тайного советника и несколько высших степеней русских орденов до Белого Орла включительно.

С. прежде всего является ученым, всецело преданным интересам науки и далеко стоящим от современной общественной жизни. В области науки это был редко встречающийся среди русских людей систематический и аккуратный работник, считавший научные занятия главнейшим своим жизненным долгом и государственным служением. Немного встретится у нас ученых, оставивших после себя столь большое количество научных трудов, какое оставил С. Начиная с 1842 г. тянется длинный ряд написанных им в течение тридцати семи лет книг, статей и заметок. Список всех сочинений Соловьева, составленный профессором Н. А. Поповым и приложенный к изданию монографий С., вышедшему в Москве в 1882 г., заключает в себе с лишком 140 №№, в числе которых только один № занят его "Историей России" в 29-ти томах. Кроме упомянутых выше сочинений в этот список вошли написанные Соловьевым учебники и популярные курсы русской и всеобщей истории и целый ряд монографий и заметок по вопросам не только из русской истории, но и из всеобщей, по философии истории и русской историографии.

Большая публика не знакома со всеми этими трудами Соловьева. Он известен ей лишь по своей многотомной "Истории России с древнейших времен", да по учебнику русской истории, выдержавшему с 1859 по 1902 т. одиннадцать изданий. Поэтому большая публика не имеет верного представления о Соловьеве, как историке. Она смотрит на него, как на передатчика фактической, внешней, государственной истории России, притом передатчика весьма скучного, тяжелым слогом подробно излагающего крупные и мелкие события из истории русского государства. Лишь ученые специалисты по русской истории, хорошо изучившие все его печатные труды, главные и второстепенные, большие и малые, с почтением относятся к научным заслугам Соловьева. Попытаемся же на основании всех его трудов изложить основные его воззрения на задачи истории, как общественного процесса и как науки, и на главнейшие вопросы из русской истории.

История, по воззрению Соловьева, есть наука народного самопознания; так он понимал и задачу русской истории; а для того, чтобы изучить свое народное самопознание, мы должны, прежде всего, познать другие народы посредством изучения их истории и затем сравнить себя с ними. Таким образом для историка России необходим сравнительный метод изучения, т. е. изучение всеобщей истории, истории всех народов, как сошедших с исторической сцены, так и продолжающих на ней действовать. Только таким путем историк может себе выработать взгляд всесторонней, единственно правильный и научный. При изучении частной истории отдельного народа для историка необходимо остановить свое внимание на следующих основных вопросах: 1) природа страны и ее влияние на жизнь народа; 2) умственное развитие страны с уяснением, почему страна сделалась способной к его восприятию и почему это развитие приняло то или другое направление; 3) правительство, как существенная сторона народной жизни, и ее произведение, а потому является самой лучшей ее поверкой. Вследствие сего для историка имеют важное значение характеры правительственных лиц, при самых противоположных формах правления, как в неограниченных, так и в ограниченных монархиях и в республиках; 4) народная масса, доступная для наблюдения историка только в лице ее вождей, во время народных движений. Под термином "народ" С. всегда понимает не одни только низшие классы того или другого племени, а совокупность всех его классов, всех слоев племени.

Сущность исторического процесса заключается в развитии, в прогрессе. Исторические народы суть те, которые способны развиваться: но, следуя общему историческому закону, это развитие не бесконечно. Народ, как живой организм, родится, живет и наконец вымирает; это мы видим из истории древних народов востока и запада. Теперешние европейские арийцы когда-нибудь сойдут с исторической сцены и на смену им могут прийти народы монгольского, малайского или негритянского племени. Аналогия общественного организма, высшего из организмов, с организмом природным, проводится Соловьевым весьма последовательно и доказательно.

"Но — говорит он — если среди организмов природных, чем выше организм — тем с большей медленностью он развивается, тем большего требует для себя ухода, то нечему удивляться, что организм общественный так медленно совершенствуется, что истины относительно его образования достаются человечеству с большим трудом".

Из изложенного уже можно заключить, как С. разрешает сложный вопрос о значении личности в общественной жизни народа, в его истории. Личность, по его воззрению, есть продукт своего народа, времени и среды, в которые она живет и действует. Так называемые великие люди в истории — это такие исторические личности, которые являются представителями своего народа в известное время, носителями и выразителями народной мысли, которые, вследствие этого, удовлетворяя сильной народной потребности, выводят народ на новую дорогу, необходимую для продолжения его исторической жизни. Таким "великим человеком" в нашей истории был Петр I.

История, в смысле науки, должна быть основана на строгом, критическом изучении всех исторических источников и, вместе с тем, того пути, по которому она достигла теперешнего своего положения как науки народного самопознания. Это положение С. доказал, как обеими своими диссертациями, так и "Историей России" и кроме того прилежным изучением прежних писателей русской истории и историков и географов западноевропейских, на что мы имеем несомненные доказательства в его обобщающих, синтетических воззрениях на задачу и метод исторического изучения.

Посмотрим теперь, как прилагал С. эти общие воззрения к русской истории.

Восточная половина Европы, занимаемая в настоящее время Европейской Россией, в географическом и этнографическом отношении представляет совершенную противоположность Западной половине Европы. Восточная половина — равнина, почти лишенная гор, с мало врезывающимися в берега морями, имеющая доступ лишь к одному океану — Северному Ледовитому, плавание по которому весьма затруднительно и неудобно, но изобилующая реками, лесами и степными пространствами. Такое географическое положение естественно отразилось на характере населения страны, не имеющего столь резких различий, как насельники западной половины Европы, страны гор и удобных для дальних плаваний океанов. Эти же географические условия повели к тому, что восточная половина Европы естественно образовала одну государственную территорию. Основным племенем, ядром этой территории, является, народ русский славянского племени, расселившийся среди трех других племен, издавна обитавших в восточной европейской равнине: литовского, финского и тюркского. Эта колонизация славяно-руссов шла преимущественно с запада на восток, в противоположность западноевропейской, шедшей в обратном направлении, с востока на запад, и представляет собою одно из любопытнейших явлений всеобщей истории: поступательное движение арийцев-славян в Азию; это явление составляет лишь эпизод в более общих массовых народных передвижениях арийских племен в т. наз. великом переселений народов V — VІ в.в. по P. Хр. и в позднейшем, возникшем через тысячу лет, в XV и XVI в.в., и продолжающемся поныне движении западно-европейских арийцев, германо-романцев в Азию, Африку и на материки нового света.

Славянское племя колонизировало восточную равнину, главным образом, пользуясь огромными и обильными орошающими ее реками и озерами, которые задолго до появления здесь славян служили удобным путем для передвижения разных племен и отдельных дружин. Издавна были известны два водных пути, связывавших между собою море Балтийское: 1) с Черным (путь из Варяг в Греки) и 2) с Каспийским (путь из Варяг в Хвалисы, т. е. в Иран). Эти же озера и реки с их притоками распадаются в начале нашей истории на 4 главнейшие водные бассейна: 1) Озерный (северный), 2) Днепровский, 3) Западно-Двинский и 4) Волжский. Позднее колонизация славяно-руссов происходит еще в двух речных бассейнах: Днестровском (с XII в.) и Донском (с XVI в.). Так как Волжский бассейн с своими притоками занимает наибольшую территорию, то Московское княжество, образовавшись в верховьях одного из притоков Волги и укрепившись затем на самой Волге, получило возможность подчинить своей власти сперва бассейн Волжский, а затем и менее его обширные: Озерный, Днепровский, Донской, Западно-Двинский и Днестровский: так возникла территория государства Московского, а затем империи Всероссийской. Указав на сравнительное однообразие природы и населения восточной европейской равнины, — С. не мог не отметить в то же время различия, встречающиеся в восточной Европе, как географические, так и этнографические. Он указал на лес в средней и северной России и на поле — степь в южной, как на характерные ее географические отличия, причем остроумно сравнил "степь" с сухим морем, по которому, как пираты по водяным западноевропейским морям, издавна "поляковали" и "казаковали" различные выходцы из глубины Азии. Эти выходцы проникали в русское "поле" — степь через "Великие" Каспийские ворота, между южным отрогом Уральских гор и Каспийским морем, и с ними приходилось вести упорную и долгую борьбу славяно-руссам. Обратил он также должное внимание и на быт, нравы, и религиозные верования инородцев восточной европейской равнины, — литовцев, финнов, тюрков и монголов, которых не знала западная Европа и с которыми пришлось вступить в сношения и в столкновения славянским насельникам восточной части Европы.

Славянские племена восточной Европы, славяноруссы, жили родовым бытом который коренился в кровном родстве между несколькими семьями, имевшими одного общего родоначальника, и который положен в основу общественности и религии славяноруссов. Города были родовыми общинами, огороженными поселениями; родовые собрания в городах назывались вечами. Типичным представителем такой родовой общины был Новгород. Малые, новые города, пригороды не имели своих веч, а были подчинены вечу старшего города. Князья с дружиной составляли сначала пришлый общественный слой, который скоро подчинился общему родовому строю славяноруссов. Христианство, внедрившее у нас начатки образованности, постепенно смягчавшее нравы населения и объединявшее Русь единством религии и церкви, не изменило родового строя, который был очень живуч; не изменило этого строя и монгольское завоевание, и элементы родового быта мы наблюдаем на Руси не только в XVI и XVII в.в., но даже и в XVIII в. Так, напр., местничество является одним из выразителей этого быта. После Ярослава, сына Владимира Святого, вся Русская земля принадлежала княжескому роду, составляла общее его владение; удела не было до XIII в., когда он возник на северо-востоке России, вследствие постепенного развития там со времени Ростовско-Владимирского князя Андрея Боголюбского начала единовластия. Это начало проявилось и выросло благодаря новым городам, построенным северо-восточными князями, всем им обязанным и не имевшим своих вечевых собраний. Среди северо-восточных русских княжеств в XIV в. укрепляется и возвышается княжество Московское, в котором в лице великого князя Иоанна III возникает начало государственное. Возвышение Московского княжества, кроме указанной выше причины географической, произошло вследствие личного наследственного характера Московских великих князей, "собирателей Руси", постепенно развивавших в себе начало единовластия и уменье ловко пользоваться обстоятельствами. В том же XIV веке западная часть России "собирается" великими князьями литовскими из потомства Гедимина, образуя великое княжество Литовское; но это государство вскоре подпадает чуждому влиянию соседней с ним Польши, с которой потом и соединяется политически. Знамя русской государственности поднимается в Москве, и преемники Иоанна III, Василий Иоаннович и Иоанн IV, окончательно укрепляют русское государственное начало. Но это начало окрепло не без борьбы, оказавшейся особенно сильной при Иоанне IV. Против него восстало боярство, опиравшееся на родовые и дружинные традиции, и в борьбе с этими традициями явился победителем представитель государственного начала царь Иоанн IV.

Начиная с Иоанна III, С. внимательно следит за успехами Московской государственной власти, уделяя, впрочем, некоторые страницы своей "Истории России с древнейших времен" обзору т. наз. "внутреннего" состояния Московского государства: церкви, просвещению, законодательству, нравам и обычаям разных классов населения и положению дел в юго-западной и северо-западной Руси. В укреплении и развитии государственного начала он видит прогресс русского общественного развития.

Смутное время является критическим моментом для государственного русского начала. В это время обнаруживаются дружинные и родовые порядки, не вполне еще искорененные Иоанном IV и объявляют войну "государственности" казаки, наследники древних степняков, "искатели зипунов". Первый самозванец подставляется боярами и находит поддержку в казаках. К этим внутренним русским "нестроениям" присоединяются внешние. Польша пользуется нашими замешательствами. Сначала поддерживая первого Лжедимитрия, она затем стремится дать нам своего государя; но русское государственное начало торжествует в лице всенародного избранника, Михаила Феодоровича Романова.

Эпоха первых Романовых составляет преддверие реформы Петра В. Московское государство, распространяя свои пределы преимущественно на восток и отчужденное от западной Европы и территориально и культурно, приходит в это время к сознанию о необходимости заимствования с запада новых средств для дальнейшего своего преуспеяния. В этом направлении действуют и Московское правительство, принимая целый ряд реформ, и отдельные лица. Петр Великий является одним из таких реформаторов: он, благодаря своим личным качествам, вполне поняв потребности своего народа в исходе XVII в., удачно исполняет начатое раньше: он вводит европейские порядки в государственную и общественную жизнь Московского царства и, устремляя свое внимание на запад, укрепляется на Балтийском море и получает преобладающее влияние в Польше.

Дальнейший ход русского общественного развития состоит в усвоении правительством и лучшей, образованнейшей частью русского народа, идей и начал петровской реформы — участия в жизни западноевропейских государств и все большего и большего усвоения европейского знания, науки. "Птенцы Петра В." — его первые сотрудники из иностранцев и русских — бережно хранили завет первого императора и были продолжателями его дела, передав этот завет своим детям и внукам. Екатерина II, опираясь на этих детей и внуков, могла пойти дальше в деле укрепления русской государственности и по пути внутренних реформ и усвоения Россией европейского просвещения.

Вот, в самых общих чертах, та схема исторического развития русской общественности, которая проводится Соловьевым в двух его диссертациях и в "Истории России с древнейших времен". Остальные его монографии по русской истории разрабатывают эту схему хронологически дальше в подробностях с фактической стороны, доводя ее хронологически до конца царствования императора Александра І, т. е. до 1825 г. включительно.

Схема Соловьева, начиная с его диссертаций, а в особенности при появлении некоторых томов его "Истории", подвергалась не только оспариванию, но и осуждению. Самым ярым и неумеренным его отрицателем явился Погодин. Он ставил в вину Соловьеву его теорию родового быта, произвольные обобщения и недостаточное изучение фактов и подробностей. Но и Кавелин, приветствовавший первые ученые труды Соловьева, главным образом, за общую идею, связывающую разрозненные до тех пор факты и периоды русской истории, — и соглашаясь с основною мыслью Соловьева о родовом быте, — упрекал его в односторонности и в недостаточном анализе исторических фактов. Он признал натяжкой объяснение Соловьевым многих явлений нашей истории географическими условиями страны и чрезмерным увлечением его родовым бытом, в прямом, непосредственно этимологическом значении слова; Кавелин понимал этот быт лишь в смысле кровно-патриархального, семейного, природного, в противоположность юридическому, правовому порядку; не соглашался также Кавелин и с гипотезой Соловьева о старых и новых городах, предложив для объяснения перехода из кровно-патриархального быта к быту государственному свою гипотезу о вотчинном начале, развившемся в северо-восточной Руси. Еще больше нареканий на Соловьева высказано было из лагеря славянофилов, при появлении VI, VII, и VIII томов его "Истории", в которых С. излагал эпоху Иоанна Грозного и Смутное время. К. С. Аксаков обрушился на Соловьева за то, что тот совершенно игнорирует русский общинный строй, городскую и сельскую общину и оставляет в своей Истории массу русского народа в стороне, вследствие чего неправильно объясняет общественный строй России и в домосковскую пору, и придает чрезмерное значение государственному началу. Понимая "род" исключительно в смысле семи и придавая особое значение общинному началу в русской жизни, Аксаков выводит из этого последнего начала и древнерусское вече и московский земский собор и развивает целую теорию о земском строе русской земли и об отношении этого строя к государству. В 60-х годах прошлого века появлялись очень сухо изложенные тома "Истории России" Соловьева из эпохи ΧVII в., и когда все более и более входило в моду "народническое" понимание истории, нападки на Соловьева усилились. Ему ставили в укор неправильное учение об однообразии племенного состава русского народа, вследствие чего он упустил из внимания особенности областного строя удельно-вечевого периода и не отвел надлежащего места в своем изучении истории южно-русской, малорусской ветви русского народа, сосредоточив свое преимущественное внимание на деятельности московского правительства. Но все эти нападки на С. принесли несомненную пользу русской исторической науке, Критические разборы и рецензии томов его "Истории" составили целую литературу (библиографию ее см. в "Книжном каталоге Базунова, сост. В. И. Межовым").

В наше время, когда изменились воззрения на задачи истории сравнительно с воззрениями 40-х, 50-х и 60-х годов XIX в., самые воззрения Соловьева являются уже не современностью, а имеют историческое значение. С. выступил со своими диссертациями и "Историей" в то время, когда в русской исторической науке не было строго определенного общего взгляда. "История Государства Российского" Карамзина для большинства образованной публики являлась еще тогда русским историческим алкораном, и когда С. выпустил 1-й том своей "Истории", то раздавались такие голоса: "дерзкий! в Карамзины желает попасть!" "История русского народа" Полевого, несмотря на широко поставленные задачи и некоторые поправки в Карамзинском воззрении, была малоизвестна большинству, а потому это большинство все еще придерживалось Карамзина, т. е. желало видеть в истории России прагматическое изложение политических событий, с прославлением отдельных исторических личностей и с недостаточным обоснованием, или неправильным пониманием исторического генезиса политических явлений. У Карамзина первый русский князь Рюрик, затем Владимир Св., Ярослав и другие выдающиеся князья, как Владимир Мономах и Андрей Боголюбский, не говоря уже об Иоанне III и Иоанне IV, являются сильными монархами; княжеско-удельный период произошел вследствие непредусмотрительности Ярослава, разделившего Россию на отдельные владения между своими сыновьями, а все княжеские распри этого периода — "маловажны для разума"; монгольское "иго" повело к порабощению и уничижению Руси; вечевой строй древних русских городов едва затронут и не выяснен, а Новгород Великий именуется "мятежным" и "своевольным"; государственная деятельность Иоанна III ставится выше деятельности Петра В. Личность Иоанна IV распадается на две непохожие одна на другую: добродетельную в юности и злодейскую в зрелую пору жизни. Все исторические личности поставлены у Карамзина вне условий времени, в которое они жили и действовали, а проявляют лишь психические свойства, добрые и злые, одинаково возможные у всех народов и во все времена; последующие эпохи русской исторической жизни лишь механически связываются с предыдущими, а не являются их неизбежными, логическими результатами, причем характер их зависит нередко от воли отдельных личностей. Ученая разработка русской истории, идя по стопам малой критики Шлецера, ограничивалась изучением частностей (типичным выразителем такой учености был Погодин); а в тогдашней публицистике, сильно ограниченной цензурными условиями, выражались лишь общие рассуждения западников, славянофилов и представителей "официальной народности". Во всех таких рассуждениях история являлась лишь их оправданием; исторические факты подставлялись только, как доказательства отвлеченных, умозрительных теорий.

Не то видим мы в историческом понимании Соловьева. Ход русской истории является у него органическим развитием народной общественной жизни. Начала этой жизни, возникая в формах более простых, несложных, с течением времени все более и более усложняются, причем последующая стадия их развития логически вытекает из предыдущих. Эту-то заслугу Соловьева и приветствовал Кавелин, который наряду с ним является во главе группы ученых русских историков т. наз. школы родового быта, или историко-юридической. Школа эта впала во многие крайности, в особенности впал в эти крайности С.; по таков удел всех научных, а в особенности исторических учений. Историческая наука, как наука о постепенных изменениях общественности у народов, настолько сложна, что каждый ученый историк способен отметить не все, а лишь некоторые, группы явлений, синтезировать их и затем, положить в основу своих дальнейших исторических наблюдений и выводов. Такими группами явлений в русской исторической жизни у С. являются, главным образом, пять: 1) влияние природных условий страны на ход ее истории; 2) колонизация славян: 3) родовой быт их; 4) московская государственность; 5) реформа Петра В. В настоящее время во всех этих группах уже сделаны дополнения и должные поправки.

Справедливо указав на особенности географических условий восточной половины Европы — России, С. впал в крайность. Он слишком обобщал племенное однообразие русского народа, а потому не обратил должного внимания на резкое различие, существующее между двумя отраслями русского народа: великоруссами и малоруссами. История колонизации славяно-руссов признается в настоящее время одним из самых основных вопросов в истории русского народа, и русский историк XX века всегда с признательностью вспомнит Соловьева за научное обоснование этого вопроса.

Родовой быт несомненно существовал у славяно-руссов, но во 1-х, существовал он далеко не столь продолжительное время, как то думал С.; во 2-х, этот быт вовсе не был так прочно организован именно в род, т. е. совокупность семей, как учил С. Московская государственность выросла не из тех только элементов, какие отметил С., и не являлась первой политической, государственной организацией на Руси. Киевское великое княжество Владимира Мономаха, Новгород, Галич, Смоленск, Полоцк, княжество Литовское — разве это не государства? Это только государства не московского типа, а тоже русские государства, но иного состава, иного характера. Никто не станет отрицать в наши дни, что общественная жизнь народа не исчерпывается вполне жизнью государства; но эти, так сказать, внегосударственные стороны народной жизни остаются у Соловьева в тени, частью неразработанными, частью совершенно не затронутыми. Петр В. и его реформа сыграли важную роль в русской исторической жизни, но "первый русский император" далеко не был выразителем всех стремлений русского народа его времени, и его "насаждение", круто вводимое в русскую жизнь, отразилось в этой жизни не одними благами положительными, но и отрицательными последствиями.

Такие дополнения и поправки неизбежны: ими сильна наука, потому что наука постоянно движется, постоянно идет вперед — в этом заключается ее природа. С. сам хорошо это сознавал. Вот что он говорил по поводу предшествовавших ему попыток разделения русской истории на различные периоды и эпохи. "Обыкновенно каждый новый писатель старался показать неправильность деления своего предшественника, обыкновенно старался показать, что и после того события, при котором предшествующие писатели положили свои грани, продолжался прежний порядок вещей; что, наоборот, перед этой гранью мы видим явления, которыми писатель характеризовал новый период, и т. д. Споры бесконечные, ибо в истории ничего не оканчивается вдруг; новое начинается в то время, когда старое продолжается. Но мы не будем продолжать этих споров, мы не станем доказывать неправильности деления предшествовавших писателей и придумывать свое деление, более правильное. Мы начнем с того, что объявим все эти деления правильными; мы начнем с того, что признаем заслугу каждого из предшествовавших писателей, ибо каждый в свою очередь указывал на новую сторону предмета и тем способствовал лучшему пониманию его"... Указав затем на необходимость внешнего деления русской истории на периоды во время собирания научных фактов, чтобы ориентироваться в них, С. заявляет: "Но с течением времени наука мужает и является потребность соединить то, что прежде было разделено, показать связь между событиями, показать как новое проистекало из старого, соединить разрозненные части в одно органическое целое, является потребность заменить анатомическое изучение предмета физиологическим ".

В заключение припомним в самых общих чертах главнейшие заслуги Соловьева в области русской историографии.

Своими трудами он укрепил в русской историографии учение об органическом процессе исторического развития; он был сторонником сравнительного метода изучения явлений русской истории с явлениями истории всеобщей; он собрал обширный фактический материал по русской истории, поставил много основных вопросов для ее изучения и разрешил некоторые из них, а в других дал возможность дальнейшего изучения и разрешения и на своем ученом знамени начертал справедливый девиз: история есть наука народного самопознания. Девиз этот он не вполне оправдал в своих исторических трудах, но громадна заслуга уже в самом определении. Под этим знаменем, без сомнения, и в наши дни сознательно встанет каждый историк русского народа.
 

Биография художника

« Предыдущее фотоСледующее фото »

« вернуться